Это было мое Ватерлоо. Я потерпел чудовищное поражение. На пути к моей цели, до которой, казалось, уже можно было дотянуться рукой, вдруг выросла непреодолимая преграда. И никакая, даже самая гениальная афера не могла эту преграду разрушить. Потому что расчетливым и дальновидным американцам были нужны не бумажки с формулами, не разработки в соответствии с методом Сницаря. Им были нужны мозги, которые работали бы на благо США. Но переставить себе мозги Чемоданова я не мог ни за какие деньги.
У меня хватило сил только на то, чтобы прошептать в трубку:
— Я подумаю…
Женщина еще что-то говорила очень оптимистичным голосом, высказывала надежду, что я все-таки соглашусь принять их условия, что НАСА очень тщательно подходит к подбору сотрудников и мне выпала большая честь… Я уже не слушал ее. Отключив телефон, я стукнулся головой об пол и надолго замер. В моих невостребованных мозгах гулял сквозняк. Я ни на чем не мог сосредоточиться. Грандиозность катастрофы выдавила из меня все мысли. Я лежал и тупо смотрел на белый потолок.
Глава 19
Предложение
Не знаю, сколько времени я пролежал в позе кабана с охотничьего натюрморта. Сознание возвращалось ко мне в виде черных скользких пятен. Это были обрывки совершенно невыносимой информации, и, чтобы как-то стряхнуть их с себя, я поднялся и стал ходить по комнатам. «Ужас! Ужас!» — бормотал я и хватался за голову, не желая верить в случившееся.
Сказочная жизнь, словно красочный воздушный шарик, медленно уплывала. Я делал отчаянные попытки поймать ее. «А если плюнуть на все и поехать в Америку? — врезалась в голову дикая мысль. — А там будь что будет. А что будет?»
Я живо представил себе картину: меня встречают лимузины, директор НАСА лично жмет мне руку, играет оркестр. Мы едем по хайвею. Директор показывает на белую виллу, утопающую в зелени пальм. «Здесь вы будете жить», — говорит он. Мы подъезжаем к небоскребу. Повсюду охрана, телекамеры, вышколенные клерки. Мы заходим в огромный конференц-зал. За круглым столом сидят ученые, конструкторы шаттлов и «Аполлонов». Меня просят выступить и обрисовать перспективы своей научной деятельности. Я несу какую-то ахинею про правило буравчика и пифагоровы штаны. Переводчик сбивается и заходится в кашле. Ученые смотрят на меня с недоумением. По залу прокатывается ропот. Кто-то кидает реплику: «Вы только посмотрите на него! Он же сумасшедший!» Другой высказывается еще круче: «Он агент КГБ!» На меня кидаются два огромных чернокожих полицейских. Ударами дубинок они валят меня на пол, заламывают руки и волоком вытаскивают из зала. А там уже поджидает алчная толпа репортеров… Хотя нет. Репортеров не будет. НАСА — это секретный и закрытый объект. Зачем администрации скандальная сенсация про то, как русский сумасшедший проник в святая святых американской космонавтики? Меня тихо убьют выстрелом в голову в каком-нибудь сортире, а труп растворят в серной кислоте и смоют в канализацию.
Чтобы не сойти с ума от тоски, всегда надо модулировать еще более мрачную ситуацию, чем та, которая сложилась. После того как я представил свой растворенный труп в вашингтонской канализации, а потом огляделся и увидел родные стены московской квартиры, мне стало намного легче.
«Черта с два! — подумал я. — В Америку я не поеду. Они неспроста хотят меня заманить туда. Зачем им платить мне деньги, если проще выдернуть меня из России и прибить за океаном? Точно, кидалы! Такие же кидалы, как наши наперсточники, только рангом повыше».
Мысли были, бесспорно, бредовые, но мне стало еще легче. Я почувствовал, что еще способен барахтаться в круговороте событий. «Спокойно, еще не все потеряно!» — думал я, наматывая круги по комнате, словно арестант по прогулочному дворику.
Позвонила Зоя и спросила, какое подвенечное платье ей купить: белое или розовое? Я ответил, что лучше черное, последний крик моды. Зоя ответила, что за черным ей, видимо, придется ехать на Якиманку.
«Они предлагают мне должность ведущего инженера, — думал я, отключив телефон. — Но я не потяну эту должность, нет возможности. Это конфликт. Чемоданов потянет должность инженера, но он — это не я. И здесь тоже конфликт. Надо найти третье решение…»
Я чувствовал, что выход есть. Меня наполняла воля к борьбе за свои кровные восемьсот тысяч. «Коль им нужны мозги исследователя с большой мыслительной потенцией, то пусть эти мозги и едут в Америку. Надо отправить в Вашингтон Чемоданова. Объяснить американцам, что моя настоящая фамилия — Чемоданов, а Савельев — это псевдоним. Но к чему это приведет? К тому, что Чемодан вступит в должность и заграбастает мои восемьсот тысяч. Как пить даст заграбастает. Ему веры нет».
