– Сверг, – подтвердил Рейневан, видя поднятые брови и полную недоверия мину Горна. – Один из Longaevi.
– Его зовут Скирфир, – быстро говорил Бруно Шиллинг. – Алхимик и маг, хорошо знающий свое дело. Варит Грелленорту различные декокты[80] и готовит эликсиры. Но главное – жидкое золото. Говорят, что благодаря этому золоту Грелленорт имеет такую силу. И что он бессмертен.
Горн скривился и недоверчиво посмотрел на Рейневана.
– Это возможно, – подтвердил, не скрывая вдруг возникшей заинтересованности Рейневан, – превращение металла, равно как и драгоценных камней, в жидкость, в жидкое состояние. Точнее в collodium, то есть в коллоид.[81] В консистенции настолько жидкой, что его можно пить.
– Пить металл? – С лица Горна и не думало исчезать выражение недоверия. – Или камень?
– Вся Природа, – Рейневан воспользовался случаем, чтобы блеснуть, – любая вещь, будь то живая или мертвая, любая materia prima наполнена энергией творения, прадухом, прасозданием и формирующей силой. Гермес Трисмегист называет ее totius fortitudinis fortitude fortis, силою всех сил, которая движет любую тонкую вещь и пронизывает любую монолитную вещь. Отсюда основной принцип алхимии: solve et coagula, разжижай и уплотняй, означает собственно процесс растворения этой энергии для того, чтобы потом коагулировать ее, поймать в коллоид. Так можно поступить со всем, с любой субстанцией. С металлом и минералом одинаково.
– И с золотом?
– С золотом тоже, – торопливо покивал головой Бруно Шиллинг. – Само собой.
– Collodium золота, который называют aurum potabile,[82] – пояснил Рейневан, все еще будучи возбужденным, – это один из самых мощных эликсиров. Он невероятно укрепляет жизненную силу, силу интеллекта и силу духа. Это также безотказное лекарство от помешательства, слабоумия и других душевных болезней, особенно вызванных излишком меланхолии, черного выделения желчи. Однако приготовление коллоида является необычайно трудным, оно под силу только самым способным алхимикам и чернокнижникам. И получается только в результате очень специфических и редких связей и соединений…
– Ладно, хватит! – махнул рукой Горн. – Не устраивай мне тут краткого курса алхимии. Питьевое золото возбудило мое любопытство, ты его удовлетворил. Возвращаемся к основной теме. То есть, ядов. И отравлений…
– Одно, – ренегат вытер пот со лба, – связано со вторым. Скирфир делает для Грелленорта разные эликсиры. Жидкое золото, жидкое серебро, жидкий аметист, жидкий жемчуг – все это для усиления магической потенции, чернокнижных способностей, сопротивляемости тела и духа. кое-что и нам давали в Сенсенберге, так что я знаю, как оно действует. Но и яды Скирфир тоже готовил. Из этого тайны не делали: Грелленорт хотел устранить наиболее значительных гуситов, отравить их, но таким способом, чтобы ни у кого не возникло ни малейших подозрений. Чтобы выглядело…
– Чтобы выглядело смертью вследствие раны, – воспользовался запинкой Шиллинга Рейневан. – Ранения в бою либо несчастного случая. Чтобы никоим образом нельзя было связать смерть с отравлением. Внезапная смерть всегда вызывает подозрения в отравлении, начинается следствие, и по ниточке клубочка доходят до отравителя. А при отравлении, о котором мы ведем речь, нет никаких проявлений, отравленная жертва не чувствует и не подозревает ничего. Пока…
– Пока ее не ранят железом, – перехватил ренегат. – Или сталью. Более ничем. Смерть неизбежна. Они этот яд называли «Дукс».
– Dux omnium homicidarum,[83] – подвердил задумчиво Рейневан. – Также Mors per ferro.[84] Это отрывки заклятий, которые произносятся во время приготовления. Поэтому Гвидо Бонатти в своих записях употребляет название «Перферро», и также использует термин Picatrix… В латинском переводе, потому что в оригинале – khadhulu ahmar alhajja, что означает… Забыл, что это означает.
– Ничего страшного, – подключился Горн. – Мне это совсем не интересно. А скажи-ка мне, Рейневан, достопочтенный маг, подтверждаешь ли ты, что такой яд существует? И что действует именно так, как тут было сказано?
– Я подтверждаю то, о чем пишут некоторые источники. – Рейневан остыл, посмотрел Шиллингу в глаза. – Но не премину упомянуть и о том, что пишут другие. Согласно которым для приготовления Перферро необходима так называемая Черная тинктура…[85]
– Точно так, точно так, вы полностью правы, господин Беляу, – подтвердил торопливо Шиллинг. – Я сам слышал, как Грелленорт и Скирфир говорили об этом.
