- Лохматого? Знаю,- ответил Иван Григорьич,- добрый мужик; хороший.
- Сын его большой,- сказал Патап Максимыч.- Знатный парень, умница, книгочей и рассудливый. А из себя видный да здоровый такой, загляденье. Одно слово: парень первый сорт.
Настя в то время говорила с Аграфеной Петровной, отвечая ей невпопад. Словечко боялась проронить из отцовых речей.
- Как же ты залучил его? - спросил Иван Григорьич.- Старик Лохматый не то чтоб из бедных. Своя токарня, как же он пустил его? Такой парень, как ты об нем сказываешь, и дома живучи копейку доспеет.
- Сожгли их по осени,- молвил Патап Максимыч.- Недобрые люди токарню спалили. Водятся такие по нашим местам. Сами век по гулянкам, а доброму человеку зло. Мало, что сожгли старика Лохматого, обокрали на придачу. Что ни было залежных - все снесли, и коней со двора свели и коровенок. Оттого Алексей Лохматый и пошел ко мне, по бедности, значит, чтоб отцу поскорее оправиться. А не то - шут бы ему велел в чужие люди идти. Золото - ввек другого такого не нажить: дело у него в руках так и горит... Разборку посуды по сортам тоже знает! Лучше Савельича, дай бог ему царство небесное, даром, что молод... Намедни посуду с ним разбирали, ему только взглянуть - тотчас видит, куда что следует, в какой значит сорт, и каждый изъянец сразу заметит. Чаял дня в два разобрать, с ним в одно утро управился. Золото парень, говорю, просто золото.
- А надолго нанял? - спросил Иван Григорьич.
- Рядились до зимнего Николы. А теперь другой уговор. Порешили с его стариком.
- Что порешили?- спросил Иван Григорьич, прихлебывая пунш из большой золоченой чашки.
- В годы взял. В приказчики. На место Савельича к заведенью и к дому приставил,- отвечал Патап Максимыч.- Без такого человека мне невозможно: перводело за работой глаз нужен, мне одному не углядеть; опять же по делам дом покидаю на месяц и на два, и больше: надо на кого заведенье оставить. Для того и взял молодого Лохматого.
- Вот как!- молвил Иван Григорьич.- Дай бог тебе, куманек.
- Я решил, чтобы как покойник Савельич был у нас, таким был бы и Алексей,продолжал Патап Максимыч.- Будет в семье как свой человек, и обедать с нами и все... Без того по нашим делам невозможно... Слушаться не станут работники, бояться не будут, коль приказчика к себе не приблизишь. Это они чувствуют... Матренушка! - крикнул он, маленько подумав, работницу, что возилась около посуды в большой горенке. Матрена вошла и стала у притолки.
- Кликни Алексея Трифоныча,- сказал ей Патап Максимыч.- Хозяин, мол, велел скорее наверх взойти.
Ни жива ни мертва сидела Настя. Аграфена Петровна заводила с ней речь о том, о другом, ничего та не слыхала, ничего не понимала и на каждое слово отвечала невпопад.
- Да что с тобой, Настенька? - сказала наконец Аграфена Петровна.- Ровно ты не в себе. Ни слова не ответила Настя. Аграфена Петровна, поглядев на нее, подумала: "Это неспроста, что-нибудь да есть на уме. Это не оттого, что ждет жениха, что-нибудь тут кроется. Что ж бы это такое?" Вошел Алексей. Настя поалела. Груня взглянула на нее: "Теперь понимаю",- подумала.
Алексей был в будничном кафтане. Справив уставные поклоны перед иконами и низко поклонясь хозяевам и гостям, стал он перед Патапом Максимычем.
- Кликнуть велели меня,- молвил. Оглянул его с ног до головы Чапурин, слегка подбоченился и, склонив немного голову на сторону, с важностью спросил Алексея:
- В хорошей компании быть умеешь?
- Как в хорошей компании?- спросил Алексей, смутясь неожиданным вопросом и не понимая, к чему хозяин речь свою клонит.
- Ну, вот, примером сказать, хоть с нами теперь,- сказал Патап Максимыч.
- Не приводилось с такими людьми,- наклонив покорно голову, молвил Алексей.
Любо то слово показалось Патапу Максимычу, а вдвое больше по сердцу пришлись покорный вид Алексея и речь его почтительная.
- Гм! - молвил Патап Максимыч.- Одежа хорошая есть?
- Есть.
- Вырядись, приходи.
Алексей вышел. Аксинья Захаровна с удивленьем посмотрела на мужа. Не ждала она, чтоб Патап Максимыч на такую короткую ногу и так скоро приблизил Лохматого. Правда, поступил он на место Савельича: значит, его место, его и честь,- думала Аксинья Захаровна.- Но Савельич был человек старый, опять же сколько годов в дому выжил, а этого парня всего полторы недели как знать-то зачали. Хороший паренек, услужливый, почтительный, богомольный, а все бы не след так приближать его. Ведь это, значит, с нынешнего дня он, как Савельич, и обедать с нами будет и чай пить, а куда отъедет Патап Максимыч, он один мужчина в семье останется. Да такой молодой, да красавец такой и разумный. Злые люди не знай чего наплетут на девонек... Ах, батюшки светы, неладно!.. А что станешь делать?.. Сам решил... не переломишь!..
