Александра Михайловна понимающе кивнула.
— Мы, конечно, сами виноваты, — сказал Бренк. — У нас стабильность хронопереноса разладилась, а мы и не заметили отклонения. Потом было уже поздно: исчез эффект кажущегося неприсутствия, а блок аварийного возвращения вышел из строя. Без необходимых инструментов, запчастей неполадку уже не исправишь. В общем, в двадцать третий век сами мы теперь не можем вернуться, надо ждать, пока там спохватятся и вытащат нас из вашего времени с помощью страховочных методов.
— М-да, — участливо сказала бабушка. — А что же такое понадобилось вам в нашем двадцатом веке?
— Мы зачет должны сдавать, — сказал Бренк, — по натуральной истории. Ах да, вам, наверное, непонятно. Натуральная история, это когда наблюдаешь какой-то момент прошлого своими глазами.
— Это вполне понятно, — сказала бабушка.
— Вы все-таки, наверное, не верите! — воскликнул Бренк с досадой. — Вот они, — кивнул на Петю и Костю, — поверили сразу, правда, мы им далеко не все могли рассказать, и времени было мало. Да я сейчас аппаратуру принесу. Блок индивидуального хронопереноса и фонокварелескоп. На них год выпуска указан.
Мгновение спустя на столе появилась аппаратура — устройство, похожее на комбинацию транзистора с биноклем, и маленький полупрозрачный ящичек с ручкой для переноса. Бренк откинул верхнюю крышку ящичка, и Александра Михайловна, поправив очки, нараспев прочитала:
— «Юпитерогорск. Маломерные хроноаппараты. 2261 г.»
Она откинулась на спинку кресла и кашлянула.
Петр Трофименко и Костя, сгорая от любопытства, заглянули во внутренности аппарата, на невероятно сложное переплетение мельчайших деталей. Понять в них что-либо не было никакой возможности.
— Вот это да! — восхищенно воскликнул Петр.
— Рассказывайте, молодой человек, — не очень уверенным голосом попросила Александра Михайловна.
— В общем, начать надо с того, — сказал Бренк, — что мы живем в 2267 году.
— В феврале, — уточнил Златко.
— В феврале 2267 года, — повторил Бренк, — и вот сейчас мы должны сдавать зачет по натуральной истории, и поэтому…
Он начал рассказывать, и истина, невероятная истина, краешек которой уже был приоткрыт перед Петром Трофименко и Костей Костиковым внизу, у подъезда, понемногу становилась все более четкой, определенной и, удивительное дело, — менее невероятной.
Ну, в конце концов, что уж такого сверхъестественного в том, что школьники двадцать третьего века Бренк и Златко, изучавшие среди прочих дисциплин и натуральную историю, получили задание к зачету: самостоятельно снять фильм о жизни, учебе и быте школьников двадцатого века? Бренку и Златко ведь и раньше случалось с помощью блока индивидуального хропопереноса совершать экскурсии в самые разные исторические эпохи. Первый из них, например, два года назад с успехом снял фильм о восстании Спартака, а второй своими глазами видел, кто и как открывал Америку…
И что же такого сверхнебывалого в том, что из-за неполадки в блоке исчез эффект кажущегося неприсутствия, то есть иными словами гости из двадцать третьего века в самый неподходящий момент перестали быть невидимыми и неслышимыми? Аппаратуре, как известно всем, свойственно время от времени выходить из строя; и в двадцатом веке ломается в свой срок абсолютно все — холодильники, телевизоры и даже компьютеры…
Что уж столь удивительного в том, что, став видимыми и слышимыми, люди из двадцать третьего века стремились всячески избегать контакта с людьми двадцатого века, потому что такое общение могло привести к повороту в ходе истории, совершенно непредставимым последствиям? Если хоть немного подумать, каждому станет ясно, что такой контакт и в самом деле был бы совершенно нежелателен…
Бренк закончил рассказ, и какое-то время в комнате было очень тихо. Потом Александра Михайловна слабо пошевелилась в кресле и слабым голосом спросила:
— Так, значит, вы снимаете в нашем времени фильм?
— Только кое-что успели отснять, сделать надо было бы гораздо больше, — со вздохом ответил Бренк и взял в руки тот прибор, что был сделан из бинокля и транзистора. — Вот фонокварелескоп. Он универсален: и записывает, и воспроизводит. Мы, конечно, материал еще не монтировали, но вот, взгляните…
Бренк нажал на фонокварелескопе какую-то кнопку и вместо отечественного торшера и японского телевизора «Сони» в углу комнаты тотчас возникли классная доска и отличница Марина Букина с указкой в руке. Как заведенная, Марина затараторила:
— А вблизи были найдены многочисленные кости существа, получившего тогда название «хомо хабилис». Перевод этих латинских слов означает «человек умелый». Как понимает собравшаяся аудитория…
Александра Михайловна слабо вскрикнула. Бренк понял ее испуг.
— Ах да! — молвил он, нажимая кнопку, и Марина, оборванная на полуслове, исчезла вместе с классной доской. — Бы же не привыкли к такому качеству! Полная иллюзия достоверности — объемность, краски. Такой аппарат появится у вас…
Златко кашлянул, и Бренк замолк, а Петр Трофименко, не в силах сдержать восторг, ударил себя по колену.
— Ну, здорово! — воскликнул он. — Букина, ну прямо как живая! А меня вы тоже снимали?
Усмехнувшись, Бренк снова нажал кнопку. Теперь вместо стенки с книгами и стереоаппаратурой в комнате появился ряд столов, за которыми среди своих одноклассников сидели и Петр с Костей. Затаив дыхание, Петр на цыпочках подошел к самому себе и нерешительно протянул руку, чтобы коснуться второго Петра Трофименко, но рука ушла в пустоту. Тут же Бренк выключил изображение.
— Здорово! — с восхищением сказал Петр. — Значит, меня будут показывать в двадцать третьем веке!
— Скажите, а когда был открыт принцип переноса во времени? — спросил Костя. У него было очень много вопросов к пришельцам из будущего. — И если можно, вкратце, самую суть принципа, потому что…
Бренк и Златко переглянулись.
— Нет, этого мы вам не можем сказать, — виновато ответил Златко. — Мы уже и так сказали больше, чем следовало.
Петр обиделся.
— Эх вы! А мы вас укрыли, помогли!
— Не обижайся, — примирительно сказал Бренк. — Позже вы сами поймете, что мы правы. Того, что вы уже знаете о будущем, совершенно достаточно. Даже эти знания, кстати, тоже поворот в ходе истории, правда, если все останется между нами, должно обойтись.
— И все-таки, — рассудительно произнес Костя, — нельзя же нас полностью оставлять в неведении. Если вы не можете ответить на глобальные вопросы, то я готов это понять. Действительно, преждевременные знания могут привести к самым неожиданным последствиям. Допустим, вы рассказали бы мне о каких-то важных научных открытиях вашего времени. И если я даже никому о них не скажу, возможно, само знание о них подтолкнет меня к каким-то другим научным открытиям. Я их сделаю, и они будут преждевременны. Нет, здесь вы полностью правы! Но неужели вы даже на простейшие вопросы не ответите?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
