— Эта палуба очищена, Первый Коготь. Здесь не бьется больше сердце ни одного врага.
Голова раптора дважды дернулась от судороги, скрутившей шею.
— Ты ищешь Люкорифа?
Кирион покачал головой.
— Нет. Мы направляемся к Залу Раздумий. Мы ищем Делтриана.
— Тогда вы ищете Люкорифа. Он сейчас с говорящим-с-машинами.
— Хорошо. Благодарим вас.
Он махнул рукой, давая знак братьям двигаться вперед. Первый Коготь обошел висящие тела по широкой дуге. Кровоточащие Глаза никогда не спускали тем, кто покушался на их добычу или вмешивался в пир, который следовал за убийством.
Когда Первый Коготь проходил мимо, один из рапторов включил двигатель на спине и, спикировав с потолка в клубах дыма и пламени из дюз, вонзил когти в торс мертвого воина. Первый Коготь сделал вид, что ничего не произошло, и без слов двинулся дальше.
Человека можно было назвать человеком только в самом широком, физиологическом смысле. Он не помнил, что у него когда-то было имя, и не обладал настоящим сознанием, если не считать способности раз за разом выражать все ту же муку. Его существование делилось на две части, которые угнетенный разум несчастного определял как «летаргия» и «пытка».
В моменты летаргии, которая занимала бесконечные промежутки времени между пытками, он парил в молочной дымке забытья. Он не чувствовал, не видел и не знал ничего, кроме бесконечной невесомости и соленого привкуса химикатов в глотке и легких. Единственным, что беспокоило его и что с большой натяжкой можно было назвать эмоцией, было далекое и приглушенное эхо гнева. Самой ярости он не чувствовал — скорее, воспоминание о ней. Воспоминание о том, что когда-то он был способен испытывать ярость, без малейшего понятия о ее причинах.
Пытка начиналась штормовым приливом боли. Злость снова пробуждалась и бежала по венам, рассыпая искры, словно электрический заряд по неисправному кабелю. Он чувствовал, как челюсти разжимаются, безъязыкий рот распахивается и с губ срывается беззвучный крик, тонущий в коконе окружавшего его холодного ничто.
Через какое-то время боль утихала, а с ней порожденный ею иллюзорный гнев.
Это происходило сейчас. Человек, некогда известный как Арьюран, принцепс титана «Охотник тумана», дышал ледяной жидкостью в искусственной химической утробе, вдыхая раствор и исторгая органические отходы, пока его искалеченное тело успокаивалось.
Люкориф из Кровоточащих Глаз стоял перед стеклянным контейнером, в котором плавал несчастный человек. Раптору не нравилось стоять прямо, но некоторые вещи стоило изучить вблизи. Он постучал когтем по стеклу.
— Привет, человечишко, — с ухмылкой прошептал он.
У тела, парящего в растворе, не было конечностей — ноги отсечены по колени, кисти рук ампутированы. Люкориф наблюдал за тем, как калека корчится в жидкости, одержимый той внутренней пыткой, что терзала его одурманенный наркотиками мозг.
— Не прикасайся к стеклу, — бесцветный голос Делтриана все же ухитрился выразить неодобрение.
Люкориф дважды передернулся, тряхнув головой.
— Я ничего не сломаю.
— Я не просил тебя ничего не ломать. Я просил тебя воздержаться от прикосновений к стеклу.
Раптор отрывисто каркнул и снова опустился на четвереньки. Посмотрев на то, как пыточные иглы выходят из висков узника, он переключил внимание на техножреца.
— Так вот как ты делаешь Вопль?
— Именно так.
Хромированное лицо Делтриана скрывал капюшон плаща. Техножрец отключал машины боли, подсоединенные к резервуару с раствором.
— Этот пленник был подарком от Первого Когтя. Они вытащили его из кабины титана.
Люкориф не слышал этой истории, но легко мог представить детали. Если говорить откровенно, Вопль восхищал его. Сделать сканеры вражеского судна бесполезными и бессильными, утопить их в черном потоке извращенного кода, передаваемого по воксу… такую технологию встретишь не часто, но все же существовали сотни способов осуществить это — были бы подходящие материалы и одаренный инженер. Но создать электронные помехи на основе мучений одной-единственной человеческой души, умножить живую боль с помощью систем корабля и использовать для того, чтобы ослепить врага, — это была поэзия, которую вождь Кровоточащих Глаз мог искренне оценить.
Он снова постучал по стеклу и издал низкий рык, который не вполне можно было назвать смехом.
— Сколько у тебя в мозгу осталось человеческих тканей? — спросил он.
