К ним он не был добр. Плевать ему было. А к Розе?..
Он скоро найдет способ открыть портал. Обязательно найдет. Цыганочка права: он сильный, умный и никогда ни перед чем не останавливается. Попадет туда, куда и собирался, станет Джованни Руччелаи, флорентийским богачом. Что ждет его там? Вернее, кто?
Представились прекрасные флорентийки, изысканные венецианки, гордые римлянки – светские красавицы. Изукрашенные драгоценностями платья, высокие лбы, тонкие лица, вызолоченные волосы… и отраженный блеск золота в прекрасных глазах. Его золота. Будет много женщин, если он захочет. Для тела. А найдет ли такую, как Роза? Для души?
Сенкевич рывком сел.
Так добр ли он?
Словно почувствовав его взгляд, Роза открыла глаза и тут же засияла улыбкой:
– Красивый…
Он поднял девушку, усадил верхом на себя. Сжал ладонями виски:
– Скоро я уйду отсюда, Роза.
Она покорно склонила голову, тихо ответила:
– Значит, так судьба рассудила… Что тут делать. Но ведь пока ты есть у меня… – И потянулась, чтобы поцеловать.
Он ласково приложил ладонь к ее губам.
– Подожди. Я хочу, чтобы ты пошла со мной. Пойдешь?
На ее лице было такое счастье, что слов не требовалось. Понял: куда угодно пойдет.
– Но там я буду другим, не таким, каким ты меня видишь. Сейчас я белокожий и худощавый, а там стану черноволосым толстяком. Это ничего?
– Ничего, – рассмеялась девушка. – Это же все равно ты. И ты – мой красивый.
– Может быть, и ты станешь другой. Даже наверняка. И неизвестно, какой именно. Это колдовство, которым я не всегда могу управлять. Постараюсь, но не обещаю.
Человек двадцать первого века удивился бы, не поверил, стал расспрашивать, но Роза, цыганка, дитя Средневековья, сразу приняла как данность.
– И это ничего. Ведь ты не бросишь меня?
– Нет, – пообещал он. – Ты тоже все равно будешь для меня самой красивой.
– Даже если я буду кривой? – прищурилась Роза. – Хромой? Старой?
– Не будешь. Возраст останется примерно тем же. И думаю, красота останется. Только, может быть, станет другой.
– Тогда чего бояться?
– Погоди. Я не сказал тебе самое главное. Путешествие разбросает нас, и скорее всего мы окажемся в одном городе, но в разных местах. А поскольку внешность наша изменится, можем не сразу узнать друг друга. Но я найду тебя. Обязательно найду. Клянусь, Роза.
– Я верю, – прошептала девушка, прижимаясь к нему грудью и призывно двигая бедрами. – Я и сама тебя найду. Поцелуй меня, красивый…
Глава седьмая
Дан
Этой ночью Дан долго не мог уснуть. Ворочался на тюфяке, вспоминая то сожженную ведьму, то ее ребенка. Когда наконец задремал, увидел перед собой лицо Кильхен. Живой Кильхен. Девушка нежно улыбалась, манила к себе. Потом ее улыбка вдруг изменилась: верхняя губа задралась, обнажая острые клыки, из горла вырвалось рычание…
Под утро суровый голос брата Готфрида выдернул его из неприятного сна:
– Клинок! В пыточную! Брат Яков ждет, живее!
В пыточной, несмотря на ранний час, уже собрались Шпренгер, подтянутый и бодрый, позевывающий Инститорис, недовольный герр Фиклер. В углу трясся под охраной стражников какой-то бродяга.
– Я хотел, чтобы ты увидел это, Клинок, – сказал Шпренгер. – Ее убили в Равенсбурге, у мастерской шорников, сегодня ночью.
Девушка лежала на лавке – маленькая, хрупкая, длинные серебристые волосы спускаются до пола. Под обрывками платья – страшные раны, половина правой щеки вырвана, так что обнажилась челюсть. По розоватой надкостнице ползала большая мясная муха.
– Какие интересные увечья, – проговорил Инститорис, жадно разглядывая тело несчастной.
– Жертва в Ребедорфе была так же покалечена? – спросил Шпренгер.
Дан молча кивнул, всматриваясь в изуродованное лицо. Девушка была ему как будто знакома.
– Не узнал? – нахмурился инквизитор. – Это Марта Шлуттербауэр, та, которую ты спас от колдунов.
Доктор Фиклер долго изучал раны, потом вынес заключение:
– Такие укусы не мог оставить ни человек, ни волк. У зверя огромная пасть, гораздо больше волчьей… что это?
Он разжал стиснутый кулак покойницы и показал всем клочок серой шерсти.
– Но если убийства продолжаются, значит, Катарина Блау не была оборотнем, – проговорил Дан.
Шпренгер помрачнел еще больше:
– Как я уже сказал тебе, Клинок: нам ничего не известно о вервольфах. Возможно, их несколько. И вот еще что: зря ты не позволил сжечь покойницу в Ребедорфе.
