Убежден, что даже Шеварднадзе так налакается, что поцелует абхазца Искандера, преодолев вашу патологическую ненависть к этому народу. Таким образом, наша с тобой смерть, наконец, принесет мир измученной земле Грузии и Абхазии. Министр иностранных дел будет кусать локти и сам подаст в отставку.
Гия, давай позовем Сашу Володина, Вальку Ежова и напишем еще одну бессмертную комедию. Название я уже придумал: «К Богу в рай!..» Спонсоров я уже нашел: Жириновский, Зюганов, Юра Черниченко, твой близкий друг Станислав Говорухин. Последний мне вчера звонил в четыре часа утра. Был совершенно трезв. И сказал, что хочет сбросить водородную бомбу не только на Шамиля и на чеченцев, но и на всех грузин, лезгин, гамзатовых и даже на Хаджи Мурата. При личной встрече передай этому величайшему засранцу всех времен и народов мой привет.
Я целую тебя, обнимаю и вспоминаю каждый день. Это я уже не шучу. Это, Гия, та правда, которая есть. Держись, вспоминай ледяной прибой у берегов острова лейтенанта Жохова. Пускай всегда будут с тобой собаки и мишки Земли Бунге.
Виктор Конецкий.
1996 г.
IX
Надо рассказать и о своей болезни. Курить я начал рано, лет в тринадцать. Пишу об этом, т. к. табак и алкоголь в отрочестве действовали на меня схожим образом. Будили веру в мечту. В тринадцать лет я пьянел от махорки, как в шестнадцать-семнадцать от пива и вина. Первые выпивки связаны с первыми получками (очень мало нам платили, когда я был воспитанником военно-морского училища, но все-таки платили). И еще мы продавали пайковый сахар и мыло. Несколько раз в возрасте до 18–20 лет я напивался до отравления и отвращения. Но твердо помню, что с первых глотков алкоголя мне хотелось «добавить». Ощущение «недохватки» сопутствовало уже самым первым выпивкам. Мне было мучительно возвращаться из города в училище, если я не выпил хотя бы пива. Пили «ленинградскую» водку. Кажется, 150 грамм ее стоили 10 рублей. Запивали газировкой. Пили и «плодо-овощное». До двадцати лет ограничивался стаканом водки или бутылкой вина на двоих, но не от отсутствия желания, а от отсутствия средств. На «днях рождения» и других датах я напивался уже тогда. В моей семье алкоголиков не было. Отец любил выпить, но со вкусом, под хорошую закуску, только в субботу. В сознательном возрасте я никогда не видел отца пьяным. Иногда в увольнении отец угощал меня водкой под хорошую по тем временам закуску. И когда я шел домой в увольнение, то уже предвкушал, что выпью. В юности у меня были приступы нечеловеческой беспричинной какой-то тоски. Я способен был от тоски кусать подушку и кататься по дивану. Моим самым типичным времяпрепровождением в возрасте 18–22 лет в увольнении было выпить и ходить по набережным, хотя замкнутым я никогда не был. Просто мне часто было тошно. Такие приступы тоски у меня бывают и сейчас.
Друзья мои той поры все были многочитающими, думающими ребятами. Все они стали алкоголиками. Самый близкий мне парень потом покончил с собой — повесился. С другим я случайно встретился много лет спустя в Бехтеревке.
В 23 года я стал офицером в Аварийно-спасательной службе СФ. Там мы пили почти ежедневно, т. к. получали много спирта — и на промывку водолазных шлангов, и на аппаратуру. Не пили только в море. Но во время проведения спасательных операций тоже пили. И главной мечтой было — попасть в Мурманск и выпить в ресторане. Это в какой-то степени связано было и с женским вопросом, т. к. женат я не был.
Должен сказать, что уже к этому времени девушка — моя первая, еще детская любовь — уже почувствовала, что я пью больше других. У нее было обостренное чувство омерзения к выпившим. Вскоре она вышла замуж.
Флотская дисциплина даже в АСС все-таки держала меня, в пьяном виде я «погорел» только один раз, опоздав на корабль к отходу.
При всем этом я вылечил язву желудка в Арктике в 55 году. Спиртом и сгущенным молоком. Уже тогда мне редко хотелось закусывать.
Первый рассказ в конце пятидесятых весь написан в ненормальном состоянии. Затем писать в пьяном виде больше никогда не мог, хотя и неоднократно пытался.
Потом, когда плавал на судах БМП, то ответственная и тяжелая работа заставляла держаться.
Борьба с болезнью растянулась на всю жизнь. Но ни доктор Урбанович в Бехтеревке, ни Шичко, ни Рябоконь, ни знаменитая «эспераль», привозимая Мариной Влади для Высоцкого и через него попадавшая к его знакомым, — ничто не помогало избавиться от тяги к водке.
Курс в Бехтеревке — в 1963 году — был два месяца. И я вел очень подробный дневник. Вот уж где узнаешь свой народ «изнутри», так это в наркологическом заведении. Например, в одной палате со мной лежал солдат, который позировал Непринцеву для Василия Теркина. Картина, кажется, называется «На привале». Там же я узнал, что «Бехтерев был отравлен Сталиным», ибо он был великим диагностом и после какого-то консилиума у вождя вякнул нечто о шизофрении.