Делтриан замер. Его многосуставчатые пальцы зависли над клавишами консоли.
— Я не имею ни желания, ни причины обсуждать эту тему. Почему ты спрашиваешь?
Люкориф приблизил демоническую морду наличника к амниотическому резервуару.
— Из-за этого. Это не холодная логическая конструкция. Это порождение разума, которому понятны страх и боль.
Делтриан снова заколебался. Он не был уверен, следует ли зарегистрировать слова раптора как комплимент. Кровоточащих Глаз всегда было трудно понять. Впрочем, отвечать ему не пришлось, потому что дверь открылась под рев гидравлики. На фоне красного аварийного освещения, затопившего коридор, выступили четыре силуэта.
— Приветствую, — сказал Кирион.
Зал Раздумий был скорее музеем, чем мастерской, и в его стенах Делтриан был царем в своих владениях. Кирион некоторое время наблюдал за тем, как тот отдает на бинарном коде приказы рабочим, воплощающим в жизнь непонятные воину проекты.
Повелитель Ночи прошелся по залу, не обращая внимания на суету адептов в рясах и бормочущих сервиторов. Его взгляд упал на оружие в починке и на огромные саркофаги дредноутов, прикованные к стенам, — приют священных мертвецов легиона, вечно ждущих пробуждения.
На последнем из этих бронированных гробов был изображен Малкарион — барельеф, отполированный и позолоченный, очень напоминал воина в жизни. Он стоял, сжимая в руках два шлема имперских чемпионов, распятый на лучах луны, восходящей над священными бастионами Терры.
— Ты!.. — Кирион повернулся к ближайшему адепту.
Рабочий-механикус кивнул головой, скрытой капюшоном плаща.
— Меня зовут Лакуна Абсолютус, сэр.
— Работа по пробуждению военного теоретика все еще продолжается?
— Боевые действия прервали наши ритуалы, сэр.
— Конечно, — ответил Кирион, — прошу прощения.
Он пересек зал и остановился рядом с Делтрианом.
— Талос приказал нам явиться сюда, чтобы охранять тебя.
Делтриан не поднял взгляда от консоли. Его хромированные пальцы щелкали по клавишам.
— Я не нуждаюсь в охране. Более того, согласно отчетам всех Когтей, сопротивление врага подавлено.
Кирион тоже слышал эти отчеты по воксу. И слова Делтриана не совсем соответствовали истине.
— Почтенный адепт, не замечал за вами прежде такой неточности.
— В таком случае переформулирую: боевые действия практически завершились.
Теперь Кирион уже улыбался.
— Вы раздражены, и стараетесь этого не показать. Скажите мне, что вас беспокоит?
Делтриан разразился сердитым треском кода.
— Ступайте, воин. У меня много дел, а мое время и внимание не безграничны.
Кирион рассмеялся.
— Все потому, что мы не ответили на ваши просьбы о помощи? Но мы были в бою, почтенный жрец. Если бы у нас нашлось время сопроводить вас на обшивку судна, мы бы, несомненно, выполнили вашу просьбу.
— Моя работа была критически важной. Требовалось закончить ремонт. Если бы мы вступили в бой с вражеским крейсером…
— Но мы этого не сделали, — возразил Кирион. — Не так ли? Вместо этого, Талос взорвал луну. Стрельба из пушки по воробьям, но красиво. Примарх хохотал бы и хохотал, наслаждаясь каждой секундой этой авантюры.
Делтриан отключил свой вокабулятор, чтобы ответ не был продиктован вспышкой гнева. Он просто кивнул, давая понять, что слышал слова воина, и продолжил работу.
Вместо него заговорил Люкориф, все еще стерегущий пыточный резервуар:
— Это неважно. Я ответил на его зов.
Кирион и остальные из Первого Когтя обернулись к раптору.
— Да, после того как ты сбежал со своей бешеной сворой, оставив нас драться в одиночку.
— Хватит ныть. — Голова раптора снова дернулась на сервосуставах шеи. — Вы ведь выжили, так?
— Нет, — ответил Кирион. — Не все.
Он работал в полном одиночестве, и кровь брата была на его руках.
— Талос, — раздалось из вокса.
Пророк как будто не услышал — он даже не задумался, кому принадлежал голос.
Извлечение геносемени не было сложным процессом, но требовало определенной аккуратности и сноровки, что облегчалось правильным подбором инструментов. Не раз за последние годы Талос повреждал прогеноидные железы, когда извлекал их во время битвы — рассекал труп гладиусом и вырывал железы голыми руками. Отчаянные времена требуют отчаянных мер.
