зато в щели перестало бешено дуть напором воздуха и он смог работать без очков и перчаток.
— А по курсу, если что подвернём, куда скомандуешь,- подмигнул он сияющему от нововведений, как начищенный самовар, Кузьмичу.
С огневой точкой стрелка пришлось повозиться сильно больше. Не долго думая он также снял почти целую верхнюю круговую стрелковую турель с того же Протеза, она оказалась почти как раз соразмерно творению товарища Туполева. Правда пришлось всего лишь вырезать полукруглые очертания турели в фюзеляже, приваривать к шпангоутам и зашивать её листами жести, пытаясь сохранить аэродинамическое качество. Сказать что получилось очень красиво нельзя, но работать это изобретение вроде бы обещало, бесплатным плюсом стрелок получил вполне удобное сиденье.
«Главное, что бы хвост не отломился от отдачи», — думал Лёха, глядя на получившийся результат, — опять же, фигня, зато парашюты пристегивать не забудем после взлёта!
25 ноября 1936 года. Аэродром Алкала, Мадрид.
Надо сказать, что за несколько дней до этого Кузнецова и почему то вдруг Лёху с Кузьмичом внезапно вызвали в Мадрид.
Николай Герасимович собирался ехать, как обычно, на своей серой «Испано-Сюизе» по отвратительным испанским дорогам. Этот процесс мог занимать и несколько суток.
В ответ Лёха напомнил ему о постоянных просьбах армейцев сделать несколько разведывательных полётов с фотографированием в районе Мадрида и Саламанки и предложил попробовать себя в качестве стрелка-радиста люксовой турели повышенной комфортности, тем более, что в приходе пароходов намечался некоторой перерыв.
— Ну или место в бомбоотсеке опять же свободно, — пошутил Лёха, — откроем люки прямо над посольством, что бы время не терять.
Сравнив почти двое суток в пыльной машине и всего полтора часа полёта, Николай Герасимович сделал вполне логичный выбор.
В результате товарища главного военно-морского советника одели в лётный комбинезон со шлемофоном и очками, прицепили парашют, быстро обучили пользоваться здоровенным пулемётом имени Браунинга. Покрутив получившуюся турель и посмотрел по сторонам, Кузнецов остался исключительно доволен, и, подключив товарища советника к бортовой сети связи, бомбардировщик легко разбежался, оторвался от земли и взял курс на мадридский аэродром. Не забыли воткнуть и «бандуру» в бомбоотсек, «в качестве братской помощи армейским сапогам», как выразился Лёха.
* * *
— Командир! Давай сделаем крюк над Аликанте! Надо порт посмотреть с воздуха, — донёсся голос Кузнецова из задней кабины.
— Принял, — отозвался Лёха и плавно завалил самолёт на правое крыло, направляясь к побережью Аликанте.
С высоты Аликанте казался совершенно иным миром, особенно в сравнении с суровой и мрачноватой Картахеной. Если Картахена была типичным портовым городом с сухими холмами и индустриальной суетой, то Аликанте открывался как приветливый и утончённый курорт. Улицы города радовали глаз тенистыми бульварами, нарядными ресторанами и изобилием зелени. Широкий променад с уютными кафе, расположившимися вдоль пляжей, создавал ощущение умиротворённости, которое казалось совершенно чуждым военному времени. Даже порт выглядел почти игрушечным — с единственным краном и минимальной охраной, словно война обошла этот уголок Испании стороной.
Лёха, положив самолёт на крыло, пытаясь дать Кузнецову лучший обзор, внимательно разглядывал старинные кварталы города, словно сплетающиеся в хаотичный лабиринт узких улиц, и тянущиеся к горизонту белоснежные дома вдоль побережья. Глаз не мог не цепляться за широкую линию пляжей, омываемых бирюзовыми волнами Средиземного моря. Это была картина, которая совершенно не сочеталась с его мыслями о войне, любви, и его месте в этом мире.
Между тем Кузнецов, крутя турель, внимательно изучал порт и, обращаясь по связи к Кузьмичу, вслух отмечал детали — расположение причалов, складов и подъездных путей. Для него эта картинка была не просто живописным видом, а частью войны.
Вопреки ожиданиям Лёхи, они спокойно сделали облёт Аликанте и затем плавно взяли курс на Мадрид. Приземление также прошло без сюрпризов, и аэродром Алкала встретил их прохладным ветерком и деловитой суетой.
Кузнецов взял их с собой. Лёха едва успел вылезти из кабины, как их уже усадили в автомобиль, стоявший наготове. Пыльные дороги Мадрида мелькали за окнами, пока машина быстро неслась в сторону советского посольства.
25 ноября 1936 года. Советское представительство, Мадрид.
Дав время привести себя в порядок, после перелёта, наших товарищей провели в зал гостиницы «Палас», где находилось советское представительство. Увидев в строю занкомых лётчиков, Лёха заулыбался и пошёл жать руки. Их выстроили в ожидании, пока не появился советский полномочный представитель Марсель Израилевич Розенберг.
с листом бумаги. Он с серьёзным видом зачитывал начал зачитывать текст телеграммы о представлении к наградам. Очередь дошла до Лёхи с Кузьмичом:
— За проявленное мужество и находчивость при выполнении боевых задач в интернациональной борьбе с фашизмом, представить к награждению орденом Красной Звезды старших лейтенантов Алексея Максимовича Хренова и Георгия Кузьмича Кузьмичева!
Лёха и Кузьмич, переглянувшись, с гордостью хором ответили:
— Служу трудовому народу!
Розенберг с одобрением кивнул и добавил:
— Сами ордена получите по возвращению.
Позже, уже в коридоре, когда вокруг никого не было, Кузьмич вдруг резко остановился, обнял Лёху и, сбросив привычную сдержанность, тихо сказал:
— Лёша, спасибо тебе за всё. Когда я впервые увидел эти этажерки, я же думал — всё, конец мне. Собьют в первом же вылете, как пить дать. Даже письмо Маше написал, чтобы детей растила как следует, если вдруг… — Он замолчал, не в силах продолжить. Его слова были пропитаны искренностью и теми страхами, которые он, как настоящий мужчина, всегда скрывал. — А сейчас, гляди, сам не верю — я орденоносец! Это ведь твоя заслуга. Спасибо тебе, Лёша. Жалко сам орден пока не дали!
У Лёхи сами собой навернулись слёзы. Он крепко обнял Кузьмича, слова сами вылезли из глубин мозга:
— Да брось ты, Кузьмич! Фигня это всё. Попросим, дадут! Нам, как морякам ордена прямо таки необходимы! Особенно Красной Звезды! Тогда нас даже акулы жрать откажутся!
— Почему это? — лицо Кузьмича стремительно теряло восторженность и стало приобретать своё нормальное выражение крайней подозрительности, стандартное при общении с Лехой.
— Сам подумай, каково это, орденами, да с острыми лучами, потом какать! — добавил в голос пафоса Леха.
Кузьмич выдохнул, заулыбался и сдавил плечо Лёхи ладонью. Его лицо прояснилось, и даже суровые будёновские усы смягчились и обвисли от дурацкой улыбки.
26 ноября 1936 года. Аэродром Алкала, около Мадрида.
Вернувшись утром на аэродром Алкала, Лёха удивился, обнаружив свой самолет не только не растащенным на запчасти, но находящимся в полной сохранности и готовым к бою, да ещё и полностью заправленным, с подвешенными рядом с «Бандурой» на кассете десятком небольших бомб, килограмм по
