Наверное, Господь не услышал молитву о защите…
Сенкевич
– Если твоя тварь еще раз, чтоб она сдохла, залезет мне в постель, так и знай: я ее придавлю! – рычал демонолог.
– Брунхильда хорошая, она просто погреться хотела! – защищался Аарон.
– Не тронь мальчишку, белый! – насмешливый грудной голос Розы.
– И тебя б заодно придавить не вредно, чтоб ты сдохла!
– А меня за что? Я к тебе в постель не лезу, и не мечтай даже.
– Еще не хватало! – злобно сплюнул Клаус.
Не отрывая взгляда от книги, Сенкевич усмехнулся. Его команда, как всегда в свободное время, упоенно переругивалась. Задорная злобность альбиноса даже забавляла: Клаус был социопатом, мизантропом, интровертом, а заодно ярым женоненавистником. Привык к одиночеству, а тут в доме куча народу, да среди них еще и красивая цыганка. Розу демонолог сразу невзлюбил, она не оставалась в долгу, платила насмешками и издевками. Однако не дело, когда в команде такой разлад. Сенкевич все же решил вмешаться и миролюбиво заметил:
– Клаус, нельзя так разговаривать с дамами.
– Ненавижу баб, чтоб они сдохли.
– Я понял. Ты вообще ненавидишь людей.
– Бабы не люди, – фыркнул альбинос.
– Оставь его, красивый, пусть бесится, – плеча коснулась легкая рука. – Что тебя заботит? Грустно тебе? Вижу, болит что-то…
У Розы была удивительная способность тонко улавливать настроение Сенкевича. Иногда казалось, цыганка умеет читать его мысли. Она всегда оказывалась рядом, когда ему было плохо, находила нужные слова – простые, теплые, ласковые.
Сенкевич взял ее за руку:
– Так, ерунда, кости ломит – видно, старый стал. Посиди со мной.
Сегодня утром он проснулся от странного ощущения: знобило, болели руки и ноги, а во рту поселился неприятный металлический привкус. Облизав пересохшие растрескавшиеся губы, Сенкевич почувствовал на них кровь.
Роза опустилась на лавку рядом с ним:
– Ничего, красивый, все хорошо будет.
– Может, карты раскинешь?
– Ты – мой табор теперь, на тебя нельзя. Но я и так скажу: все получится, красивый. – Цыганка ласково погладила его пальцы, заглянула в глаза. – Ты сильный, ты все сможешь. А потом ты уйдешь…
Опустила взгляд. На красивом лице – грустная улыбка.
– Куда же, Роза? Мы ведь решили, что уйдем вместе.
– Того я не вижу. Но так всегда бывает в жизни: самые дорогие непременно уходят…
Ощутив непривычные жалость и нежность, Сенкевич осторожно коснулся пальцами ее щеки:
– Не расстраивайся, Роза. Если и расстанемся, то не скоро. Еще успею тебе надоесть…
Она порывисто схватила его за руки:
– Не говори так! Ты мне никогда не надоешь!
Сенкевич рассмеялся и обнял ее, погладил по плечу. Роза обхватила его за шею, на мгновение тесно прижалась. От нее пахло розовым маслом и, как всегда, – еле ощутимо – травой и костром. Сенкевич ощущал через рубаху упругость ничем не стесненной груди. Выпускать девушку из объятий не хотелось, но он сделал над собой усилие, ласково отстранил ее:
– Ступай, моя хорошая. Мне нужно поработать.
Роза вздохнула, поднялась с лавки. Сенкевич проводил взглядом ее гибкую фигуру и снова задумался.
* * *
– Катрин Генот, жена горшечника. Порча, гадания, темные ритуалы.
– Сила есть или так, балуется?
– Кто знает. – Плюгавый человек в драном одеянии почесал лысеющую макушку. – Соседи ее боятся, говорят, одним взглядом может смертельную болезнь навести.
– Хорошо. – Сенкевич обмакнул перо в чернильницу, заскреб по пергаменту. – Побеседовать. Ничего определенного не говорить, не обещать, так, осторожно для начала… Кто еще?
– Франц Бюирман, торговец тканями. Астрология, алхимия, вызов бесов.
– Человеческие жертвоприношения?
– Слухи ходят, у нищих младенчика покупал.
– Побеседовать. – Сенкевич брезгливо поморщился, но добавил Бюирмана в список будущих подданных.
Средневековье – дети не считаны, бабы рожают без конца. Выживает хорошо если половина: болезни, голод, нищета, эпидемии. Даже оставшихся не все родители могут прокормить. Детская жизнь не стоит ни черта, да и вообще – жизнь. Потому ребенка для жертвоприношения легко купить у бедняков. Иная мать лишь вздохнет с облегчением, искать младенца никто не станет.
Тем не менее, Сенкевич не намерен был прощать подчиненным убийство детей. Главное, для чего? Обычному бесу и птицы будет достаточно, а если вызывать кого посерьезнее – можно взрослого человека в жертву принести. Кровь есть кровь.
– Кто-нибудь еще есть на примете?
