соединяли в себе страх, фантазию и желание умилостивить неведомое божество.
Так, в условиях отсутствия личности, коллективный разум смог найти успешно работающий механизм поддержания морали, механизм настолько успешный, что его и сейчас невозможно остановить – "благоговение и трепет". Сами видите, друзья – с тех и до сих пор, "священное" намертво приклеилось ко всякому долгу, а страх неизбежного наказания за грехи остается надежной основой самого дикого мракобесия. Боязнь могущественных духов, стыдливо таящихся под каждым кустом, стала нашим своего рода биологическим наследием, таким же, какое демонстрируют давно одомашненные животные, по прежнему пугающиеся всякого шороха. Правда в отличие от животных, страх божественного дополняется любовью к нему, чистой и бескорыстной, гарантирующей счастливым влюбленным спасение и безмятежный сон праведников.
Каким могут спать только люди, не несущие ответственности за собственные поступки! Процесс "интернализации" самопринуждения – укрепление морали и воспитание личной воли – не останавливается, как и всякое движение к свободе. Но подмена свободы запугиванием себя сверхестественным, находящимся вовне, сдерживает его. Ибо ответственность, свобода и мораль в результате так же остаются где-то вовне, а обессиленный разум все никак не придумает более осмысленную причину, по какой ему надо себя принуждать.
– Коллективный быт
Любовь эта оказалась взаимной. Священное одобряло поклонение и проявляло благосклонность – а в чем еще был смысл поклонения? Так неведомое, или по крайней мере его лучшая часть, стало восприниматься как защитник, как помощник, а также как несущий компонент "мы", превратившись в дух коллектива, его бог и тотем. Другая часть породила запреты – табу, причины которых были часто случайны.
Сверхестественность принуждения, а особенно удобство подобного обьяснения, в качестве побочного эффекта привела к тому, что право сильного стало казаться таким же сверхестественным. Вероятно, это оживило иерархические инстинкты и придало иерархии новый смысл. В животных стаях воля вожака – еще не повод для воодушевления. Однако, чем больше требуется самоотречения, тем важнее роль вожака. Не просто сильнейшие, но уже главные, ведущие, несли больше ответственности и больше рисковали. Вожак породнился с неведомым, стал духовным лидером и образцом для подражания. Так к силовому авторитету добавился освященный суеверным страхом моральный, что придало потусторонним нравственным идеалам земное воплощение. Эта моральная узурпация также породила почитание старших, а потом и старейших, что будет понятнее, если учесть, что коллектив тогда был одной большой семьей, а вождь являлся и главой рода.
Почитание вышестоящих – пример морального чувства, возникшего в условиях коллективного быта. Но как возможно межиндивидуальное чувство в коллективе-организме? Я думаю ответ в том, что если на уровне рассудочном человек мыслил себя как "мы", чувства на такое не способны. Именно чувства помогали выявлять и убивать трусов и эгоистов, именно чувства были ответственны за сплоченность и героическую мораль, именно чувства регулировали коллективный быт. Ведь наши сложные чувства, по сути, имеют моральную основу, а значит и возникнуть могли только во времена подобного коллективного существования. Другим примером этих древних чувств могут служить чувства отвращения и стыда, которые находятся практически на границе бессознательного.
Не менее причудливой, чем протомораль, была и вся остальная культура. Жизнь внутри первобытного коллектива не сахар, что знает каждый живший в религиозной секте или на худой конец при научном коммунизме. Можно только догадываться, как из простых людей ваялись героические войны-альтруисты, чего стоит хотя бы обряд инициации! Первоначально "ядро" культуры было как бы бесструктурным, простым и цельным – полный отказ от своего интереса, взаимозаменяемость, никакой личной жизни. Вражда снаружи и давление внутри не позволяли упорядочить и сбалансировать отношения. Отношений, можно сказать, не было. Слепое подражание, стадный инстинкт, жесткое соблюдение бессмысленных ритуалов и обычаев, хранимых старшими и вошедших не просто в коллективную привычку, а затвердевших до уровня инстинктов, были единственными правилами поведения. Так надо, потому что так было всегда. Сомнение равнозначно гибели, причем от рук испуганных и рассерженных собратьев, ибо покушение на обычай – угроза всем нам, нашей идентичности. Степень косности иллюстрируется тем, что эта жизнь без всяких изменений протекала аж миллион лет. Разве можно такое вообразить в наше время, когда все рушится буквально на глазах?
– Мозг
Миллион лет оставили неизгладимый отпечаток в человеческом мозге. Эволюционная теория обьясняет возникновение и быстрый рост мозга необходимостью кооперации ради выживания, а некоторые этологи даже считают главной задачей быстрорастущего мозга необходимость отличать лгунов от честных кооператоров – конкуренция между теми и другими, то бишь волками и овцами была, так сказать, главным мотором роста. На менее циничный взгляд, все было иначе. Если посмотреть вокруг, то мы увидим, что люди и сейчас не особенно умны в этом отношении. Основная их масса потрясающе наивны и постоянно обманываются. Даже такой, куда более важный чем кооперация, инструмент эволюции, как брак, и то не привел к сколь-нибудь заметному улучшению в работе мозга. Для выживания отпрысков критично, если их родители были обмануты. И что мы видим тут? Уж как женщины умны в том, что касается разгадок мужских хитростей, чего стоит только женская интуиция – и то постоянно прокалываются. А мужчины? Вся их аналитика бессильна против женского коварства. А брак имел в запасе куда больше времени, чем кооперация. Более того – оба пола специализировались в своих распознавательных способностях, что намного эффективнее конкуренции с самим собой.
Мне представляется, что у лгунов не было сколько-нибудь серьезных шансов развить свой мозг – еще и сейчас предателей ненавидят сильнее врагов. Да и сама борьба велась не слишком мудреным образом – засады, дубины. Покорение природы тоже еще не стояло на повестке дня – сладить бы с себеподобными. Мне представляется, основным мотором роста мозга и его основной задачей как раз и был честный альтруизм, необходимый для сплочения рядов. Ведь что такое альтруизм на самом деле? Борьба с лгуном и эгоистом – но внутри себя. Замена животного "я", встроенного в гены, на человеческое "мы", встроенное в нечто несуществующее; замена своего интереса на полное слияние с коллективом; замена логики индивидуального насилия на коллективные беспредметные фантазии. Это только со стороны могло показаться, что все, что требовалось – слепое и беспрекословное подчинение. Коллектив – не командир и не начальник, отдающий четкие команды, одним подчинением тут не обойдешься. Чтобы "материализовать" коллектив, требовались иные способности – понимание коллектива, как самого себя, и поведение самого себя, как требуется коллективу. Суеверие – только одна сторона процесса. Суть коллектива как способа бытия – полное умственное единство во всех аспектах, будь то трансцендентные сущности, духи, обряды и обычаи,