После лечения не пил год. Это был очень тяжелый год. Я чувствовал какую-то неполноценность. Но работал много, хотя работал, принуждая себя, без внутреннего удовольствия от работы. Я не помню, какая причина или повод помогли мне «сорваться». Я запил очень сильно. Затем, чтобы подкрепить слабеющую волю, ушел плавать. Один мой столичный друг рекомендовал доктора Рябоконя в Москве. И я потом поехал лечиться туда. Это очень мучительное лечение, но мне оно не помогло вовсе. Лечилась у Рябоконя масса столичных художественных знаменитостей. А потом выяснилось, что он шарлатан и его нормально посадили.
Первым руку помощи протянул Ю. Д. Клименченко. По его просьбе Виктор Конецкий был зачислен в мае 1964 года в Ленинградский Отряд экспедиции спецморпроводок речных судов МРФ старшим помощником капитана на сухогрузный речной теплоход СРТ-760. Шли из Ленинграда в Салехард с заходом в бухту Варнека (Набережная Лейтенанта Шмидта — Балтийский канал — Архангельск — Вайгач — Салехард).
«После короткого перерыва сухопутной жизни я вернулся в моря — теперь уже на торговый флот, где и прошел путь от четвертого помощника капитана до капитана дальнего плавания. В 1983 году получил диплом капитана дальнего плавания. Одновременно вел дневники и писал книги. Большинство книг на морском материале. Место действия моих героев (а главный из них я сам) — весь Мировой океан — планету я обогнул раза три, но большую часть морской жизни плавал в Арктике. Был и в Антарктиде. Никогда не был в Канаде и в Австралии.
С 1964 года Виктор Конецкий совмещал морскую работу с литературной: плавал на научно-исследовательском судне „Нерей“ (1965–1966) — по речкам к Черному морю 2-м помощником капитана; на т/х „Вацлав Воровский“ (1967) — два рейса: 2-м помощником капитана (Архангельск — Земля Франца Иосифа — Игарка — Мурманск) и 4-м помощником капитана — везли рыбаков на остров Нантакет; т/х „Челюскинец“ (1968) — 2-м штурманом) (Ленинград — Средиземное море — Сирия — Ливан — Керчь — Латакия — Бейрут — Новороссийск); т/х „Невель“ (1969–1970)[28] — 2-м штурманом (Ленинград — Киль — Лас-Пальмас — о. Маврикий — Кергелен — архипелаг Каргодос-Карахоз — Сингапур — о. Маврикий — Монтевидео — Дакар — Касабланка — Дакар — Ленинград); т/х „Пионер Выборга“ и „Новодружеск“ (1974) — 4 рейса дублером старшего помощника капитана (континент — Англия — США — континент); т/х „Ладогалес“ и „Костромалес“ (1975) — дублером старшего помощника капитана (на континент); т/х „Ломоносово“ (1975)[29] — дублером капитана (Мурманск — Зеленый Мыс (Колыма) — Игарка); т/х „Эстония“ (1979) — дублер капитана (Антарктида); т/х „Северолес“ (1979) — дублер капитана (Ленинград — Мурманск — Колыма — Певек — Владивосток); т/х „Индига“ (1982 и 1984) — дублер капитана (Мурманск — Хатанга — Мурманск и Мурманск — Певек — Мурманск); т/х „Лигово“ (1985) — дублер капитана (Мурманск — Певек — Мурманск); т/х „Кингисепп“ (1986) — дублер капитана (Мурманск — Тикси — Зеленый Мыс — Тикси — Певек).
Почетный работник транспорта России.
Награжден орденами „Знак Почета“ (1971 и 1979), орденом Трудового Красного Знамени (1984), орденом „За заслуги перед Отечеством“ 4-й степени (2000), Знаком Чести „Серебряный Крест Георгиевского Союза“ (2001).
Лауреат премии Санкт-Петербургского ПЕН-клуба „За гражданскую и творческую смелость“ (1996).
Моя литературная судьба счастливая: печататься начал рано, регулярно выходят книги, писал и печатал только то, что печатать считал нужным. В столе ни одной рукописи не лежит. Конечно, бит бывал крепко и урон по текстам нес большой, но, будучи по натуре сутягой и занудой, один раз даже до Городского суда дошел и выиграл процесс против журнала „Нева“, когда был обвинен в идейной порочности. И не буду здесь врать: приятно вспомнить!
ИЗ ПИСЬМА ГАЛИНЕ ДОЛМАТОВСКОЙ
Галя! (Долматовская Г. Е., сотрудник „ЛГ“. — Т. А.). Слово и дело! 15 июля в 10 часов состоится суд между мной и журналом „Нева“. Из-за „Соленого льда“. Они мне его завернули, я напечатал в „Знамени“. Они попросили какую-нибудь рукопись вместо этой. Я не дал. Они попросили назад аванс. Я не отдал. Теперь будет интересный суд, которому я хочу дать возможно большую огласку, если, конечно, это удастся.
