крепких парней. И колоритность заключалась не в том, что одеты они были словно помесь байкеров и кислотных рейверов, и дело даже не в живой татуировке паука, ползавшей по черепу лысого крепыша, а в том, что один был орком. Причем наряжен он как и остальные, что означало либо юный возраст, либо статус изгоя. Солидные габариты скорее намекали на второй вариант.
Что-то мне везет в последнее время на нестандартных орков.
– О, Косарь, привет, братела, – поздоровался лысый носитель черепного паука и сразу полез за стол. Причем на мой диван. – А это кто у нас?
– Здорова, Паук, – вполне приветливо ответил Косарь. – Это мой новый кореш Назарий Аристархович. Он наш новый оценщик. Да еще и крутой чел. Можно сказать, спас меня вчера.
Дружки бритого рассаживались на других диванчиках, и то, как они смотрели на разыгрывающуюся сцену, нравилось мне все меньше и меньше. Что-то тут явно не так.
– Да ладно, – деланно восхитился Паук. – Неужто тот самый Псих? На психа вроде не похож.
Паук произнес это таким тоном, словно хотел добавить, что я больше похож на лоха.
И тут до меня окончательно дошло, в какую лужу я умудрился вступить. Великий носитель масок! Все просчитал. Все обдумал и обыграл. А ведь сам часто повторяю, что тот, кто возомнил себя умнее всех, и есть последний дурак.
Косарь просчитал меня если не сначала, то окончательно придя в себя после происшествия с ульем. Все мои маски и потуги для него были детской возней. В звериной стае, где он выгрыз себе достойное место, без звериной же чуйки просто не выживешь. Он раскусил меня и решил подыграть, а сейчас подсунул мне медвежонка. Гребенного медвежонка!
Так вставшие на криминальную стезю выходцы из нашего детдома называли разводил. Медвежонок он такой простой, такой мягкий и пушистый, но только до момента, пока не начинаешь брыкаться. Он старается тебя приобнять и ведет себя как закадыка и лучший кореш, но попробуй ему возразить, тут же увидишь клыки. Сдашь назад, и он вновь становится обаяшкой, а ты постепенно запутываешься в своих сомнениях и страхе, отдаешь ему все, что ни попросит. Ведь мы же кореша!
– Но ты не менжуйся, корешь Косаря для меня братела, – продолжал ворковать Паук, по-дружески приобняв меня за плечи. – Давай бухнем с тобой да покалякаем за жизнь.
Левой рукой он подхватил бутылку с коньяком и заботливо плеснул мне в бокал. В это время его спутники накинулись на халявную жратву, а меня начала душить злоба. Нет, не на этих любителей дармовщинки и даже не на медвежонка. Злился я на самого себя. Ведь понимал, что нельзя сближаться с бандюками, но все равно приперся в надежде непонятно на что, и даже спасенная жизнь одного из них совершенно не повод, чтобы они считали меня ровней.
Я повернул голову направо, в сторону развалившегося на диване Косаря. Одного взгляда хватило, чтобы отбросить последние сомнения. В его глазах читалось снисхождение и легкая издевка. Именно это и раздуло мою злобу до предела. Внезапно я почувствовал, как крепкая ладонь ухватила меня за затылок и повернула голову обратно.
– Нехорошо отворачиваться, когда с тобой люди разговаривают, – тихо, но угрожающе процедил сквозь зубы Паук.
От добродушности не осталось и следа.
А вот и первые зубки. Если я в ответ промямлю что-то извиняющееся, то он вновь станет рубахой-парнем. Но извинений не будет. Тут уж не до масок и осторожности, потому что мне прекрасно известно, к чему это ведет, да и разозлился как черт. И все же на секунду замешкался, потому что на пике ярких эмоций неожиданно сработал мой дар. За мгновение я успел узнать много интересного и не очень о столе, сделанном оркским резчиком, о коже ручной выделки, которой обили диванчик, ну и об остальной мелочевке.
Короткая заминка тут же перешла в резкое движение, но ударить Паука в морду вилкой не получилось. Рука тут же была зажата в тиски жестких пальцев Косаря. Впрочем, я и не собирался никого дырявить столовым прибором. Мне нужно было отвлечение внимания и удивление. И пока все офигевали, я левой рукой аккуратно достал револьвер из наплечной кобуры Паука и упер дулом ему же под челюсть.
