Алёна, оттолкнула его. Не говоря ни слова, она развернулась и зашагала в сторону дома.
Всю обратную дорогу она плакала. Боль, долгое время скрываемая в сердце вдруг прорвалась наружу. Она вспомнила всё, что ранило её, и теперь не могла снова затолкать эти воспоминания обратно в тёмный чулан своего разума.
Всепоглощающая злость накрыла её с головой. Она поняла, что всей душой ненавидит бросившую её мать, которая переложила свои взрослые заботы на детские плечи.
Она почувствовала горячую ярость по отношению к сестре, строившей козни за её спиной. Повинуясь захлестнувшим её эмоциям, Алёна, не вошла во двор, а побежала в больницу.
Добравшись туда, она отыскала Лиду. Та демонстративно сделала вид, что не видит сестру и это разозлило девушку ещё больше.
Подойдя к наглой девчонке, она без лишних слов вцепилась ей в волосы.
Лида завизжала и постаралась высвободиться, но Алёна держала крепко.
— Как ты могла! Как ты посмела вмешиваться в мою жизнь? Говорить про меня гадости? Отбивать у меня парня? Я столько лет заботилась о тебе, я столько сделала! А что взамен? Ненавижу! Ненавижу тебя! — кричала она, таская сестру за волосы.
Их быстро растащили, и Лида поспешила скрыться. Алёна же, красная и растрепанная, выскочила на улицу и понеслась к дому.
Эмоции у неё зашкаливали. Она так долго играла роль хорошей девочки, так долго тащила на себе груз безупречности, что когда силы выдерживать это давление у неё закончились, она не могла остановиться. Алёна жалела только об одном, что не надавала пощёчин Степану, бросившему её когда-то. В тот момент, когда он был рядом, её ярость ещё не достигла пика.
Прибежав домой, она начала собирать вещи Влада. Затолкав те из них, что попались ей на глаза, в сумку. Она отнесла её во двор и вышвырнула за забор, во двор его бывшего дома. Брюки, футболки, рубашки, запасная рабочая форма, все эти вещи вывалились из открытой сумки во время полёта, и повисли на заборе, на ветвях старой груши, рассыпались по траве.
«Как он смеет врать, что любит меня? Если бы любил, разве посмотрел бы на другую? Он разбил мне сердце, растоптал мои чувства, и уверен, что так и нужно! Действительно, а что такого? Алёна будет молча выполнять все его желания, ухаживать и угождать ему, чтобы не случилось! Зачем терять такую безропотную дурочку? Ненавижу его! Ненавижу их всех! Мать, которая уехала, отца, который бросил меня одну, предательницу Лидку, и этого изменника!» — бормотала она себе под нос.
Девушка поспешила к калитке и замкнула её на замок. Она знала, что Влада это не остановит, он с лёгкостью перепрыгнет через забор. Поэтому она поспешила в дом и закрылась там изнутри. Алёна тщательно проверила все двери и окна. Убедившись, что войти в дом у парня не получится, немного успокоилась.
Нет, её боль не стала меньше. Но она признала её, и это давало ей шанс на облегчение.
Девушка отыскала сохранившиеся в доме чистые тетрадки, несколько фломастеров, ручку, уселась на полу посреди своей комнаты и начала писать.
Сначала они записывала то, что чувствовала, пытаясь освободиться от переполнявших её эмоций.
«Ненавижу!» — это слово выводила она на листах бумаги. Алёна вырывала их из тетради и швыряла на пол. Огромные корявые буквы были нацарапаны с такой силой, что прорывали бумагу.
Затем она начала писать, кого именно и за что она ненавидит. Досталось всем — и матери, и отцу, и сестре, и Владу.
Слёзы ручьём текли у неё из глаз. Иногда обессилив, она ложилась на пол и продолжала рыдать, глядя в потолок.
Вечером пришёл Влад. Алёна слышала, как он пытался войти в дом, затем начал колотить в двери и окна. Она не отвечала. Девушка продолжала сидеть на полу рыдать.
«Когда родилась Лида, мне был один год. Родители запретили мне кричать, бегать, плакать и капризничать, — писала она в тетрадке кривыми буквами. — Когда уехала мама, отец запретил мне спрашивать о ней и плакать. Он говорил, что я должна быть сильной. Когда меня бросил Степан, я не плакала. Просто сидела, ждала его звонка и чувствовала, как болит сердце».
