– Я тоже останусь! – радостно восклицает Джейни. – Устроим вечеринку в пижамах!
– Извини, дорогая, – деликатно возражает мама. – Я слишком устала для подобных развлечений.
Я испытываю облегчение, а Джейни явно опечалена. Она молча прихлебывает сок, перебирая африканские бусы.
Итак, я не одна. Мама здесь только вторую ночь, а я уже чувствую себя так, словно за мной постоянно ходит торговый агент с блокнотом, бесконечно задавая вопросы по разным поводам. Она спрашивала, например, что у меня в чулане и где я купила такие замечательные консервированные абрикосы. Понятия не имею, что у меня в чулане. Я вообще не подозревала, что у меня есть чулан. А консервированные абрикосы я вытащила из мешка с подарками на работе в последний День взятия Бастилии, который мы регулярно отмечаем, потому что кто-то из руководства француз. Неизвестно, правда, кто. Абрикосы, наверное, уже испортились, но я не сообщила об этом матушке. Пусть не думает, что я храню в холодильнике просроченные продукты.
Вечер пятницы. Мама обмолвилась, что завтра она переедет к Ронни, попытается смириться с его фотоаппаратом.
– Тебе вовсе не обязательно съезжать, – возражаю я.
– Что там за поговорка насчет засидевшихся гостей с душком? – улыбается мама.
– Я знаю эту поговорку, но никогда не принимала ее всерьез. Это вроде другой – про способ ловить мух на мед. Никогда не понимала ее смысла.
– А я считаю, что большинство гостей начинают портиться и слегка попахивать через час после прихода. Я уеду, чтобы предоставить тебе роскошный субботний вечер.
– О, отлично! Не хотелось бы, чтобы мне мешали во время садомазохистской вечеринки.
– Если хочешь, – предлагает мама, – я пришлю Ронни с фотоаппаратом.
– Не стоит, мы все будем в масках. Ты даже не поймешь, кто есть кто.
– Кто есть кто или кто кого? Как правильно?
– Это загадка, – с высоты редакторского опыта заявляю я. – Но если на вас много черной кожи, это уже не имеет значения.
Раздается звонок в дверь. Моя популярность на этой неделе удивляет. Возможно, это опять Джейни. Но это Джош.
– Здорово, Холли. – У Джоша в руках огромный букет желто-оранжевых цветов, из тех, что привлекают пчел.
– Привет, Джош. Кто подарил тебе цветы?
– Это для тебя.
Пока я колеблюсь, впускать ли Джоша, раздается голос маменьки из-за моей спины. Она с деланной непринужденностью вопрошает:
– Неужели это Джош?
Джош улыбается, пожалуй, чуть дольше, чем надо бы.
– Ты не одна, – обращается он ко мне.
Приходится впустить его в комнату.
– Здорово, Элисон, – приветствует Джош маму.
Если честно, мама очень любила Джоша, пока мы были женаты. Он из тех мужчин, кому хочется помочь найти потерянные носки, и, возможно, у мамы Джош вызывал более отчетливые материнские чувства. Но после развода она гораздо спокойнее к нему относится. Мама не любит жить прошлым, особенно тем прошлым, в котором ее дочерям причинили боль, как она однажды выразилась.
– Какой сюрприз, Джош, – говорит мама. – И с цветами. Очень мило с твоей стороны.
Джош протягивает цветы мне.
– В нашем издательстве выходит книга Джоша, – поясняю я.
– Значит, это деловой визит? Впрочем, это не мое дело.
Кажется, вечер до сих пор был слишком спокойным. Мамочка решила поразвлечься. Отправляюсь в кухню за вазой, засунутой в дальний угол шкафа. Наверняка она ужасно запылилась. Да, я не из тех, у кого повсюду расставлены сияющие вазочки.
– Коллега Холли оказал мне неоценимую помощь, – говорит Джош.
– Думаю, Холли там тоже не на последних ролях.
Не могу отыскать вазу, поэтому оставляю цветы на раковине. Боюсь пропустить что-нибудь важное в гостиной. Джош все еще стоит и, увидев меня, испытывает явное облегчение.
– Ты могла бы задержаться и пообедать со мной и Томом, – обращается ко мне Джош. – Мы ходили в вашу «Закусочную Джелли».
– Не хотела мешать мужскому разговору.
– Да мы говорили о фракталах, пространственно-временных структурах, математических принципах, всякой чепухе.
– Это и есть мужской разговор.
Мама пожимает плечами.
– Ну, мне пора, – вздыхает Джош.
Мы с мамой издаем громкий стон.
– Останься, – хором выдыхаем мы.
Думаю, неплохо чуть-чуть повеселиться за счет Джоша. Чувствую настоятельную потребность подразнить его.
– Нет, мне нужно работать, – смущается Джош.
Может, ему и правда нужно работать. Они прощаются с мамой, а я провожаю его до двери.
– Думаю, сегодня не мой вечер, – тихо замечаю я.
– Пообщаемся в другой раз.
Джош нежно целует меня в щеку и идет к лестнице. Не помню, чтобы Джош когда-либо целовал меня в щеку. Даже когда я была простужена, с температурой, с гадким кашлем в течение двух недель. Даже тогда.
Замираю перед закрытой дверью, щека горит.
«Поцелуй в щеку», – повторяю я снова и снова, но даже после множества повторений этот факт не становится более реальным.
Возвращаюсь в кухню и застаю там печальную маму, погруженную в размышления.
– Я помогу тебе найти вазу. – Она наклоняется, обшаривает нижние полки кухонных шкафов, воздерживаясь от замечаний по поводу беспорядка и пыли.
Прохожу к холодильнику и прижимаю руку ко все еще горящей щеке. Котенок смотрит на меня с открытки, отчаянно пытаясь дотянуться до вожделенных спагетти. Он не в силах ничего испортить.
Глава 10
ГОВОРИШЬ, У ТЕБЯ ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ?
– Тридцать один – это фигня, – говорит Мария, которая на полтора года старше меня.
Противно признавать, но перед своим тридцатилетием я пережила кризис, о котором пишут женские журналы. До тех пор я была уверена, что такое происходит только с людьми, поглощенными собственными проблемами и вечно говорящими по телефону. Но нет, проклятые вопросы настигли и меня. Неужели я всю жизнь проживу в своей маленькой квартирке? В одиночестве? Может, мне нужно больше зарабатывать? Или завести больше друзей? Или меньше друзей? Куплю ли когда-нибудь спальный гарнитур, и вообще будет ли у меня отдельная спальня? Все эти вопросы навалились на меня, доводя почти до тошноты на работе, выбивая из равновесия по дороге домой. Я брела, натыкаясь на газетные киоски, урны, пожарные гидранты. Мелкие синяки покрывали мои ноги сверху донизу. Но затем мне исполнилось, наконец, тридцать, и сомнения чудесным образом испарились. Я отпраздновала, купив новое стеганое одеяло. Синяки прошли сами собой.
Мой день рождения падает на начало года, так что в этом есть некий эффект обновления. Но цифра тридцать один не произвела на меня особого впечатления, совпав с первым настоящим снегопадом. Все в издательстве пришли в доброе расположение духа. Мы так тихо стояли у окон, словно это был первый снег в нашей жизни, как будто нам нет никакого дела до потоков темной воды и грязных проплешин, которые через несколько дней придут на смену сверкающему великолепию сегодняшнего дня. Словно нам вообще ни до чего нет дела. Первый снег – все равно что обнаружить под подушкой сюрприз.