Паучок оказался не из пугливых, вон как оскалился в ехидной улыбке, правда продлилось это недолго, щелчок курка быстро стер его улыбочку. Похоже, он не до конца понимает, кто такой оценщик. За пару секунд контакта с револьвером я понял не только как срабатывает хитрый предохранитель, но и то, что особую бронзу отливал одаренный человек, а защитные руны вытравливал сильно пьющий орк.
А еще он увидел в моих глазах нестерпимое желание выстрелить. Я буквально молил его дать мне повод, а там гори оно все синим пламенем.
– Не надо ко мне прикасаться, – стараясь говорить ровно, как автомат, попросил я.
Лысый аккуратно убрал руку с моего затылка.
– Все, брэйк! – послышался встревоженный голос Косаря, заставивший замереть уже дернувшихся ко мне корешей Паука. – Свалили в туман. Назар, убери пушку.
На это Паук дернул щекой, а орк недовольно зарычал.
– Макс, вали отсюда, – уже с угрозой приказал зеленокожему Косарь.
Револьвер я все же убрал от головы лысого, но радости в его глазах не заметил – лишь ненавидящий взгляд. Вставать с диванчика Паук не спешил и перевел взгляд на своего начальника:
– Косарь, мой ствол…
– Потом заберешь, – перебил его бригадир.
Я же все это время с любопытством рассматривал оружие. Очень интересная штука. Обязательно куплю себе такой же. Бисквит прав – в паре со щитовиком это лучшее решение, чем всякие там волшебные палочки.
– Назар, не надо бычить. Это был просто прикол.
– Хуже, Александр, значительно хуже, – вставая, сказал я и попытался процитировать кого-то из древних французов: – Это была ошибка. Передайте уважаемому Панкрату, что в течение двух месяцев я не буду принимать заказы от его людей.
– А не боишься ответки? – показал свое истинное нутро окрысившийся Косарь.
– В моем положении бояться – слишком дорогое удовольствие.
К этому моменту мне удалось справиться с почему-то ставшим жутко неудобным портмоне, достать полученные от владельца картины деньги и положить их на стол, прижав сверху револьвером.
Обозначив кивком прощание, я развернулся и пошел к выходу. На сцене вытанцовывали какие-то дамочки в перьях. Надеюсь, эти перья накладные, а не растут из жертв магической пластики. Настроение было на удивление хорошим. Я даже подмигнул одной из официанток. Спрашивается, с чего бы радоваться в такой-то ситуации, но вот радовался, и все. Просто впервые за четверть века жизни удалось понять природу сковывавшего меня страха. Того страха, который заставлял осторожничать, приспосабливаться и носить эти чертовы маски. Все оказалось до противного просто. Этот страх рождается в любом детдомовце или ребенке из неблагополучной семьи. Мы изначально имеем на лбу штамп порченного. А если к нему присоединится печать уголовника, то обратной дороги уже не будет – только жизнь с такими, как Косарь, Паук и большинство моих одноклассников. Нет, я не презирал их и не считал себя лучше, но жить хотел совсем в другом мире. Увы, сколько бы высших образований ты ни имел, сколько бы языков ни выучил, но два таких штампа на лбу закрывают большинство путей.
Но что же изменилось после стычки с простым медвежонком? А то, что до меня наконец-то дошло. Никто не сможет отменить мой статус мага. Или отобрать дар оценщика. Здесь всем наплевать на мое происхождение и характеристику в личном деле. А заодно на оценки в аттестате и цвет диплома. Душивший меня страх условностей наконец-то отступил. Главное – не потерять его окончательно, потому что за все нужно платить, и за отсутствие страха тоже. К примеру, моя выходка за столом вполне может аукнуться неприятностями, но тут винить нужно только себя.
В нашем детдоме работали две молоденькие специалистки. В отличие от воздушной словно облачко учительницы музыки, психологиня была жесткая как кочерга. Она вдалбливала нам в черепушки простые постулаты, как гвозди в дубовые доски. Не нужно лезть из кожи вон, чтобы завести друзей именно среди «нормальных» людей – тех, кто вырос не в детдоме. Это ошибка – просто потому, что даже в благополучных
