перехват конвоев, а республиканцы маневрировали, подстраивали маршруты и пытались прикрыть транспорты своими эсминцами и единственным самолётом Лёхи.
Море стало ареной ожесточённой борьбы, в этих условиях даже простая проводка транспорта превращалась в настоящую битву.
Начало ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.
Лёха слонялся по аэродрому, и всё валилось у него из рук. Он нервно пинал мелкие камни и проклинал всё на свете, что бы он ни начинал, всё шло наперекосяк.
Он поссорился с Кузьмичом, наорав на него, хотя, в общем-то, сам был не прав.
— Кузьмич! Ты что, глухой⁈ Сложно, что ли, нормально сразу всё запомнить⁈ — сорвался Лёха, хотя тот всего лишь уточнил детали задания, как всегда и делал до этого.
Кузьмич обиженно посмотрел на него, надул губы, которые выглядели комично под его будёновскими усами, и с тех пор перестал обращаться к Лёхе по любым поводам, кроме служебной необходимости. Алибабаич шустро заныкался на своём месте и задвинул фонарь, стараясь не отсвечивать. Вылет прошёл в напряжённом молчании.
Но дело было не в Кузьмиче. И даже не в аэродроме. Золото. Вот причина его мрачного состояния. И не просто само золото, а то, как оно оказалось у него в руках.
Картина тех событий крутилась в мозгу Лёхи, как кинохроника. Водитель, с которым он едва был знаком, сполз с сиденья после выстрела. Лёха тогда не думал, не успевал — просто среагировал. Но теперь эти действия преследовали его — гул мотора, выстрел, неподвижное тело. Круговерть событий закрутила его, а потом — эта находка. Ящики с золотом, блестящим и обжигающим. Получалось промолчав, он предал товарищей ради наживы.
— Простите меня, «зелёные человечки»! Я облажался, и боюсь, ни о каких коллайдерах и сверхновых речи уже не идёт! — крикнул Лёха в далёкое небо. Небо в ответ промолчало.
На второй день, измученный мыслями, Лёха, закончив очередной разведывательный полёт, подогнал самолёт к стоянке и забрал отснятую плёнку. Вместо того чтобы отдать её курьеру, он вызвался отвезти её сам. Заправив свой любимый двухколёсный «Россинант», он поехал в Картахену. Выхлопы мотоцикла были такими же вонючими, как его настроение.
— Ну, вряд ли меня расстреляют прямо на месте. Скорее отправят в Москву, как труса и не справившегося урода, — мрачно думал он, с каждым километром погружаясь всё глубже в самоедство. Жить с таким грузом на сердце он хотел.
Начало ноября 1936 года. Аэродром Лос-Альказарес.
Уже под вечер он отловил Кузнецова в арсенале. Лёха остановился перед ним, вымученно выпалив:
— Товарищ главный военно-морской советник, могу вас попросить выслушать меня наедине?
Хорошо зная Лёху, Кузнецов посмотрел на него с удивлением, смешанным с лёгкой насмешкой:
— Алексей! Ты что, совратил Деву Марию? — попытался он перевести всё в шутку.
— Хуже, — мрачно ответил Лёха. — Не доложил вовремя о происшествии.
— Пошли! — бросил ему Кузнецов и быстрым шагом направился к своему закутку в арсенале порта Картахены. Лёха грустно поплёлся за ним.
Рукой прервав начавшего что-то мямлить Лёху, Кузнецов велел:
— Успеется!
Он разжёг крохотную спиртовку, поставил на неё небольшой кофейничек и принялся священнодействовать. Лёха молчал, наблюдая, как начальство осторожно насыпает молотый кофе, заливает его водой и ждёт, пока напиток зашумит. Через пять минут Кузнецов налил две чашечки крепкого и ароматного напитка. Слегка поколебавшись, достал бутылку Brandy de Jerez, налил буквально по несколько капель и, усмехнувшись, сказал:
— Контрабандный товар! Ладно, рассказывай, где ты там в очередной раз накосячил!
Лёха тяжело вздохнул и начал свой трагический рассказ. Минут через пятнадцать его повествование подошло к концу, и он замер, ожидая по сути приговора.
Кузнецов крутанул головой вправо-влево, похрустел шеей и сказал:
— Да, Алексей, лучше бы ты трахнул их Деву Марию… — обычно спокойный Кузнецов был озадачен. — Так, рассказывай ещё раз, медленно, а я буду задавать вопросы. Мутная какая-то история получается.
Лёха начал пересказ по новой.
— А почему ты не рассказал сразу?
— Да как-то оно само получилось. Сначала под бомбёжкой по башке шарахнуло, потом в госпиталь, потом срочно летал на британский эсминец… Как-то замылилось. А потом… потом боялся, наверное. Неохота было получать люлей. А сейчас получается, я из-за золота скрываю про погибших ребят.
— Ладно, а ты когда Кривошеина видел с испанским начальником артиллеристов и этим гражданским, они как себя вели?
— Да стояли, разговаривали как знакомые. Гражданский какие-то бумажки показывал, испанец кивал.
— Ладно, я съезжу к артиллерии, выясню. Гривошеину в Мадрид попробую дозвониться, — сказал Кузнецов. — А что тебя тебя спросили, когда ты в кабине сидел?
— А вы знаете, Николай Герасимович, на английском спросили — «Курьер?» Я сразу и не обратил внимания, а сейчас понимаю. И на чистом английском, без акцента!
«А мне Кривошеин как раз рассказывал, что приезжал Орлов из Мадрида и расспрашивал именно про караван, волновался… Ох, как плохо всё это пахнет», — думал Кузнецов.
— А когда стрелять начали и нападавшие караван осматривали?
— А эти на испанском говорили, но на каком-то южном диалекте, наверное. Быстро и как-то уж больно певуче, я и половины не понимал.
Больше часа Лёха подробно описывал произошедшую историю.
— Что, меня теперь в Союз отправят? Как труса, бросившего своих товарищей? — спросил Лёха.
— Ты охренел, Лёша Хренов⁈ А летать вместо тебя кто будет? Папа Римский? Или Кацнельсона обратно выпишем, что ли? Отработаешь все свои косяки! — рявкнул на него Кузнецов.
— Вот то, что ты не рассказал сразу, это ты, конечно, сильно виноват. И снимать с тебя ответственность никто не будет. Рассказал бы сразу — глядишь, и нашли бы этих уродов. Горы тут только в направлении Мурсии, дорог-то в ту сторону немного. А сейчас они и под Мадридом могут быть, и вообще где угодно. Да и Семён со своими танками под Мадридом геройствует.
Он встал, заложил руки за спину, как всегда делал при размышлениях, и стал ходить из конца в конец небольшого кабинета, мимо сидящего на табуретке Лёхи. Но моряку, привыкшему к ограниченному пространству рубки или мостика, это было привычно.
— Испанцы отгрузили ящики с золотом каким-то неизвестным англичанам. Наши там были только водители и машины, так?
— Так, — Лёха был сам капитан очевидность.
— На них напали мятежники, завладели грузом, расстреляв и англичан, и охрану, и наших водителей. Ты сумел отбить одну из пяти машин и вернуть всё, — Кузнецов нажал голосом, — золото из машины?
— Так,
