— Я благословляю свою дочь, — сказал он, — которая задержала меня в монастыре Святой Клары, что мне позволило оказать вам эту маленькую услугу. Если бы не она, я не был бы на улице в этот час и мы не встретились бы при таких беспокойных обстоятельствах. Вы здесь — в доме моего брата, который будет огорчен тем, что его не оказалось в Мадриде и он не смог сам вас здесь принять. Но в его отсутствие хозяин дома я, и от его имени уверяю, что все, что находится во дворце Медина, — в вашем распоряжении, и я прошу вас воспользоваться этим, как вам будет угодно.
Я предоставляю вам, Лоренцо, вообразить мое удивление, когда я узнал, что мой спаситель — не кто иной, как Гастон де Медина, и что я вижу перед собой отца моей дорогой Агнес. В это время он как раз рассказывал, что она окончательно приняла обет, но я встретил эту новость с видимым безразличием. С той минуты, как я ее нашел, все остальные препятствия казались мне незначительными. Я очень рассчитывал на то доверие, которым пользовался мой дядя при Римской курии и которое должно было помочь получить разрешение освободить ее от обета. Укротив боль, которая сжимала мне сердце, я совершил невозможное, чтобы выказать дону Гастону признательность за те заботы, которыми он меня окружил.
Что касается убийц, то я сильно подозревал, что знаю, откуда направлен этот удар, и не хотел требовать расследования, которое открыло бы дону Гастону преступление его сестры, что одновременно раскрыло бы меня как Альфонсо де Альворадо, а я слишком боялся, что, узнав это, он предпримет все меры, чтобы держать меня подальше от Агнес. Главным для меня было — не позволить ему узнать меня под каким-либо другим именем, нежели Раймонд де Лас Систернас. Я сказал ему, что скромность запрещает мне говорить о деле, где непосредственно задета честь одной высокопоставленной дамы, он понял, что настаивать не стоит, и перестал задавать мне новые вопросы на эту тему.
Однако Теодор продолжал заниматься моими делами, и его усилия наконец увенчались успехом. Едва я поправился, как он мне объявил, что ему удалось подкупить садовника монастыря Святой Клары и тот согласен принять меня в качестве своего помощника.
Четыре дня я работал в саду монастыря, не встречая Агнес. Наконец на пятое утро случай мне благоприятствовал. Я услышал звук ее голоса и уже побежал к ней, как вдруг увидел настоятельницу и остановился. Я быстренько вернулся назад, спрятался за большим стволом дерева и постарался подслушать их разговор. Аббатиса подошла и села рядом с Агнес на скамейку, находящуюся неподалеку. Она начала ей громко выговаривать: меланхолия-де — оскорбление Дома Божьего.
Плакать из-за потери любовника в ее ситуации было преступлением, но плакать из-за его вероломства — верх безумия и просто бессмысленно. Затем, когда юная послушница сообщила, что аббатису ждут в приемной, та ушла.
Не успела она скрыться из виду, как я направился к моей дорогой Агнес, но, опасаясь, как бы мой вид не вызвал у нее внезапного волнения, я принял чрезвычайные меры предосторожности. Но сердце уже ее предупредило. Она подняла голову, и я почувствовал, что она тут же обо всем догадалась.
Задохнувшись от удивления, она попыталась убежать, но я удержал ее, умоляя выслушать меня. Она с яростью оттолкнула меня и приказала покинуть сад. Просьбами, клятвами, мольбами мне удалось уговорить ее не спешить сразу уходить. Она сказала, что сейчас у нее нет времени поговорить со мной, но назначила мне свидание на одиннадцать часов вечера, и с этой надеждой мы расстались. Она поспешила вернуться в келью.
На свидание она пришла вовремя, и я смог наконец рассказать ей причину моего исчезновения в ту роковую ночь пятого мая. Мой рассказ сильно взволновал ее, и она стала горько упрекать себя за то, что разуверилась во мне и решила принять обет. Но теперь слишком поздно: ее судьба решена, она приняла обет, отныне нас разделяет несокрушимая преграда, и мы больше не сможем увидеться по эту сторону могилы.
Я умолял ее не отчаиваться, рассказывал ей о своем дядюшке, герцоге-кардинале де Лерна, который имеет большое влияние при Римской курии и легко поможет мне получить для нее освобождение от обета.
Она напомнила о своем отце, который, как сказала она, оставался неколебимым в этом вопросе и который никогда не позволит своей дочери нарушить его собственные обязательства по отношению к Богу. Я пытался убедить ее обойтись без его согласия.
