Он опять обратился к Моррисону:
– Я не гарантирую, что помогу вам избежать облавы, которая на вас начнется, но я сделаю все возможное.
– Не смею просить о большем, мистер Холмс.
– Теперь расскажите, что вы знаете о Питере Хаане.
– Я временно, на рождественских заказах, поработал у него. Довольно скоро я заметил, что это не обычная булочная. Он каждый день получал письма со всех концов страны.
– Что за письма? – спросил Холмс.
– Конверты по большей части надписаны от руки, некоторые иностранцами – во многих цифра «один» на адресе с хвостиком, как пишут на континенте, в других встречались неправильно написанные слова.
– Откуда они приходили? – уточнил Холмс.
– Со всей Англии, – ответил Моррисон, – а иногда из-за границы – из Амстердама, Дублина, Нью-Йорка…
– Вы хоть сколько-нибудь представляете, о чем они?
– Я заметил, что Хаан никогда на них не отвечает, а пишет всего по письму в день. Несколько раз я предлагал свои услуги, но он всегда отправлял письма сам. Однажды вечером, когда он улегся спать, а нас оставил работать, я заглянул в его кабинет.
– И что вы там обнаружили?
– Письма, которые пришли в то утро, мистер Холмс, – доклады германских агентов со всей страны и тетрадь с копиями бумаг!
– Тетрадь с копиями! – воскликнул Холмс. – Неужели он так глуп!
– Они весьма методичны, эти немцы, они все записывают, все хранят. В его тетради содержались копии отчетов, которые он посылал своему хозяину. У меня хватило времени узнать, кому отправлялись эти отчеты. – Он вытащил из кармана листок бумаги и вручил его Холмсу.
Холмс пробежал глазами по строчкам и просиял.
– Просто замечательно! – закричал он. – Вы великолепно справились с делом, и в знак благодарности я сделаю для вас все, что только смогу.
Он отослал Моррисона, наказав ему затаиться, а мы на следующее утро поспешили в контору Майкрофта. К нашему изумлению, его там не было, но спустя некоторое время он нашелся в заново отстроенной комнате для посетителей в клубе «Диоген», где тем же вечером мы просмотрели газеты.
В меблированных комнатах на Сидней-стрит в Степни полицией была обнаружена и окружена преступная банда анархистов. Анархисты тотчас открыли огонь, и было решено прибегнуть к помощи армии. Окруженные семью сотнями солдат, те продолжали сопротивляться даже тогда, когда против них применили пулемет «Максим».
При сем лично присутствовал министр внутренних дел мистер Уинстон Черчилль и, когда дом загорелся, приказал пожарной бригаде не вмешиваться и дать ему догореть.
В развалинах обнаружили тела двух анархистов, но Элиасса, или «Художника Питера», как называли его газеты, нигде не было. Полиция, по всей видимости, не знала его настоящего имени, поскольку, назначая за его поимку вознаграждение в пятьсот фунтов, называла его «Питер Пятков». Пока все безрезультатно и бандит по-прежнему на свободе.
Это чрезвычайное событие в самом центре Лондона произвело настоящий взрыв возмущения и привлекло повышенное внимание общественности к убийству Берона. Теперь Моррисон был официально признан человеком, которого видели вместе с Бероном последним.
Холмс приветствовал брата улыбкой:
– Так ты был в Ист-Энде, дорогой братец?
Майкрофта это ничуть не позабавило.
– Если у кабинета министров хватает ума подставлять себя под пули убийц, я не понимаю, почему департамент гражданской службы должен подвергаться столь безрассудному риску. Да, я действительно был в Ист-Энде, а теперь ты хочешь сказать мне, что этот Моррисон не убивал Леона Берона?
Холмс удивленно поднял брови.
– Я вижу, опасность не повлияла на твою способность рационально мыслить, – заметил он. – Да, именно поэтому я здесь и нахожусь.
– С чего ты взял, что я могу чем-нибудь помочь? – спросил Майкрофт, вытаскивая табакерку.
– Мне кажется, вопрос заключается не в том, что ты мог бы, Майкрофт, а в том, что ты должен. Даже из газетных сообщений ясно, что он является жертвой политических интриг.
– Но с этими интригами скоро будет покончено. Двое из анархистских лидеров убиты, за остальными охотятся по всему Ист-Энду. Есть дела и поважнее, чем судьба какого-то Стейни Моррисона.
– Все было бы так, если бы врагами Моррисона являлись анархисты, – возразил Холмс, – но если, как я считаю, Берона убили за связь со мной, тогда Моррисон по-прежнему в смертельной опасности.
Видно было, что Майкрофт размышляет.