Дан удивленно смотрел на инквизитора.
– Брат Юрген сказал мне, что ты ознакомился с трудами о вервольфах и оборотнях. Это похвальное рвение, Клинок, но мы не знаем ничего достоверного. Книги о них суть предположения ученых и собрание народных сказок. Кто знает, быть может, девушка действительно встала и обратилась вервольфом…
– Я видел его! Видел! – заныл из угла бродяга.
– Ведите сюда, – приказал Шпренгер.
Человека подтащили ближе, так что Дан явственно ощутил исходившую от него вонь.
– Рассказывай, – велел инквизитор.
– Я шел из трактира, добрые господа, – распространяя тяжелый сивушный дух, заговорил бродяга. – Старый Фило подает знатное пиво…
– К делу.
– Я видел его, вервольфа. Он вытащил девчонку прямо из дома, добрые господа… Бросил на землю и стал пожирать ее, пожирать… Рвать на куски… – Пьяница обвис в руках стражников и заплакал.
– Как он выглядел?
– Он очень высокий, выше любого человека, стоит на задних лапах.
– Он имеет обличье волка?
– Это волк, добрые господа, – прошептал бродяга. – Огромный волк…
– В камеру его, – приказал Шпренгер.
– За что? Я ничего не сделал! Я просто упал от страха… и больше ничего не помню…
Бродягу увели.
– Его нашли спящим неподалеку от тела Марты. Когда протрезвеет, будет допрошен со всей строгостью, – пояснил инквизитор. – Быть может, убийца именно он, хотя я в это не очень верю. Что ж, братья. Вынужден признать: вервольф до сих пор не найден или их несколько. Нужно спасать горожан, и это – дело воинов Христа. Клинок, так как, ты говоришь, звали ту девушку из Ребедорфа?..
* * *
Волчьи головы, выбеленные инеем, словно сединой, и, несмотря на холод, густо покрытые мухами, смотрели на всадников пустыми глазницами – глаза повыклевали вороны. Только их хриплое карканье нарушало тишину над Ребедорфом. Все вокруг будто вымерло – не слыхать было даже скотину.
Отряд встретил Одо – сгорбленный, похудевший и постаревший за эти два дня на десять лет.
– Пришли нам мужчин с мотыгами и лопатами, – приказал Шпренгер. – Клинок, веди на кладбище.
На погосте было множество ворон. Сидели на кустах, деревьях, ограде, черным ковром покрывали землю, смотрели на людей требовательно – будто ждали кормежки.
– Плохо будет, – прошептал Ганс. – Дурной знак…
Дан шикнул, боясь, что услышит Шпренгер. Странные способности товарища могли вызвать у инквизитора недобрый интерес.
Отыскав свежую могилу, Шпренгер вопросительно взглянул на Дана.
– Да, здесь похоронили Кильхен, – подтвердил он.
– Копайте, – приказал инквизитор. – Остальные ступайте за дровами. Тело Марты я тоже приказал сжечь, – тихо добавил он. – И если, да не допустит этого господь, будут еще жертвы, с ними поступят так же.
Смерзшаяся земля трудно поддавалась мотыгам, откалывалась кусками. Вскоре крестьяне скинули теплые поддевки, остались в одних рубахах.
– Ну вот, – пробубнил тощий жилистый мужик, – дали б нам вчера с ней расправиться, раз так. Только нос мне зря разбили. Да еще выкапывай теперь ее, ведьму проклятую…
– Клинок сделал правильно, добрый человек, – строго произнес Шпренгер. – Нельзя допускать самоуправства. Ваш поступок стал бы бунтом и осквернением тела усопшей, по моему же приказу, сожжение – законное деяние.
Прошло довольно много времени, пока не раздался глухой стук мотыги о крышку гроба. Домовину вытащили из ямы, поставили возле уже готового кострища.
– Открывайте, – приказал Шпренгер.
– Ну уж нет, господин, – заныл тощий крестьянин, – уж пусть твои люди сделают. А нам страшно. Как выскочит оборотница…
Инквизитор кивнул:
– Волдо, Клинок, займитесь.
Дан взял у одного из крестьян топор, сбил крышку, оттащил в сторону. Кильхен выглядела так, словно заснула: тление не коснулось ее, лицо лишь слегка осунулось, но от этого странным образом девичья миловидность превратилась в яркую, соблазнительную женскую красоту. Губы на фоне бледной кожи выглядели неправдоподобно алыми, словно покрытыми кровью.
– Как живая, – ахнул тощий, глядя на тело с почтительного расстояния. – Совсем ничего с ней не стало, похорошела только. Точно оборотень…
Холод стоит, вот тело и сохранилось, подумал Дан, но вслух говорить не стал – бесполезно бороться с суевериями, все слишком напуганы. К тому же Шпренгер был прав: неизвестно, как укус вервольфа действует на людей. Платье покойницы, с глухим воротом и длинными рукавами, скрывало увечья на теле Кильхен.
