Преобладали крохотные, напоминающие креветок, веслоногие рачки, а также икринки. Попадались эмбрионы рыб и моллюсков, удивительные миниатюрные крабы всех цветов радуги, медузы и бездна всякой мелочи, которая словно вышла из диснеевского фильма. Тут и какие-то трепещущие привидения, как будто вырезанные из целлофана, тут и миниатюрные красноклювые пичужки с панцирем вместо перьев. В мире планктона природа поистине дала волю своей безудержной фантазии; художник-сюрреалист не мог бы с ней сравниться.
Там, где холодное Перуанское течение, не доходя экватора, сворачивает на запад, мы за несколько часов вылавливали до двух килограммов планктонного киселя. А так как сеть за это время проходила через разные скопления, то осадок напоминал многослойный торт с коричневым, красным, серым, зеленым слоями. Ночью, когда светились ноктилюки, казалось, что сеть наполнена сверкающими драгоценностями. Вытащишь из воды этот пиратский клад — и он превращается в миллионы крохотных рачков и эмбрионов, которые мерцали во мраке, будто угольки. Из сети улов вытряхивали в банку, и казалось, что какая-нибудь ведьма приготовила этот кисель из светлячков. Насколько красиво наша добыча выглядела издалека, настолько жуткой была она вблизи. Запах отвратительный, а вкус превосходный, стоило набраться храбрости и отправить в рот ложку этих углей. Когда в улове преобладали малюсенькие рачки, он вкусом напоминал паштет из омаров, креветок или крабов. А иногда нам казалось, что мы едим икру или даже устриц. Растительный планктон был так мал, что уходил с водой через ячею, либо настолько велик, что его можно было выбрать руками. Сверху кисель покрывала «пенка» из организмов покрупнее — желеобразных простейших червей, напоминающих стеклянные ампулы длиной в сантиметр, и медуз. Они горькие на вкус, их надо выбрасывать. А все остальное можно есть или сырым, или сварив в пресной воде. Известно, на вкус и цвет товарища нет. Двоим из нашей шестерки планктон очень нравился, двое говорили — неплохо, а остальных двоих мутило от одного его вида. Питательностью планктон не уступает крупным моллюскам. Если умело приготовить его и подобрать приправы, получится первоклассное блюдо для тех, кто любит продукты моря.
Синий кит, самое большое животное в мире, — живое доказательство того, что в этой мелюзге предостаточно калорий, ведь он питается только планктоном. До чего же жалким и примитивным показался нам наш способ лова маленькой сетью, которую частенько рвали зубами голодные рыбы, когда мы однажды увидели пасущегося кита… Пуская вверх фонтаны, он преспокойно плыл мимо плота и процеживал воду с планктоном через свои усы. Они блестели, как целлулоидные.
— А вы бы тоже так попробовали, — ехидно предложили Торстейн и Бенгт, когда мы потеряли нашу планктонную сеть. — Вон какие бороды отрастили!
Я и раньше видел китов — издали, с парохода, а в музее — рядом, но там было чучело. Словом, настоящего контакта не было, и я никогда не воспринимал кита так, как воспринимаешь обычных теплокровных животных, скажем, лошадь или слона. Конечно, я знал, что биологически кит — самое настоящее млекопитающее, и все-таки для меня он всегда оставался громадной холодной рыбиной. Это восприятие разом переменилось, когда мы столкнулись с могучими китами нос к носу.
В этот день мы сидели и ели, как обычно, у самого Сорта — достаточно протянуть руку, чтобы сполоснуть в море посуду. Неожиданно, мы даже вздрогнули от испуга, послышалось громкое лошадиное пыхтение. Мы обернулись — огромный кит, да так близко, что видно, как дыхало отливает внутри лаковым блеском. Услышать мощное дыхание в открытом море, где все плавающие твари беззвучно шевелили жабрами, было до того необычно, что мы прониклись теплым чувством к нашему древнему сородичу, которого, как и нас, занесло в океанские дали. От холодной, жабоподобной китовой акулы мы ни одного вздоха не слышали, то ли дело этот кит, напоминающий сытого, добродушного бегемота из зоопарка. Он опять запыхтел — ну до чего же симпатичное существо! — потом погрузился в воду и исчез.
Киты много раз навещали нас; чаще всего вокруг плота большими стадами резвились морские свиньи и косатки, но иногда, группами и поодиночке, подходили огромные кашалоты и усатые киты.
Порой они, как корабли, проплывали на горизонте, пуская вверх фонтаны, а порой шли прямым ходом на нас.
В первый раз, когда здоровенный кит вдруг изменил курс и на всех парах пошел к плоту, мы решили, что сейчас произойдет страшное столкновение. Все ближе, ближе слышно мощное сопящее дыхание всякий раз, как голова высовывается из воды… Казалось, сквозь волны ломится громадное толстокожее наземное животное; и в самом деле — между китом и рыбой столько же общего, сколько между летучей мышью и птицей. Он шел к нам с левого борта, и мы столпились на краю плота, а наблюдатель крикнул с мачты, что за первым китом идут еще семь или восемь.
Всего каких-нибудь два метра отделяли от плота этот огромный, лоснящийся черный лоб, когда кит нырнул. Мы смотрели, как широченная иссиня-черная спина не спеша скользнула под плот у наших ног. И застыла там… Затаив дыхание, мы разглядывали этот темный свод, который был куда длиннее нашего «Кон-Тики». Потом кит стал медленно погружаться в голубую толщу, пока совсем не исчез. Тут подошли и остальные, но их плот вовсе не заинтересовал. Известны случаи, когда киты обращали во зло свою колоссальную силу и ударом хвоста топили китобойные суда, если перед этим они сами подвергались нападению. Полдня вокруг нас то тут, то там раздавалось громкое сопение, и ни разу наши гости даже не задели плот. Они с явным наслаждением кувыркались в волнах, а в полдень, как по сигналу, дружно нырнули и уже больше не появлялись.
Не только китов можно было наблюдать под нашим плотом. Стоило приподнять циновки, на которых мы спали, и в щелях между бревнами видно голубую, кристально чистую воду. Приглядишься — то плавник мелькнет, то хвост, а то и целую рыбу рассмотришь. Будь щели на несколько дюймов пошире, мы могли бы лежа в постели прямо из-под матраца вытаскивать рыбу.
Особенно полюбился плот корифенам и лоцманам. Первые корифены подошли к нам недалеко от Кальяо, и с тех пор до самого конца путешествия не было дня, чтобы они не сновали вокруг нас. Поди, угадай, чем их так притягивает плот? То ли им нравилась плавучая крыша, то ли — манил наш огород из водорослей и ракушек, свисавших гирляндами с бревен и рулевого весла. Сначала бревна обволокла зеленая скользкая тина, дальше обрастание усилилось, и вскоре «Кон-Тики» стал похож на косматого водяного. А среди водорослей обосновались мальки рыб и наши безбилетные пассажиры — крабики.
