Но через три дня наступит новый, тысяча девятьсот девяносто седьмой год. И тогда в силу вступит новый Уголовный кодекс, который преобразовывал сто девятнадцатую статью в сто тридцать четвертую – половое сношение и иные действия сексуального характера с лицом, не достигшим четырнадцатилетнего возраста. Не самый лучший закон, поскольку он позволял матерым мужикам заниматься сексом с четырнадцатилетними девочками. Но при всем при том для Варвары этот закон означал спасение. В новом году прокуратура лишалась каких бы то ни было прав содержать ее под стражей, потому как новый закон в ее случае имел обратную силу, ведь он устранял преступность ее деяния. Так что рожать она будет на свободе. Если, конечно, Агап не устроит ей какую-нибудь другую пакость...
Плохо в тюрьме. Невыносимо плохо. В последний раз, когда ей звонил Женя, она не смогла сдержаться – сообщила ему, где она находится. Не должна была этого делать, но сорвалось с языка. А ведь Женя-то думал, что она в деревне. И она подтверждала это, когда он звонил ей в тюрьму. Потому что Агап так велел. Потому что с Женей могла случиться беда, если он узнает правду. А он уже знает правду. А возможно, уже и забыл, потому как у покойников нет памяти. Что, если Агап убил Женю?
Ночь прошла спокойно. Любка не тронула Варвару. И в течение всего дня даже не смотрела в ее сторону. Зато снова поцапалась с Мотькой. В этот раз дело дошло до драки. Бабы таскали друг друга за волосы, визжали, кусались, пока их не разогнал дежурный наряд.
Но Варвара понимала, что успокаиваться рано. Любка злопамятна, ей ничего не стоит подкрасться к ней ночью и ударить кулаком в живот.
Варвара пыталась бороться со сном, но бесполезно. Прошлая бессонная ночь дала о себе знать. Сон всей своей тяжестью налег на веки, закрыл глаза. И Варвара сдалась...
А утром она проснулась от жуткого воя.
– У-уби-и-или-и!!! – обхватив руками голову, вопила Земфира.
Лелька и Танька что есть мочи колотили по двери, взывая к охране.
Любка лежала на своей шконке без признаков жизни. Глаза открыты, безжизненно устремлены куда-то в пустоту. На груди в районе сердца – кровавое пятно, в центре которого была видна рана – как будто ножом ее ударили. Но самого ножа поблизости нигде не наблюдалось.
Самое удивительное, что больше всех переживала Мотька. Она опустилась перед Любкой на колени, несколько раз тряхнул ее голову.
– Ну просыпайся, дурочка! Ну проснись же!.. Ну какая же сука тебя сделала!.. Скажи, родимая, ну скажи!..
Оторвалась она от Любки только с появлением вертухаев. Поднялась на ноги, обвела толпу сокамерниц мутными от горечи глазами. Скользнула взглядом по Варваре. Вдруг вздрогнула, снова остановила на ней взгляд.
– А ведь это ты ее сделала, – с каждым словом набирая уверенность, заявила она. – Ты ее сделала! Ты!..
– С ума сошла? – пальцем у виска покрутила Варвара.
И вдруг обнаружила, что палец у нее в крови. К стене между шконками было прилеплено зеркало. Варвара бросилась к нему, глянулась и оторопела. На лбу и на щеках – капли крови.
– Это ты Любку порешила! – орала Мотька. – Ты!!!
Казалось, она нарочно хотела обратить на нее внимание появившегося корпусного. И ведь добилась своего. К Варваре подошел офицер с погонами капитана. Худой и высохший, как скелет, испитое лицо, красные с прожилками глаза. От него разило перегаром.
– Кровь у тебя на лице... И руки в крови... Откуда все это, а, не скажешь?
– Не знаю, – разволновалась Варвара.
– Не знает она... А кто знает?.. Где твоя койка?..
Он бесцеремонно заглянул под подушку. И там обнаружил окровавленную шлюмку – остро заточенный черенок ложки.
– А это что такое, тоже не знаешь?
– Нет! – в отчаянии замотала головой Варвара.
– Не знает она...
Корпусной распорядился поместить ее в карцер. Через какое-то время появились эксперты, взяли образцы крови с ее одежды и кожных покровов. А после обеда, ближе к вечеру, Варвару доставили в кабинет начальника оперативной части. Средних лет майор с ястребиным носом молча показал ей на стул, открыл ее личное дело.
– Так, Разумовская Варвара Юрьевна... Была Агаповой, а теперь Разумовская... Так, смотрим, в сентябре сего года развелась с мужем. А муж у нас кто?.. Ага, предприниматель... Знаем мы этого предпринимателя...
– Ну если вы знаете его, почему я до сих пор здесь? Ясно же, что дело мое липа...