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
В это время послышался звон разбитого стекла. Алёна вздрогнула, но не сдвинулась с места. Она как продолжила сидеть на полу и писать.
В комнату ворвался Влад. Он выглядел взбешённым. На руке у него была кровь, видимо он порезался, когда лез в разбитое окно.
— Ты что с ума сошла! Зачем ты закрылась! Я чёрт знает что подумал! — закричал он, глядя на девушку потемневшими от злости глазами.
— И что же? — почти обычным голосом спросила Алёна, не поднимая глаз от тетрадки.
— Что ты здесь с другим закрылась!
Девушка вскинула голову. Ревность, это просто ревность, собственнические чувства и ничего более.
— Правда, больно? — сказала она. — И мне было больно, когда я узнала про тебя и Лиду.
— Что на тебя нашло, ведь прошло столько времени? — закричал он, но уже не так громко как до этого. Видно было, что убедившись в отсутствии соперника, Влад начал успокаиваться.
— Ты прав. Я просто дура, которая терпела слишком долго, — апатично сказало она.
Если бы Влад попался ей утром, она бы, наверное, выцарапала ему глаза. Эмоции в тот момент у неё зашкаливали. Но теперь, сил у неё не осталось. Она чувствовала пустоту в душе.
Влад подошёл, поднял с пола исписанные листы бумаги. Он не смог разобрать, что на них было написано. Даже сама Алёна не смогла бы этого сделать, ведь в порыве эмоций она писала мелко, не заканчивала слова и пропускала буквы. Единственное что он смог разобрать, это крупными буквами выведено слово «ненавижу».
— Ну, прости меня, прости, пожалуйста! — начал он. — Ты же знаешь, что я люблю только тебя.
Алёна не хотела его слушать. Она закрыла уши и опустила голову, уткнувшись лицом в согнутые колени. Ей было всё равно, что он скажет. Впервые в жизни ей было всё равно, что он о ней подумает. Она хотела остаться одна и пройти до конца этот путь, выплакать своё горе окончательно, не притворяясь, что всё в порядке.
Влад не отставал. Он подошёл и попытался обнять девушку. Та не подавалась, но её сил не хватило, чтобы справиться с ним. Парень подхватил её, оторвал от пола и потащил к кровати.
— Ты моя, моя, я люблю тебя! — как заведённый твердил он, опуская её на покрывало.
Алёна завизжала так, что Влад отпрянул:
— Не смей меня трогать!
Он отпустил её и сделал успокаивающий жест руками:
— Тише, тише. Я никогда не причиню тебе вреда.
— Не смей ко мне подходить! Убирайся! Убирайся из моего дома! — продолжала визжать Алёна.
Всклокоченные волосы упали ей на лицо, платье задралось и неряшливо сбилось на одни бок. Но девушка не обращала на это внимание, она мечтала только об одном, остаться, наконец, в одиночестве.
Влад сжал губы в нитку, посмотрел на неё хмурым взглядом и вышел.
Алёна осталась одна. Она ещё несколько дней просидела в своей комнате, выливая свою боль на бумагу. Постепенно она смогла простить мать, смириться со смертью отца.
После этого она начала возвращаться к нормальной жизни. Впервые за несколько дней она почувствовала голод. Это случилось после того, как она написала в тетради: «Я прощаю Лиду».
Влад больше не приходил. Алёна, которая была уверена, что после её несдержанной выходки он не сможет думать о ней хорошо, всё же постаралась простить и его.
Больше недели не выходила она на улицу. И когда, наконец, выглянула наружу, то охнула от удивления — на дворе было настоящее лето, несмотря на то, что стоял март. Всё вокруг было покрыто зеленью. Трава, цветы, молодые деревца были повсюду, даже посреди дороги. Одуванчики жёлтым ковром устилали улицу. Зацвела жимолость, которая цветёт обычно в июне, сладкий запах её разливался в воздухе.
Алёна вдохнула его полной грудью и поспешила в сад. Со спокойным сердцем принялась она за работу, ухаживая за своими посадками, которые быстро пошли в рост. Ей казалось, что она заново родилась. Вся тяжесть чужих ожиданий, годами копившихся установок свалилась с её плеч. Она разрешила себе быть такой, какая есть, не держать в себе слова и чувства, и перестать уже, соответствовать чьим-то ожиданиям.
