верху, но американцы вели допросы так, что ответов на эти вопросы не было… Москва же требовала и настаивала.
Как жаловались наши следователи, иногда даже казалось, американцы не совсем понимают, о чем речь… Фактически получался не допрос, а так — формальный опрос для получения информации. Но объяснялось это не только какими-то умыслами американцев, хотя может быть были и такие, но и тем, что в их системе предварительное следствие, до суда, в отличие от нас, в нашем понимании практически не ведется. Все решается уже в суде во время битвы прокурора и адвоката на глазах у судьи. Но в конце концов наши добились своего и им разрешили допрашивать обвиняемых самостоятельно.
А теперь снова записи Гофмана.
«Каждая делегация обеспечивала перевод на свой родной язык. Перевод на немецкий язык делали американские переводчики. В каждой из четырех открытых сверху кабин одновременно сидели переводчики с английского, немецкого и французского языков. На столе кабины, перед стеклом, за которым сразу же начинались скамьи подсудимых, был установлен переносной микрофон, которым завладевал один из переводчиков, в зависимости оттого, выступал ли оратор на английском, немецком или французском языках.
Случалось и так, что за шесть часов работы французскому переводчику ни разу не пришлось произнести ни слова. Зато, когда выступали подсудимые и их защитники, немецким переводчикам приходилось «жарко». Часто они работали без отдыха всю смену — полтора часа, а когда один из коллег выбывал из строя по болезни, то и две и даже три смены… Непосвященного человека, входившего в зал, поражал многоголосый гул, доносившийся из кабин…
Среди иностранных переводчиков преобладали американцы. В основном это были люди солидного возраста и с большим переводческим стажем. Значительная часть из них были эмигранты, проживающие много лет в Англии или США. При знакомстве они представлялись: князь Серебрянников, князь Васильчиков, граф Толстой…».
Тут нельзя не заметить, что наши переводчики были в основном отчаянно молоды, комсомольского возраста. Это была встреча двух Россий — дореволюционной и советской. И они с удивлением открывали для себя друг друга. Однажды упоминавшемуся выше Аркадию Полтораку пришлось вступить в спор с начальником отдела переводов Генерального секретариата полковником Достером. С некоторым опозданием наша делегация стала переводить с русского на английский язык текст предстоящей речи помощника Главного советского обвинителя. Полковник Достер отказался обеспечить своевременный перевод. Чтобы убедить наших в невозможности своевременно перевести обе речи, полковник Достер повел Полторака в русскую секцию бюро переводов, целиком состоявшую из эмигрантов, уверенный, что переводчики поддержат его. Но возглавлявшая секцию княгиня Татьяна Владимировна Трубецкая сказала ему:
— Полковник, вы, конечно, правы. Но на этот раз позвольте нам, русским, самим договориться с русскими.
И заверила, что работа будет выполнена в срок. И слово свое сдержала.
В иностранных делегациях между синхронными и письменными переводчиками было проведено строгое размежевание, вспоминает Гофман. Синхронные переводчики не занимались письменными переводами, и наоборот. У нас же таких разграничений не было. Жили дружно. «По вечерам после работы и в перерывах между сменами мы сверяли свои стенограммы с оригиналами, правили их и считывали после перепечатки на машинке, переводили документы и речи, выступали в роли устных переводчиков при переговорах с представителями других делегаций. Так незаметно прошел почти год. Процесс закончился, но мы продолжали трудиться сначала в Нюрнберге, а затем в Лейпциге над обработкой стенограмм. Эта работа была завершена лишь в 1947 году».
Но, разумеется, не все шло гладко. Гофман вспоминал случаи, когда во время заседаний вдруг все стопорилось — переводчики (в основном американцы, наши, естественно, себе такого не позволяли) вскакивали, срывали с себя наушники, отказывались переводить. Заседание трибунала прекращалось. Происходило это в основном тогда, «когда оратор, несмотря на сигналы переводчиков, мчался, закусив удила… Оратору делалось внушение, он просил извинения у переводчиков». И трибунал опять продолжал работу.
Но были моменты и покруче. Однажды трибунал по вине иностранных стенографисток вообще несколько дней не заседал — они объявили забастовку, требуя повышения заработной платы. И их требования были частично удовлетворены… Для наших «комсомольцев» это было, конечно, что-то совершенно непредставимое и невозможное.
«Работа с радиоаппаратурой и микрофоном была для советских переводчиков в новинку. Волнение придавал статус международного и исторического значения процесса. Переводчики понимали, что каждое слово здесь на вес золота и некорректный перевод может иметь самые неприятные последствия. Переводческая группа из Советского Союза была самой малочисленной. Однако именно советской группой было положено начало работы переводчиков-синхронистов в парах. При синхронном переводе даже самый опытный переводчик непременно отстает от оратора. Переводя конец только что произнесенной фразы, он уже слушает и запоминает начало следующей. Если при этом в речи дается длинный перечень имен, названий, цифр, возникают дополнительные трудности. И вот здесь-то к нашим переводчикам всегда приходили на выручку товарищи по смене. Они обычно записывали все цифры и названия на листе бумаги, лежавшем перед тем, кто вел перевод, и тот, дойдя до нужного места, читал эти записи, не напрягая излишне память. Это не только гарантировало от ошибок, но и обеспечивало полную связность перевода.
Справедливости ради не могу не заметить, что такая форма товарищеской взаимопомощи вскоре получила распространение и среди переводчиков других делегаций».
Успех обвинения на Нюрнбергском процессе во многом зависел именно от умения квалифицированно, быстро и абсолютно адекватно перевести услышанное. Синхронный перевод сразу на несколько иностранных языков тогда только начал применяться. И, пожалуй, только после Нюрнбергского процесса, где он прошел серьезную обкатку, вышел на широкую дорогу. Затем он был применен на Токийском процессе, а потом уже и в Организации Объединенных Наций.
Можно говорить, что именно в Нюрнберге первое поколение наших переводчиков-синхронистов во главе с Евгением Абрамовичем Гофманом получило настоящее боевое крещение.
2010 г.
Тайны виллы прокурора Руденко
Недавно я в очередной раз посетил Нюрнберг. И хотя был там всего один день, запомнится он мне надолго. Прямо из мюнхенского аэропорта приехал в Музей Нюрнбергского процесса, где в зале № 600 встретился с немецкими школьниками. Да, в том самом зале. В его стенах в 1945–1946 годах проходил судебный процесс над нацистскими бонзами. Не скрою, был приятно удивлен увиденным. Ребята слушали своего преподавателя внимательно и заинтересованно. С горечью отметил, что у нас подобные свидания школьников с прошлым не практикуются. Прощаясь, подарил им для просмотра и обсуждения диск с двухсерийным документальным фильмом «Нюрнбергский набат», снятый по моему сценарию.
Через полчаса я уже открывал калитку дома № 33 по Айхендорффштрассе. Это была основная цель моего визита. К ней шел достаточно долго. Найти виллу, на которой в