– Это не так-то просто, брат, – наконец произнес он. – Общественность знает, что на Моррисона объявлен розыск. Свидетели от Скотленд-Ярда утверждают, что видели их вместе с Бероном на пути к Клэпэмской пустоши, а сегодняшние события подхлестнули недовольство и волну протеста против политических группировок. Эта организация то и дело выкидывает всякие фокусы; боюсь, я не в силах предотвратить арест и суд над Моррисоном!
– Эх, Майкрофт! – вздохнул Холмс. – Арест и суд не такая уж напасть. Куда хуже, если его повесят после всего этого! Надеюсь, это ты можешь предотвратить!
– Мне нужно тщательно все обдумать, – ответил Майкрофт. – Дай мне немного времени.
К какому соглашению пришли братья, я так и не узнал, поскольку не присутствовал на их следующей встрече. Знаю только, что после этого Холмс дал сигнал Моррисону, чтобы он выходил из укрытия. Через неделю после Нового года его арестовали за завтраком в кафе в Ист-Энде и обвинили в убийстве Берона.
Судебный процесс против него был беспрецедентен. Огромное количество свидетелей в один голос утверждало, что они с Бероном покинули ресторан «Варшава» вместе, что у Моррисона был с собой тяжелый сверток и что на улице их видели тоже вместе. Какой-то кебмен говорил, что довез обоих до Клэпэмской пустоши, а обратно взял одного только Моррисона. Появилась также девушка, которая видела Моррисона после убийства с золотыми монетами Берона, и юноша, который видел Моррисона с пистолетом, правда, оба они отозвали свои показания. После суда магистрата на кебмена (который один раз уже менял свои показания) напали три головореза, которые были приговорены к каторжным работам, хотя никто так и не смог разобраться, в чью пользу они пытались воздействовать на свидетеля.
В марте суд закончился признанием Стейни виновным и вынесением смертного приговора. Апелляция была отклонена, но в такой форме, что двенадцатого апреля министр внутренних дел смягчил приговор и заменил его пожизненным заключением. Холмс хитро улыбался, когда читал об этом в газете.
– Не понимаю, чему вы так рады, Холмс, – заметил я. – Вы говорили, что верите в невиновность Моррисона. А теперь бедняга обречен на пожизненное заключение.
– Мой дорогой Ватсон, – ответил Холмс. – Публика, которая шумит и толпится на Олд-Бейли[15], жаждет посмотреть сенсационный процесс по делу об убийстве и готова ждать всю ночь, чтобы увидеть вывешенный сертификат на смертную казнь, но тотчас теряет всякий интерес к человеку, приговоренному к пожизненному заключению. Начиная с сегодняшнего дня, где бы ни находился Стейни Моррисон, его судьба будет покрыта мраком полной безвестности.
Я не понял его ответа ни в то время, ни несколько лет спустя, но некий намек на объяснение дал мне случайно встреченный Этэлни Джонс. Он окликнул меня в пивной и за стаканчиком рассказал, что теперь служит в подразделении контр-разведки министерства обороны (тему эту, мне кажется, ему не следовало бы обсуждать, а особенно в пивной). Не зная ничего об участии Холмса в клэпэмском деле, он осторожно намекнул, что Моррисон, вместо того чтобы отбывать пожизненное заключение, на самом деле находится где-то на севере Англии и раскрывает там заговор против премьер-министра!
21
ГОРА РУДЫ И КРУПИЦА ЗОЛОТА
После публичного завершения дела Моррисона Холмс вернулся в Суссекс, предварительно сообщив, что информация Стейни, вероятно, поможет ему исключить еще нескольких подозреваемых. Как обычно, я ждал известий о его действиях и, как обычно, почти ничего не получал. Из случайных записок стало ясно, что мистер из Уиллесдена был низеньким и толстым, и что доктор Бэртон находился в Бельгии во время железнодорожных крушений. Господин из Уэст-Райдинг не говорил по-испански, а был женат на испанке. Что касается двоих южноамериканцев, то внешность мистера Перейра подтвердила подозрения Холмса, но об Альваресе он долгое время не мог получить никакой информации.
В конце лета 1911 года книга Холмса о пчелах благополучно попала в руки издателя, и на несколько месяцев он исчез из моего поля зрения, продолжая путешествовать по стране в поисках своих подозреваемых. Кайзер этим летом зашевелился и пытался спровоцировать кризис в Марокко. Газеты обсуждали тему войны, и я уже знал, что в конце августа имперский комитет обороны начал разрабатывать стратегию войны.
Поздней осенью пришла записка от Холмса, которая поведала мне, что он собирается встречать Рождество в Фулворте и приглашает меня к себе.