Я остановился посреди комнаты. Где-то забрезжил свет. А это прекрасная идея! Чемоданову должность в НАСА, а мне деньги. Да он умрет от счастья, когда я предложу ему такой расклад. Предел его мечты — это должность мэнээса в каком-нибудь занюханном НИИ. А тут ведущий инженер в НАСА с собственным домом и окладом в двадцать «косарей»! Фантастика!
У меня потеплели конечности. Жизнь медленно возвращалась ко мне. Руки снова начали трястись. Подбородок мелко дрожал.
Хорошо. Допустим, он вместо меня полетит в США. Но как заставить его перевести на мое имя деньги? Когда он окажется за океаном, то сразу забудет все свои обещания. Бессмысленно уповать на его клятвы и заверения. Нужен какой-то мощный рычаг. А какой рычаг может быть мощнее моего личного воздействия? Значит, я должен ехать вместе с Чемодановым. Надо немедленно позвонить в НАСА и сказать, что Чемоданов с псевдонимом Савельев согласен вылететь только в сопровождении личного переводчика Савельева с псевдонимом Чемоданов. Согласятся прислать вызов на двоих, никуда не денутся. А там я живым с Чемодана не слезу.
Я стал торопливо набирать номер бюро. Женщина с акцентом ответила почти сразу.
— Я согласен! — выпалил я. — Но только со мной поедет мой личный переводчик.
— Прошу прощения, господин Савельев, но это невозможно.
— Что?! — не сдержавшись, крикнул я. — Опять невозможно?! Почему невозможно?! Разве я не имею права…
— Вы имеете право взять с собой только жену и детей, — не терпящим возражений голосом сказала женщина.
— Жену? — опешил я, мысленно меняя диспозицию. В этом варианте мне явно не предусматривалось место. — Я подумаю…
Я отключил телефон и принялся биться головой о новое препятствие. Жена и дети. Жена и дети. В роли жены я никак не могу выступить. В роли ребенка Чемоданова тем более. Это будет похлеще, чем у Остапа Бендера, когда он провел на борт теплохода «мальчика». Неужели это окончательный тупик? Нет, меня ничто не остановит! Я за свои кровные пол поменяю, стану транс… транспор… трансфер… Слово какое-то дурацкое, напрочь из головы вылетело! В общем, мужиком с бабьей внешностью. Позор, конечно, страшнейший, но за восемьсот тысяч можно и на это пойти.
Безумные идеи влезали мне в голову, но ничуть не пугали меня. Я лишь выбирал из них менее безумную. Кстати, а зачем уродовать себя? Можно ведь зарегистрировать себя в качестве жены Чемоданова без всяких изменений внешности. Где регистрируют браки педиков? В Голландии, кажется? Так и поедем мы на пару с Чемоданом. «Здравствуйте, господин директор, — скажет он в вашингтонском аэропорту. — Знакомьтесь, это моя жена Серёнька». А я буду стоять рядом, как идиот, с накрашенными губами и подавать встречающим руку для поцелуя.
Я то ли истерично хохотал, то ли ревел от безысходности. По квартире металось жуткое звериное эхо.
В ванной я пустил струю холодной воды и сунул под нее голову. Когда от холода у меня стали сворачиваться в трубочку уши, ко мне пришло озарение.
«Господи, — подумал я, глядя на свое отражение в стекле, похожее на большой одуванчик. — Как все просто!»
Одеваясь на ходу, я поскакал на одной ноге в прихожую. Забыл мобильник, вернулся, снова запрыгал тушканчиком к выходу. Вспомнил про деньги, опять вернулся. «Лишь бы она была дома! — мысленно повторял я. — Лишь бы была дома!»
У станции метро я купил двадцать штук роз. Показалось мало, и я прихватил еще корзинку с гвоздиками. В продуктовом взял бутылку шампанского, английскую зажигалку для курительных трубок и ромовую шоколадку в виде маленькой скрипки.
Настя долго не открывала. Я стал бить ногами в дверь. Из соседней квартиры выглянула старушка и пригрозила милицией. Чтобы было удобнее стучать ногой, я встал к двери спиной. Когда Настя открыла, я чуть не рухнул на порог.
Она была сонной и куталась в халат. Я свалил цветы на комод и заключил Настю в объятия. Так мы стояли и молчали. Я думал о том, в какой последовательности буду подводить Настю к своей идее. Настя тихо сопела мне в шею.
— У меня ноги замерзли, — наконец сказала она.
Она стояла босиком. Я боялся, что разговор может уйти в сторону и погрязнуть в бытовых мелочах. Не отпуская ее, я прошептал:
