— Пусти, пусти! — визжала обезумевшая Марьяна и, словно кошка, молотила воздух скрюченными пальцами.
Навий молча встряхнул ее и разжал руку. Марьяна упала, ударившись плечом о печку, зашипела, подобралась для нового прыжка. Но следом налетела слепая ведьма. Она повисла на руках своего страшного гостя, заговорила сбивчиво:
— Будет тебе! Будет! Не горячись! Помнишь ли, как обещал не убивать того, кто тебе полезен окажется? Так вот он, здесь. Чистая душа да светлая. Сам в твои руки пришел. Так случаем пользуйся!
— Почему… не сказала? — через силу выдавил навий.
Его жесткие пальцы все еще давили на горло, но хватка немного ослабла.
— Как я могла сказать, коль ты горячий такой? Да кого ты казнить-то собрался? Парня деревенского да девчонку? Не враги они нам, нешто не видишь?
В это самое время Марьяна бросилась на своего мучителя, но навий ударил ее наотмашь, и девушка охнула, упала на скамейку, схватившись за лицо ладонью. Черт не повел и бровью, будто девушка меньше всего теперь занимала его.
— Ты мертвую воду ищешь? — словно ничего не случилось, спросил он у Игната.
Тот мог лишь согласно кивнуть. Тогда давление на горле ослабло окончательно, и парень повалился на пол, глотая ртом воздух и откашливаясь.
— Откуда… про нее знаешь? — проскрипел неживой голос.
Игнат поднял слезящиеся глаза. Навий стоял неподвижно, ссутулившись по своему обыкновению, но не казался теперь таким опасным.
"Может, он так долго прожил среди людей, — подумал Игнат, — что сам стал похож на человека".
А вслух сказал:
— Земля слухами полнится. Да только не знаю, правда это или миф. Может, ты мне об этом скажешь?
Лицо черта расколола хищная ухмылка, в трещине рта блеснули крупные сахарные зубы.
— У кого… спрашивать взялся… — ответил он, — если я сам — миф?
И засмеялся, будто с высохших елей посыпались шишки в опавшую хвою и пожухлую траву. А, отсмеявшись, сказал:
— Оставьте… меня с ним.
Краем глаза Игнат видел, как ведьма потянула за руку слабо упирающуюся Марьяну. Сам он тем временем поднялся на ноги, отряхнул колени от печной побелки. Сердце еще продолжало выстукивать в груди свои гулкие ритмы. Но теперь вместе с волнением пришла и надежда.
— Так ты за этим явился? — спросил навий, едва за женщинами закрылась дверь.
Он тяжело опустился на скамью, подобрав упавшее полотенце, снова прижал его к пульсирующей ране.
— За исцелением я пришел, — сдержанно ответил Игнат. — А уж дальше судьба распорядилась.
— Получил… исцеление?
— Тело-то подлатать не проблема. А вот душе покой вернуть — вот это тяжело.
— Кто же твой покой взял? — навий усмехнулся снова, качнул головой в сторону двери. — Женщина?
— Может, и женщина, — не стал спорить Игнат. — Да больше сородичи твои. Дважды был я навью отравлен. Теперь пришел новый черед…
Он смело поглядел прямо в единственный сверкающий глаз черта. Тот сидел неподвижно, бледные губы были растянуты в кривой усмешке.
— Значит, сородичи, — повторил навий. — И живым от них ушел?
— Живым ушел, а ремень со спины на память оставил, — Игнат сдвинул брови, пальцы сами собой сжались в кулаки. Спину будто снова обожгло холодным укусом железа.
— Знаю… кто любитель… подобных трофеев, — медленно протянул навий. — Только… если бы он сам за тебя взялся… то живого места не оставил.
— Это ты верно говоришь, — невесело усмехнулся Игнат. — Нечистая сила всегда зло чужими руками творит. Скажешь, не так?
— Так, — слово камнем упало с неживых губ. — Только любите вы… люди… во всем черта винить. Ограбил казну? Черт попутал. Убил человека? Снова черт. Предал? И опять черт виноват.
— Люди слабые, — возразил Игнат. — Их легко с пути сбить да обмануть. Только они и вправду зачастую добрые намерения имеют. И те, кто надо мной расправу учинил, за близких своих переживали. А навь солоньские земли отравила. Что же людям было делать, кроме как подчиниться и быт свой обустраивать?
— Это они любят — подчиняться, — ухмыльнулся черт. — Перед авторитетом… да силой… люди с радостью на колени падают. А ты их… оправдать хочешь?
— Нет, — Игнат молча покачал головой. — Какое тут оправдание… Ведь не Марьяна — так Ульяна. Не в Солони — так где-то еще…
— Мстить задумал?
— И это тоже нет, — Игнат еще ниже опустил голову, облизал отчего-то пересохшие губы. Близость нави давила на него, словно вытягивала жизненные силы.
— Не хочу я мстить… а вот исправить бы хотел.
Щеку обожгло горячей каплей — это слеза выкатилась из покрасневших глаз, и Игнат, не стесняясь черта, оттер ее рукавом.
— Навь обещала вернуть мне мою Званку, — хрипло произнес он. — Видел я на хрустальном гробе рисунок вещей птицы с человечьей головой. И где она махнет левым крылом — там потечет вода мертвая. А где взмахнет правым — живая. Так кому, как не тебе, научить меня, где ее найти? Когда ни надежды, ни помощи нет, одна дорога остается — идти к черту.
Навий молчал, думал. Свечи плакали восковыми слезами, оплывали в подставленных блюдцах, и тени стали гуще, контрастнее.
— А знаешь ты… что я раньше человеком был? — вдруг спросил черт.
Игнат удивленно вскинул голову, всмотрелся в неживое лицо, исчерченное шрамами — не шутит ли?
— Был, — повторил черт. — Были мечты… и надежды… только перечеркнула все навь.
— Навь? — эхом повторил Игнат.
Тот усмехнулся снова, отчего его лицо исказилось, словно в кривом зеркале.
— Чертом стать легко, — продолжил он. — Достаточно… переступить через свои идеалы… найти оправдание своим поступкам… любым… даже самым страшным…
— Добрыми намерениями дорога в пекло вымощена, — пробормотал Игнат.
— Вот и думай… не в пекло ли тебя… твоя дорога заводит?
Они замолчали снова. К запаху приторной сладости примешивался теперь тяжелый запах крови, которая продолжала впитываться в прижатый к раненному боку рушник. Этот запах напомнил Игнату страшный вечер в тайге, и алую строчку следов на снегу. Да ведь разве не решил он забыть все, как тяжелый сон? Разве не звала его Марьяна в жизнь новую и светлую?
Игнат обернулся, словно ожидал, что в дверь сейчас войдет Марьяна, возьмет его за руку и скажет: 'Довольно. Едем!'
Но никто не зашел. Извилистые языки теней припадали к ногам, лизали Игнатовы пимы, и что-то темное, зарождающееся под сердцем, толкнуло его в грудь, и он сказал — совсем не то, что хотел изначально. А, может, кто-то произнес это за него:
— А все-таки, не будет мне покоя, коли я дело не завершу, — упрямо сказал он. — Виноват я перед ней, что не смог спасти. А потому хоть после смерти попробовать должен.
— Что ж, — ответил черт. — Пусть будет… по-твоему. Только… и ты мне службу сослужи.
Игнат поежился.
— Что же ты от меня взамен захочешь? — спросил он.
Черт рассмеялся, словно опасения Игната были ему приятны.
— Не бойся… кожаного ремня у тебя не попрошу, — сказал он. — А обещай мне… если найдешь мертвую воду… принеси мне от нее семь капель… с навью у меня свой разговор есть… только слаб я… не справлюсь… принесешь до Навьей седмицы — я тебе пригожусь.
— Принесу, — пообещал Игнат. — Теперь расскажешь, как мне ее найти?
Черт довольно улыбнулся, поманил Игната ближе, и, понизив голос, проговорил:
— Слушай…
10
Сосновец был из тех небольших, ничем не примечательных городков, что в большинстве своем раскиданы по всем северным землям, начиная от Хамарской гряды на востоке и заканчивая зараженными необжитыми территориями у полярного круга.
Дома здесь не вырастали выше трех этажей, а улочки с приходом весны становились непролазными, стирая грань между пешеходной и проезжей частью. Гостиница тут тоже была одна — в нее-то и заселились ребята с подачи бывалого Витольда и не без его материальной поддержки.
— Вы уж простите, что я вас дальше не повезу, — сказал он при расставании. — Нельзя мне тут слишком задерживаться, сами понимаете, — он подмигнул Марьяне и похлопал по охотничьей сумке. — Увидят пушнину, сразу упекут в каталажку. А мне это без надобности.
— А ты бы это дело бросил, — простодушно предложила Марьяна. — Попробовал раз, другой — и ладно. Ведь можно и честно на свете прожить.
— Честно-то можно, — не стал спорить Витольд. — Да только кто моих семерых по лавкам кормить будет? И у жены запросы растут. Вот я ей с этих соболей шубу новую сошью, а не принесешь добычу — и не поцелует сладко, и киселя не сготовит. Одно слово — бабы.
Он подмигнул снова, на этот раз Игнату. Мотай на ус, мол.
В заброшенную избушку ведьмы Витольд вернулся, как и обещал — к новолунию. Привез ей в благодарность немного дичи, да круп, да прочей хозяйственной мелочи. Более всех, конечно, его возвращению была рада Марьяна — ей давно опостылели и непроходимые безлюдные чащи, и трескучий мороз, и все ведьмы с чертями вместе взятые.