— Раймонд, — ответила она, — я люблю отца и никогда не смогу отказаться от его нежности. Кроме этого несчастного обстоятельства с моим обетом, он всегда относился ко мне с самой нежной любовью, ни на миг не переставая обо мне заботиться. Кроме того, мои обязательства по отношению к небу добровольны, и смогут ли люди освободить меня от них, если моя совесть не позволяет мне этого.
Я начал возражать, но раздался звон монастырского колокола, созывающего монахинь, и Агнес ушла, не забыв назначить мне свидание на следующий день в этом же месте и в тот же час. Наши беседы повторялись часто. И вот теперь, дорогой Лоренцо, я нуждаюсь в вашей снисходительности. Взвесьте все обстоятельства наших свиданий, вспомните о нашем отчаянном положении, о нашем чувстве, о нашей молодости, о нашей длительной привязанности друг к другу, и вы поймете, что искушение было слишком сильным. Однажды вечером честь вашей сестры была принесена в жертву моей страсти.
При этих словах в глазах Лоренцо вспыхнул гнев, и он хотел было вскочить со своего места, но маркиз, который увидел его движение, схватил его руку и с силой сжал ее.
— Мой брат, мой друг, умоляю вас, позвольте мне закончить, а до тех пор умерьте ваш гнев и поймите, что если во всем этом и есть преступление, то только мое, а не вашей сестры, на которую падет осуждение.
Лоренцо очень быстро позволил себя уговорить, но окончание рассказа дона Раймонда он слушал уже с видом угрюмого нетерпения.
— Опомнившись, Агнес отскочила от меня с ужасом. Она осыпала меня самыми жестокими словами, принялась бить себя в грудь и раздирать себе лицо с яростью, граничащей с безумием. Внезапно во мне проснулось отвращение к себе, и, дрожа от тоски и отчаяния, я попытался ее утешить, но я не знал, что сказать. Когда я захотел взять ее руку и прижать к губам, она дала мне пощечину и закричала в исступлении, сила которого меня ужаснула:
— Не прикасайтесь ко мне, неблагодарное и вероломное чудовище! Как я ошиблась, доверившись вам! А я всегда считала вас своим другом, своим защитником. Вы овладели мной, как проституткой. Вон отсюда, презренный, вы больше не увидите меня!
И она скрылась в келье. Я ушел, отупев от страдания и смущения. Назавтра с утра я был на своем посту, но в течение многих дней Агнес не считала нужным показываться.
Наконец однажды она прошла неподалеку от того места, где я делал вид, что работаю. Увидев меня, она отвернулась, а спустя некоторое время старый садовник объявил мне, что она считает мое присутствие в монастыре преступлением, и если я буду и впредь попадаться ей на глаза, она решится все открыть настоятельнице, а что касается его самого, то, черт возьми, если он и согласен в крайнем случае потерять свое место, то рисковать ради меня и оказаться в тюрьме Инквизиции он не собирается.
Вся моя диалектика была бессильна побороть ее категоричность, и мне оставалось только решиться никогда больше не переступать порог монастыря. Тут моего отца поразил сильнейший апоплексический удар, из-за чего мне пришлось поехать в Андалузию. Я нашел отца при смерти. Однако он умер не сразу, хотя уже никогда полностью не приходил в сознание в течение всей агонии, которая тянулась несколько месяцев. Наконец он умер. Мои обязанности сиделки и необходимость привести в порядок дела, которые были прерваны его кончиной, до последнего времени удерживали меня вдали от Мадрида. Я вернулся только четыре дня назад и, придя к себе, нашел ожидавшее меня письмо.
И он протянул Лоренцо листок:
Увы! Раймонд, я хотела бы думать о вас только с ненавистью, но отныне я этого больше не могу, да и маленькое существо, которое живет во мне, приказывает мне простить его отца. Я дрожу от мысли о мщении аббатисы, и мы оба погибли, если только откроется мое положение. Посоветуйте мне что-нибудь, но не старайтесь увидеть меня! Ах! Как жестока моя жизнь! Без сомнения, смерть моего бедного отца в то время, когда мы еще встречались, разрушила огромное препятствие, и я больше могу не опасаться его гнева, но гнев Господний?
О! Раймонд, кто меня защитит? Напишите мне, супруг мой! Скажите, что разлука не умалила вашу любовь и что вы предпримете все на свете, чтобы не дать погибнуть будущему ребенку и его несчастной матери. Я с тревогой жду вашего ответа. Лучше всего передать его, вложив письмо под ноги большой статуи, которая находится в церкви Капуцинов. Каждый четверг я хожу на исповедь и найду способ взять его, не привлекая внимания.