Кращенко инструктировал Зайцева и командиров двух других катеров, изменив свой обычный властный тон. Отдал распоряжение хорошо накормить экипажи. Кроме пшенной каши с тушенкой, стряпуха Настя приготовила крепкий горячий чай на травах, с собой получили сухой паек.
– Ну, а наркомовские – по возвращении, – широко улыбался Кращенко. – Бачок спирта специально для вас приготовлен.
Прямо отец родной! Капитан «Каспийца» тоже улыбался в ответ, но Зайцев и Морозов держались официально. Кращенко пригласил на совещание лоцмана, старого волжского моряка с вислыми, желтыми от табака усами. Вместе обсудили путь, возможные изменения маршрута. К лейтенанту Зайцеву комдив обращался чуть ли не как к своему заместителю. Советовался, шутил.
Получалось, что лейтенант возглавлял все три корабля. Если что случится, его должен был заменить Николай Морозов. Замполит Малкин получался вроде сбоку припека. После долгих колебаний он неуклюже взобрался по трапу на головной катер «Шахтер».
– Хватит места в рубке? – с усилием выжимал улыбку замполит. – Потесню тебя немного, Степан Георгиевич.
– Хватит, – коротко отозвался лейтенант. – Но может, вам лучше внизу с людьми находиться? Моральный дух поднимать. Да и безопасней там. Снаряды чаще в верхнюю часть попадают.
И ядовито усмехнулся. Зайцев хорошо знал, что Малкин боится предстоящего похода. И тем более страшит его перспектива находиться под обстрелом в тесных отсеках под палубой.
– Моральный дух у моряков и красноармейцев нормальный. Тем более, в батальоне свой комиссар имеется, – важно объявил Малкин.
– Ладно, в рубке так в рубке.
Спорить он не желал, хотя народу в тесную рубку набилось достаточно: лоцман, рулевой, командир батальона, сам Зайцев, а тут еще замполит. Даже для сигнальщика места не хватает.
– Ничего, Степан Георгиевич, я наверху возле пулеметной башни посижу, – сказал сигнальщик.
– Продует. Уместимся как-нибудь.
– Ничего, я тепло оделся.
Черный бушлат сигнальщика был туго перепоясан, как у десантников, через плечо висел карабин.
Башня зенитчиков на бронекатере «Верный» была забита коробками с пулеметными лентами. Федя Агеев, стиснутый со всех сторон, как обычно, порывался вылезти повыше.
– Сиди, – цыкнул на него Костя. – Тут и без тебя пулеметы не повернешь.
Надя, узнав о десанте, прибежала проводить Костю. Но близко ее не пустили, и она терпеливо дождалась на берегу отхода катеров, махая Косте рукой.
– Возвращайся! Я тебя люблю.
У Кости не хватило духу ответить: «Я тоже тебя люблю». Отношения с Надей были ему еще не до конца понятны. Она совсем девчонка, а ему в марте двадцать лет стукнет. Зато сразу отреагировал Вася Дергач:
– Девка-то влюбилась. Значит, на все готова. Так что не теряйся, Костян.
Ступников хотел отшить артиллериста, но видел, что, несмотря на обычную трепотню и смешки, Вася Дергач явно нервничает, как и большинство моряков. Дело предстояло нешуточное, люди отчетливо представляли – не все вернутся назад.
Холодная октябрьская ночь была облачной, дул восточный ветер, поднимая волну, но катера шли неплохо. Прямого пути к поселку Купоросный не было. Обошли остров Голодный, с элеватора катер не заметили. Затем по протоке между островами Голодным и Сапинским вышли в затон, где уже стоял наготове паром с буксиром.
Зайцев быстро переговорил с командиром полка. Собственно, все было уже решено. Пока все три бронекатера и буксир с паромом стояли под прикрытием небольшой густо заросшей гряды. Теперь катерам предстоял последний, самый опасный участок длиной с километр.
– Как только достигнете берега, мы выходим следом, – подвел итог короткого совещания командир полка. – С богом!
– К черту, – отозвался Зайцев, надвигая поглубже фуражку. – Малый ход!
Осторожно, на малом ходу, сумели пройти метров триста пятьдесят. Затем взлетело несколько осветительных ракет, и на берегу ударили орудийные выстрелы. Пульсировали пулеметные вспышки, и разноцветные трассы тянулись к катерам. Началось!
Все три бронекатера, усилив ход до полного, шли, рассыпавшись в цепь, чтобы не мешать друг другу маневрировать. Огня пока не открывали, чтобы не обнаруживать себя вспышками. Три серые тени скользили, описывая виражи, мешая немецким артиллеристам взять нужный прицел.