– Легендарную Черную тинктуру, – продолжал Рейневан, не опуская взгляда, – можно получить только путем трансмутации металла под названием chalybs alumen, которым управляет Восьмая Планета. Проблема в том, что по мнению многих ученых, упомянутый металл тоже существует лишь в легендах. Не надо быть большим ученым, чтобы знать, что существует только семь планет.
– Планет восемь, – резво возразил ренегат. – Это я тоже подслушал. Восьмая планета называется Посейдон, о ее существовании Грелленорт узнал будто бы от самого дьявола.
– Давайте оставим, – снова вмешался Горн, – на какое-то время дьявола. И Птолемея. Не выходи из роли, Шиллинг. Я допрашиваю, ты – допрашиваемый. А messer Рейневан только что процитировал авторитетов, которые как бы немного противоречат твоим показаниям. Которые относят их как бы в разряд легенд. И сказок. Предупреждаю: рассказывание мне сказок может иметь для тебя плохие последствия.
– Господин Горн, – Бруно Шиллинг мгновенно перестал раболепствовать. – Авторитеты пусть себе будут авторитетами, пусть Птолемей насчитывает столько планет, сколько захочет. А я вам говорю, что я бродяг по дорогам ловил, нищих и всякий другой сброд, привозил их в Сенсенберг, Грелленорту и Скирфиру для экспериментов. Я видел, как им яд давали. Видел, как их потом железом калечили, я собственными глазами видел, как под влиянием железа отрава начинала действовать…
– А как, – прервал Рейневан, – действовала? Какие были проявления?
– Дело в том, что разные. В этом преимущество этого яда, что не так легко его обнаружить по симптомам, они обманны. Некоторые отравленные, прежде чем отдать концы, дергались, некоторые тряслись, некоторые кричали, что у них горит в голове и в животе, а умирали скорченные так, что от одного их вида мороз по спине шел. А некоторые просто себе засыпали и кончались во сне. С улыбкой на лице.
Горн быстро посмотрел на Рейневана, выразительно удерживая его реагирования.
– Кому из наших, – обратил он глаза на Шиллинга, – давали эту отраву. Когда? Каким образом?
– Этого я не знаю. В Сенсенберге отраву только производили, все остальное делал кто-то другой.
– Но людей для экспериментов доставляли вы. Черные Всадники. Когда вам приказали это делать? Как долго это продолжалось?
– Начали… – Бруно Шиллинг откашлялся, вытер лоб. – Похищать мы начали зимой 1425 года, после Громничной. И похищали до Пасхи. Потом уже не было приказа.
Урбан Горн молчал долго, барабаня пальцами по столу.
Рейневан смотрел на ренегата, не скрывая того, что думает. Ренегат избегал этого взгляда.
Теплый ветер обдувал им лица, когда они стояли на стенах, смотря в ту сторону, откуда он дул, а дул он с юга, с Одерских Вершин.
– Сегодня утром, – мрачно сказал Горн, я порезался, когда брился.
– Это не страшно, – успокоил его Рейневан, не будучи сам вполне спокойным. – Перферро требует более глубокого повреждения ткани, заражения кровообращения… Лимфа, понимаешь, и вообще…
– Мы все… – Горн не стал ждать, что там вообще. – Все можем носить это в себе. Я, ты…
– Целью покушений были гейтманы, люди важные. Не оцениваю себя так высоко.
– Ты на удивление скромный. Жаль, что в твоем голосе я слышу мало уверенности. Тот Смил Пульпан из находских Сироток к бонзам тоже не принадлежал; без ложной скромности считаю нас двоих намного более важными. Но отраву легче всего подать во время застолья, а Пульпан наверняка пиршествовал с важными гейтманами. Я тоже пиршествовал. Ты тоже пиршествовал… Ха, ты же был ранен в прошлом году. И жив. А Шиллинг говорил, что после 1425 уже не травили.
– Вовсе этого он не утверждал. Сказал только, что в 1425 перестали похищать людей для экспериментов. А у меня есть доказательства, что отраву давали и, вполне возможно, продолжают давать и дальше.
– Имеешь ввиду Неплаха? Прикончила его эта отрава, это очевидно. Но отравлен он мог быть намного раньше. Он никогда не принимал участия в битвах, могло пройти много времени, пока поранился чем-то железным…
– Я имею ввиду Смила Пульпана. Я присутствовал при том, как его ранили во Франкенштейне, год тому, железный наконечник оторвал ему ухо. А умер он неделю тому, когда я стальным лезвием вскрыл ему карбункул.
