Это был тот самый половецкий набег, под который я и сам попал. Помню, как дёргался мальчишка-половец, насиловавший Марьяшу, когда я перерезал ему горло прямо на ней. Как елозили в болотной грязи его ноги в спущенных на сапоги штанах. И уж, конечно, не забуду встречу с половецким разъездом на гати в черниговских болотах. Серые призраки проявляющиеся в ночи… Как вспомню — до сих пор трясти начинает. Ну, и как я тогда Марьяшке сумел рот заткнуть, чтоб не заорала сдуру… тоже… радует.
Но я успел выскочить из-под набега. Ушёл за Десну, потом — за Снов. Валуева гора, Сож, Смоленск… А тут-то, возле Чернигова, дела пошли серьёзные.
Первый наскок с надеждой на захват города «с налёта» — провалился. Попытки поднять «должников» своих — кого Изя из половецкого плена выкупал — не прошли. Выманить Свояка из города… — ищи дурака! Половцы на стены не полезут — умный хан Боняк выразился витиевато, но однозначно. С тем же рефреном: «ищи дурака».
А Свояк гонит гонцов в Киев:
— Есть у нас, мать вашу, Великий Князь? И будет ли мать наша, в смысле — мать городов русских, эти города защищать?
Ростик, Великий Князь, с дружинами на Низ, за пороги ушёл. В Киеве оставлен его третий сын Рюрик. Славный воин, за что его в «Слове о полку Игореве» и вспоминают. Но — не дипломат. А тут надо не полки туда-сюда по полю двигать, а ополчение собирать.
Я уже говорил: у киевлян со Свояком — «любовь до гроба» — кто кого первый туда уложит. Рюрику сразу сказали:
— Хрен ему, а не подмога. Пусть сдохнет, гадина.
— Как же так? Русский князь, славный город Чернигов, люди православные мирные… Отдать язычникам?
— Во-во. И хай вони подавятся.
В Киеве — разговоры разговаривают, в Чернигове — в осаде сидят, вокруг Чернигова — половцы людей в полон ловят. Все при деле. Некому повторить из Мономаха: «пожалел я христианских душ, и сел горящих, и монастырей и сказал: «Пусть не похваляются язычники»…»
Ну, так он же мудрый! Его же посмертно святым назначили! То есть — редкость, эксклюзив. А мы — люди простые, русские, типические — не пожалеем.
Свояк, пытаясь закончить эту бесконечную столичную бузу, отправляет в Киев заложником старшего своего сына Олега. Заложником к киевлянам — не Рюрику.
— Ну, теперь-то вы мне верите, теперь соберёте ополчение?
Ага, про Изю забыли.
Многолетняя благотворительность Изи Давайдовича по выкупанию русских пленников из числа вятших из половецкого плена обеспечивала его мощной агентурно-диверсионной сетью во всех южнорусских городах и, особенно, в Киеве.
«На третий день явился к княжичу один киевский боярин, который сказал ему: «Князь! Есть у меня до тебя важное дело; поклянись, что никому ничего не скажешь»; Олег поклялся, и боярин объявил ему, чтоб он остерегался, потому что хотят его схватить».
Просто боярин, просто зашёл, просто поболтали, к слову пришлось…
Молодой парень — поверил и побежал.
В Чернигов — нельзя. Там осада, да и батя так приложит… Куда бедному княжичу податься? А в Курск, туда регулярно местные князья бегают. Там — Степь. Там вольница, ковуи, кыпчаки… Оттуда фиг выковыряешь.
Но по дороге парня перехватили Изины послы. Или просто сидели-дожидались: «когда ж этот дурачок из Киева побежит?».
— А давай к нам! Твои двоюродные братья, князья Северские — с нами. Троюродный Магог — с нами. И вообще — мы не с папашкой твоим воюем, а за возвращение нашего исконно-законного Киева.
Изя, безусловно, был очень обаятельным человеком. Милейшим. Как здесь говорят: добрый князь, ласковый. Верили ему все. Ну, почти все. Олег… ему деваться некуда — поверил. Что сказал Свояк, когда увидел с городских стен во вражеском стане знамя своего старшего сына… Карамзин даёт очень литературный перевод: «сильно опечалился».
Рюрик в Киеве прочухался. А главное — с Волыни и Галичины подошли союзные князья со своими дружинами. Киевлян стало возможным… проигнорировать.
Половцы под Черниговом уже набили все свои торбы, старый хан Боняк поглядел издалека на подходящие полки княжеские… Высказался эдак… философски. Но — на тюркском. И все быстренько свалили в Степь.
Свояк обругал прибывшего Рюрика за задержку с помощью и послал далеко. Типа:
— А иди-ка ты… назад, в Киев. Врагов-то уже нет, а округа разорена, кормить вас нечем.
Рюрик развернул полки и пошёл. Он же — полководец! Его дело — полки водить. Туда-сюда…
Всё? Нет, это же Изя Давайдович!
«На дороге нагнал его гонец от черниговских приятелей, которые велели сказать ему: «Не уходи, князь, никуда; брат твой Святослав болен, а племянник его пошел в Новгород-Северский, отпустивши дружину». Получив эту весть, Изяслав немедленно поскакал к Чернигову, а Святослав Ольгович ничего не знал и стоял спокойно перед городом в палатках с женою и детьми, как вдруг пришли сказать ему, что Изяслав уже переправляется через Десну, и половцы жгут села».
И зачем же пожилому, едва начавшему выздоравливать князю, вылезать «в чисто поле», в палатки? Да ещё со всем семейством? Он бы и не вышел с города, но есть причина — кошечек прогулять надо…
Свояк, кажется, единственный в эту эпоху на «Святой Руси» князь, который разводит барсов.
Вокруг больших кошек на Руси довольно много накручено. Но в диком виде водятся только рыси. И не под Черниговом, а значительно севернее.
В Иране используют на охоте гепардов — они и охотятся гоном, как волки, и дрессируются легче. А вот Свояк держит именно кавказских барсов. Вроде того, с которым так насмерть подрался Мцыри. Похоже, это от детских воспоминаний князя из Тмутараканского периода жизни. Свояк — последний живой Тьмутараканский князь. Конечно, правителем, по малолетству, он не был, но хоть родился там.
Годом раньше Свояк дарит одного из своих барсов только что коронованному Ростику. Регламентная встреча по случаю принесения присяги новому государю. Но подарок — выдающийся. Ростик отдаривается дорогими мехами: соболями, чёрными куницами, песцами, полярными волками… И тут же понимает — уникальности в его дарах нет. Дальнейший разговор идёт уже без лишнего гонора.
Два этих опытных, битых, очень упрямых мужика, которые четверть века между собой воевали, которые несколько раз гоняли друг друга в сече, хоронили своих друзей, порубленных друг другом, настолько находят общее взаимопонимание, что летописец специально и несколько удивлённо отмечает: «Они пообедали по-простому и говорили между собой безо всяких изветов».
Ещё одна странная фраза в летописи об этом половецком набеге: «Князь крепко стоял в поле с женой».
Когда русские князья «стоят в поле крепко», то занимаются этим — с полками, или с союзниками, или с братьями. Со светлыми иконами, с честными хоругвями, с именем божьим… Но не с бабой же в чистом поле стоять! А что ещё написать политкорректному летописцу? «Крепко стоял с кошками»?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