Следственный изолятор находился в областном центре. И влияние Агапа не должно было распространяться на «кума». Но, видимо, и здесь подмазано...
– А это не мое дело решать, где липа, а где дуб, – нехорошо посмотрел на нее майор. – Есть следователь, есть следствие. А мое дело следить за порядком в изоляторе. Из кожи вон лезу, чтобы порядок был. А нет порядка. Заключенные друг друга убивают... Вот вы, интеллигентная женщина, учительница, скажите, как вы докатились до такой жизни?..
– До какой жизни?
– А людей по ночам убиваете... Только не надо говорить, что это сделали не вы, – поморщился «кум». – Давайте сразу отбросим эту совершенно ненужную часть нашего с вами разговора.
– Но я в самом деле не убивала.
– Ладно, пойдем другим путем, – разочарованно развел руками майор. – Не далее как позавчера у вас был конфликт с гражданкой Кисловой.
– У нее был конфликт с Мотькой... С Матреной Глинских... А я просто под горячую руку попала...
– Вы ее ударили?
– Да. Она хотела меня в живот ударить... Ну, вы сами должны понимать.
– Да, я очень хорошо вас понимаю. Материнский инстинкт... Подчиняясь ему, женщина и ударить может, и убить... Кислова предупредила вас, что рассчитается с вами. Поэтому вы нанесли, скажем так, превентивный удар... Я очень хорошо вас понимаю. У меня есть один ребенок, второй на подходе. И если бы какой-то урод попытался бы поднять руку на мою беременную жену, я бы не знаю, что с ним сделал. Вернее, знаю, но вам не скажу. Не должен подавать вам дурной пример. Хотя, наверное, уже поздно пить боржоми, да, Варвара Юрьевна? Кисловой-то уже нет, допрыгалась, что называется. И если честно, то я на вашей стороне.
– Да поймите же вы, не убивала я Кислову!
– Тогда откуда взялась кровь на ваших руках? И на одежде кровь... А орудие убийства у вас под подушкой? Откуда все это?
– Есть только одна версия.
– Сейчас вы скажете, что заточку вам подбросили, – угадал майор.
– Да. И это могла сделать Глинских...
– Могла, – не стал отрицать майор. – Но вся беда в том, что никто в камере не дает показаний против нее. Никто не видел, как она убивала. Никто не видел, как она подкладывала заточку вам под подушку. Никто не видел, как убивали вы. Но против вас улики. Я, конечно, поработаю с вашими сокамерницами, но маловероятно, что обвинение ляжет на Глинских.
А если еще Агапов узнает, в какой переплет попала Варвара, он все сделает, чтобы она утонула под тяжестью новых, куда более тяжких обвинений. А может, он все это и подстроил?
2
Агап болезненно поморщился, когда услышал в трубке голос Мойкова.
– Игорь Васильевич, нам нужно встретиться! У меня для вас есть новость.
– Плохая или хорошая.
– Есть и плохая, есть и хорошая. Но это вам решать, какая из них хорошая, какая плохая.
Этот следак оказался слишком жадным на бабки. Постоянно у него трудности. И решение каждой проблемы Агап должен был оплачивать из собственного кармана.
– Что там случилось, дорогой?
В комнату впорхнула Роза. Живая, энергичная и очень красивая девка. Глядя на нее, невозможно поверить в то, что она совсем недавно родила – чуть больше месяца прошло. Такая же худенькая, как была, стройная, как будто и не носила в себе плод. И грудь у нее останется девичьей, потому что для дитя кормилицу наняли. Роза так захотела, Агап же не возражал. Следит девка за собой, для мужа хочет быть красивой – так это ее право. А его право – видеть перед собой молодую, упругую и чертовски желанную жену. Роза это понимает и поэтому изо всех сил старается соответствовать предъявляемым требованиям.
Варвара была овцой. Красивая, сексуальная, ну, следила за собой, этого у нее, в общем-то, не отнять. Но ей не нравилось, чем занимался Агап. Мягко спать, сладко есть она любила, а откуда деньги берутся, знать не хотела. Роза же совсем другое дело. Ей в кайф быть женой самого крутого в городе авторитета. И делами его постоянно интересуется. Не потому, что любопытная. Просто Агапу нравилось, что жена как бы при делах. Правда, нравилось не всегда. Были моменты, которыми Розе не следовало бы интересоваться. И надо сказать, именно эти моменты она чуяла нутром и, когда не следовало, не лезла с расспросами. Ей достаточно было только глянуть на мужа, чтобы определить, что у него на уме.
– Мойков звонил.
– Опять двадцать пять?
– Да нет, двадцать пять штук – это слишком жирно, – усмехнулся Агап.
– Да и одной штуки много. Мне кажется, этого козла легче убить, чем прокормить.