Фонтаны воды поднимались то ближе, то дальше. «Верный» подбросило, накренило близким взрывом, по броне загремели осколки. Ступникову казалось, что главная цель для врага именно их катер, а пулеметные трассы тянутся прямо ему в лицо. Под такой огонь с близкого расстояния попали впервые. На переправах немцы вели огонь за полтора-два километра и дальше. Там защищал высокий обрыв, а здесь берег был более пологим. Первые попадания в цель начались через считаные минуты.
«Каспиец» получил снаряд в носовую часть. На палубе «Шахтера» между носовой орудийной башней и рубкой полыхнула вспышка. Осколки ударили в рубку, разбили сигнальный прожектор и порвали провода. Зайцев отдал по рации короткий приказ командирам:
– Открыть огонь!
Ступников уже выбрал цель и поймал в прицел вспышку на склоне. Дал одну, вторую очередь. Но орудие (скорее всего, полевая «семидесятипятка») продолжало стрелять. Еще очередь, уже подлиннее, но вспышки следовали равномерно, а в перерыве между ними Костя терял цель.
Прямо в лоб «Верному» ударила автоматическая пушка. «Собака» – так называли эту скорострельную 37-миллиметровку. Ее частые выстрелы действительно напоминали быстрый и злой собачий лай. Вспышки пульсировали сплошным клубком, два небольших снаряда калибра 37 миллиметров отрикошетили от борта, третий взорвался у основания рубки, но не пробил ее.
– Костя, бей по «собаке»! – кричал, свешиваясь в широкую пулеметную амбразуру, Валентин Нетреба.
– Понял.
Ступников открыл огонь частыми очередями по десять-пятнадцать выстрелов. Он заранее вместе с Федей Агеевым соединил по две ленты на каждый пулемет. Знали, что в момент приближения к берегу времени на перезарядку не будет. Самый опасный участок для кораблей.
«Собака» сумела всадить в бронекатер еще два снаряда, но очереди крупнокалиберных ДШК достигли цели. Возможно, бронебойные пули, просадив щит, уничтожили расчет или повредили механизм пушки, и она замолчала.
Катера подходили к берегу. Вели огонь все орудия и пулеметы. С острова высадку поддерживали полевые пушки и минометы. Но сильный встречный огонь нанес серьезные повреждения «Каспийцу». «Шахтер» и «Верный» уткнулись в песок и высаживали десант, а малыш «Каспиец», с его торчавшей на корме зенитной пушкой, двигался рывками, оседая на нос.
Носовая орудийная башня и пулеметы подбитого катера вели огонь, зенитная пушка молчала. Ничем не защищенные артиллеристы (орудие было без щита) лежали убитые или раненые. Костя увидел все это, выглянув на секунду из башни. Бойцы штурмового батальона с криком и матом уже бежали в атаку. Из немецких траншей на склоне стреляло несколько пулеметов, виднелись вспышки винтовочных выстрелов.
Ступников выпустил остаток ленты несколькими очередями по гребню траншеи. От попаданий тяжелых пуль там курилась глинистая завеса, замолк один из пулеметов, реже вели огонь винтовки и автоматы. Торопливо перезарядили ленту. Костя ощупал стволы, они раскалились, пахло жженым оружейным маслом. Но, несмотря на предупреждения мастера-оружейника, требовалось продолжать огонь. Десантники и бойцы плацдарма несли потери, атака могла сорваться.
Носовая башня, которой командовал Вася Дергач, выпускала снаряд за снарядом. Бывший танкист свое дело знал. Разбил прямым попаданием «семидесятипятку», взметнулся клубок огня, земли, обломков. Сразу же довернул башню и врезал несколько снарядов в соседний орудийный капонир.
Все это происходило при свете непрерывно взлетающих немецких ракет. Добавляя освещения, медленно опускались на парашютах «долгоиграющие» ракеты, которые выстреливали из миномета. Корабли с берега были видны отчетливо. В свою очередь, специально выделенные Зайцевым моряки стреляли из ракетниц в сторону немецких позиций, давая возможность артиллеристам, пулеметчикам и десанту видеть цели.
Часть немецких орудий замолчала. Их накрыло попаданиями снарядов, выпущенных с острова и башенными «трехдюймовками» катеров. Зато вовсю работали вражеские минометы.
«Верный» расплатился за меткую стрельбу сразу двумя попаданиями мин. Одна взорвалась впритирку с корпусом, встряхнув катер, другая ударила возле носовой башни. Костя вел огонь по пулеметным вспышкам, бьющим из бревенчатого дзота. От бревен возле амбразуры отлетали крупные щепки, вспыхивали и гасли огоньки зажигательных пуль. МГ-42, самый скорострельный из немецких пулеметов, замолк, но вскоре снова открыл стрельбу, прижимая атакующих к земле.
– Да мать твою! – заорал Костя. – Все равно добью сволочь.