– Да нет. Пока не нашли больше толковых. Все травники да повитухи.
Сенкевич продолжал подминать под себя колдунов и ведьм Равенсбурга. Его люди шныряли по городу, собирали слухи и сплетни, разыскивали тех, кто занимается темной волшбой. Информация стекалась к Отто – пронырливому мужичку, державшему трактир в бедняцкой части города. Он тоже был одним из сектантов, покоренных явлением Фурфура. Отто уже отфильтровывал сведения и докладывал самые важные Сенкевичу.
– Что там инквизиция?
– Вервольфа ищет. Вчера еще одну девчонку загрыз зверюга.
– Аресты?
– Сегодня пойдут к Каспару Виттиху и Клаусу Себхарду. Соседи донесли, мол, волчьи шкуры у них дома.
– Предупредили?
– Да. Оба в лес ушли.
– Отлично. Потом, когда святоши о них подзабудут, перепрячем в городе.
Люди просто так не будут подчиняться, делиться сведениями и платить дань, это Сенкевич отлично понимал. Колдунам и ведьмам нужна защита – своеобразный профсоюз. В трактир Отто захаживал один из стражников инквизиторской пыточной, за хорошую мзду его завербовали в информаторы. Теперь часто удавалось спасать людей от ареста. Не всегда, правда…
– Тут такое дело… – помявшись, сообщил Отто. – Еще был донос на доктора Адама Ханна, только предупредить его не сумели. Уходил он к больному.
– Почему сразу не сказал? – Сенкевич поднялся. – Собирай людей, пойдем его выручать.
Доктор – человек полезный, наверняка некромантией балуется. К тому же пора дать отпор инквизиции, показать, что в городе есть сила, способная справиться со святыми отцами. Теперь, с деньгами фон Барнхельма, у Сенкевича хватало возможностей. Ему служил десяток наемников – из бывших солдат. Отменные подонки без чести и совести, но драться умели, а за золото готовы были на любое преступление.
Эх, плюнуть бы на все да убраться отсюда, тоскливо подумал Сенкевич, выходя из дома в морозный сумрак. Колдуны, наемники, детишки убиенные… противно и нудно. Еще и самочувствие какое-то паршивое. Он долго рылся в памяти Берга, но так и не нашел сведений о том, что объект чем-то болел. Во Флоренцию бы, в южное тепло, в уют и спокойствие богатого дома Руччелаи…
Однако расчеты из книги Брюса, которые он выучил наизусть, не срабатывали – портал не открывался, энергии не хватало. Требовалось найти или вычислить место силы Равенсбурга. Это, по Брюсу, было главным условием успешного перемещения – точка, в которой сосредоточено больше всего негативной энергии. В родном городе Сенкевич арендовал под офис многоэтажку, стоявшую на месте, где в древности было языческое капище кровожадного бога, потом – захоронение расстрелянных военнопленных. Отличное было место. Правда, работники часто болели, а охрана по ночам видела странные вещи, зато портал открылся с первой попытки. Но в подвале стояли мощнейшие генераторы, потому энергии для отворения хватало. Здесь же даже капище не годилось – надо было найти максимально сильный источник, да еще и обеспечить его подпиткой. Какой – Сенкевич пока точно не знал.
Вокруг дома доктора Ханна уже скользили неслышные тени – наемники. Темная одежда, черные плащи, лица замотаны черными тряпками до самых глаз.
– Ближние внутри, четверо, – хриплым голосом доложил старший, Дитрих. – Доктора уже скрутили, обыскивают теперь.
Сенкевич махнул рукой, давая сигнал к атаке. Не мудрствуя лукаво, Дитрих взбежал на крыльцо, ухватил дверной молоток и забарабанил в дверь. Спустя несколько секунд ему открыли. Короткий удар кастетом в лицо – человек молча рухнул на пороге, наемники ворвались внутрь. Сенкевич усмехнулся: эффект неожиданности. Никто в этом сраном городке помыслить не мог, что найдется сила, способная противостоять инквизиции. И неудивительно: ведь сопротивление ей и ее прислужникам – будь то ближний, палач или простой писарь – приравнивалось к ереси и каралось сожжением. Уличенный в недоносительстве тоже объявлялся еретиком, врагом церкви. Иной раз даже аресты проводить не требовалось, просто посыльный приносил подозреваемому бумагу, предписывающую явиться в ратушу для допроса. И люди шли, как покорные овцы на заклание, зная, что их ожидает, заранее готовые на смерть. Никому в голову не пришло не то чтобы оказать сопротивление, но хотя бы сбежать. Удивительная все же эпоха Средневековье, рабская какая-то.
Обвязав лицо полосой темной ткани, Сенкевич вошел вслед за своими ребятами. В доме уже кипела драка. Захваченные врасплох воины Христовы отбивались неплохо, но численный перевес был на стороне наемников. В тесной комнате ребята не стали обнажать мечи, орудовали одними кинжалами. Доктор Ханн – пухлый бледный человек лет сорока – прижимался к стене, зачем-то заслоняя руками живот и испуганно наблюдая за боем.