Видела Настя, как пришел Алексей, видела, как вышел, и ни слова из отцовских речей не проронила... И думалось ей, что во сне это ей видится, а меж тем от нечаянной радости сердце в груди так и бьется.
Лукаво взглянула Фленушка на приятельницу, дернула ее тихонько за сарафан и, найдя какое-то дело, вышла из горницы.
- Молодец из себя! - заметил Иван Григорьич по уходе Алексея.
- А ты не гляди снаружи, гляди снутри,- сказал Патап
Максимыч.- Умница-то какой!.. Все может сделать, а уж на работу - беда!.. Так я его, куманек, возлюбил, что, кажись, точно родной он мне стал. Вот и Захаровна то же скажет.
- Добрый парень, неча сказать,- молвила Аксинья Захаровна, обращаясь к Ивану Григорьичу,- на всяку послугу по дому ретивый и скромный такой, ровно красная девка! Истинно, как Максимыч молвил, как есть родной. Да что, куманек, - с глубоким вздохом прибавила она,- в нонешне время иной родной во сто раз хуже чужого. Вон меня наградил господь каким чадушком. Братец-от родимый... Напасть только одна!
- А где он? - спросил Иван Григорьич.
- У нас обретается,- сухо промолвил Патап Максимыч. - Намедни приволокся как есть в одной рубахе да в дырявом полушубке, растерзанный весь... Хочу его на Узени по весне справить, авось уймется там; на сорок верст во все стороны нет кабака.
- Эка человек-от пропадает,- заметил Иван Григорьич.- А ведь добрый, и парень бы хоть куда... Винище это проклятое.
- Не пьет теперь,- сказал Патап Максимыч.- Не дают, а пропивать-то нечего... Знаешь, что, Аксинья, он тебе все же брат, не одеть ли его как следует да не позвать ли сюда? Пусть его с нами попразднует. Моя одежа ему как раз по плечу. Синяки-то на роже прошли, человеком смотрит. Как думаешь?
- Как знаешь, Максимыч,- сдержанно ответила Аксинья Захаровна.- Не начудил бы при чужих людях чего, не осрамил бы нас... Сам знаешь, каков во хмелю.
- Не в кабаке, чай, будет, не перед стойкой,-- отвечал Патап Максимыч.Напиться не дам. А то, право, не ладно, как Снежковы после проведают, что в самое то время, как они у нас пировали, родной дядя на запоре в подклете, ровно какой арестант, сидел. Так ли, кум, говорю? - прибавил Чапурин, обращаясь к Ивану Григорьичу.
- Точно что не совсем оно ладно,- заметил, в свою очередь, Иван Григорьич.
- И что ж, в самом деле, это будет, мамынька! - молвила Аграфена Петровна.- Пойдет тут у вас пированье, работникам да страннему народу столы завтра будут, а он, сердечный, один, как оглашенный какой, взаперти. Коль ему места здесь нет, так уж в самом деле его запереть надо. Нельзя же ему с работным народом за столами сидеть, слава пойдет нехорошая. Сами-то, скажут, в хоромах пируют, а брата родного со странним народом сажают. Неладно, мамынька, право, неладно.
- Пойду, обряжу его,- сказал Патап Максимыч и ушел в свою горницу, сказав мимоходом Матрене: - Позови Никифора.
"Родной дядя! Так он сказал,- думала Настя.- Дядя, не брат, он сказал. Значит, у тяти и тут про меня дума была... Ох, чтоб беде не случиться!.."
Выйдя в сени, Фленушка остановилась, оглянулась на все стороны и кошкой бросилась вниз по лестнице. Внизу пробежала в подклет и распахнула дверь в Алексееву боковушу.
Алексей вынимал из укладки праздничное платье: синюю, хорошего сукна сибирку, плисовые штаны, рубашку из александрийки.
- Что, беспутный, каково дело-то выгорело?.. а?..- спросила Фленушка.
- Не знаю, что и думать, Флена Васильевна,- отвечал от радости себя не помнивший Алексей.- Не разберу, во сне это аль наяву.
Как щипнет его Фленушка изо всей силы за руку. Алексей чуть не вскрикнул.
- Что?.. Не во сне?.. Ха-ха-ха!.. Обезумел?.. Постой, впереди не то еще будет,- хохотала изо всей мочи Фленушка.
- А что будет?
- А то, что с этого вечера каждый божий день станешь ты обедать и чаи распивать со своей сударушкой,- сказала Фленушка.- Что, бесстыжий, сладко, небось?.. Ну, да теперь не о том говорить. Вот что: виду не подавай, особенно Аграфене Петровне; с Настей слова сказать не моги, сиди больше около хозяина, на нее и глядеть не смей. Она и то ровно на каленых угольях сидит, а тут еще ты придешь да эти Снежковы... Боюсь, при чужих чего не начудила бы... А отужинают, минуты в горницах не оставайся, сейчас сюда... Слышишь?.. Да вот еще что: коли когда услышишь, что над тобой три раза ногой топнули, в окно гляди: птичка прилетит, ты и лови... Да чтоб чужих глаз при том не было.
