— Какой в самом деле обворожительный молодой человек, Антония, перед его обаянием невозможно устоять, оно тронуло даже меня. Долго вы с ним вчера пробыли в соборе?
— Все время, пока я была там, он не отходил от меня ни на миг, уступил мне свое место и был очень любезен.
— Правда? Но почему же ты до сих пор мне ничего не сказала? Твоя тетя так хвалила своего друга, а ты рассказывала только о красноречии Амбросио; и как же так получилось, что ни та, ни другая ни словечка не сказали о таком человеке, как Лоренцо?
Она умолкла и взглянула на Антонию, красную от смущения и не смеющую открыть рот.
— Может быть, ты о нем не такого хорошего мнения, как я? Что по мне, это очень красивый молодой человек, и он так разумно рассуждает. Впрочем, может быть, на тебя он произвел другое впечатление? Он тебе не очень понравился?
— Не понравился? О, мамочка, дорогая, как вы можете так говорить? Я была бы неблагодарной, если бы оказалась равнодушной к его доброте, и совсем слепой, если бы от меня ускользнули его достоинства. Я никогда не встречала столько достоинств, соединенных в одном человеке, и не думаю, чтобы можно было найти во всем Мадриде подобного ему.
— И что же вы не удостоили такую диковину ни одним добрым словом? Почему вы от меня скрыли, что его общество доставило вам такое удовольствие?
— Правду сказать, я и сама не знаю. Я уже тысячу раз собиралась вам о нем рассказать, его имя было уже у меня на губах, но каждый раз, как только я собиралась его произнести, смелость вдруг покидала меня.
Сказав это, Антония, отложив свое вышивание, бросилась на колени перед софой, где сидела ее мать, и спрятала лицо на ее груди.
— Не надо бояться, доченька, — считай меня больше своим другом, чем строгой матерью, и не бойся, что я буду тебя упрекать. Я читаю в твоем сердце, как в книге, ведь ты совсем еще не умеешь ничего скрывать. Этот Лоренцо, уж поверь мне, опасен для твоего покоя, а ведь он уже произвел большое впечатление на твое сердечко. Я думаю, что открою не очень много, если скажу, что ваша симпатия взаимна, но подумай сама, каковы могут быть последствия ваших взаимных чувств? Ты бедна, у тебя нет друзей, Антония. А Лоренцо — наследник герцога Медина Чели, и даже если его намерения безупречны, его дядя никогда не согласится на ваш союз. А без его согласия я не дам своего. Печальный опыт научил меня, каким горестям обрекает себя девушка, входящая в семью, которая ее не принимает. Постарайся побороть свое чувство, чего бы это тебе ни стоило, сделай усилие, чтобы его победить. Чтобы ты не слишком им увлеклась, мне кажется, будет лучше впредь ограничить визиты Лоренцо. Услуга, которую он нам сейчас оказывает, не позволяет мне открыто отказать ему от дома, но, насколько я могу судить по первому впечатлению, не в его характере обижаться, если я его попрошу приходить реже. При первой же встрече я могу сказать ему о том затруднительном положении, в которое ставят меня его визиты. Как ты считаешь, дитя мое, это следует сделать?
Антония согласилась без колебаний, но не без огорчения, на все, что от нее требовала мать, но как только оказалась в постели, она начала так часто и с таким жаром клясться себе, что больше никогда не будет думать о Лоренцо, что на самом деле она ни о чем другом не думала, пока не уснула.
Со своей стороны, маркиз де Лас Систернас тоже не оставался бездеятельным, и в полночь он и Лоренцо прибыли в карете четверкой к низкой дверце, которая вела в монастырский сад. Часы пробили, когда они открывали калитку; они приехали вовремя, и Агнес должна была уже быть на месте. Они прислушались, стараясь уловить звук ее шагов, но не было слышно ни шороха. В конце концов маркиз не выдержал и, боясь, что его вторая попытка будет такой же неудачной, как первая, предложил обследовать подступы к монастырю. Вокруг было тихо и темно, утих даже ветер. Они подошли ближе, все было неподвижно, и вид этого огромного черного здания без единого огонька вызывал самые мрачные предчувствия. Их охватила тревога, а когда первые утренние лучи осветили черепичные крыши, тревога стала совершенно невыносимой. Им нужно было немедленно уходить, если они не хотели быть застигнутыми здесь. Настоятельница приняла меры, и маркиз не знал, что он открыт, однако арестовать его прямо в монастыре — значило бы только создать беспорядки, самые предосудительные для святости этих мест, и вызвать в Мадриде слухи о позоре монастыря. Главное для нее было не упустить свою жертву и не дать просочиться за стены монастыря слухам о ее грехе. И вот так, ничего не зная о жестокой судьбе, уготованной Агнес, маркиз и Лоренцо должны были поспешно удалиться, не сумев разгадать причину этой новой неудачи.
На следующий день Лоренцо заявился в монастырь и потребовал, чтобы ему без промедления привели сестру. Настоятельница вышла к решетке, изобразив на лице прекрасно сыгранную печаль. Она объявила ему, что Агнес очень плохо и она не в состоянии выйти из кельи. Лоренцо этому не поверил и удвоил свою настойчивость, заявив, что если сестра не может сама дойти до решетки, то пусть, по крайней мере, его допустят к ней в келью. Услыхав эти богомерзкие требования, аббатиса резко отступила назад и перекрестилась, демонстрируя настоящий ужас перед тем, что мужчина намеревается нарушить тайну святого дома; она попросила его не настаивать, но разрешила прийти на следующий день, — она надеется, что Агнес почувствует себя достаточно хорошо, чтобы дотащиться до решетки приемной. Назавтра он пришел очень рано; состояние Агнес не изменилось к лучшему, и лекарь запретил кому бы то ни было приближаться к ее постели. Лоренцо вспылил, он вышел из себя, стал угрожать; ничего не помогло, и, разочарованный, он вернулся к маркизу. Тот со своей стороны предпринял все возможное, чтобы понять причину неудачи. В эту историю посвятили дона Кристобаля, которому удалось добиться расположения старухи-привратницы Святой Клары, но она замкнулась, когда он затронул эту тему, и из нее ничего не удалось вытянуть. Маркиз обезумел от горя, тревога Лоренцо ни в чем не уступала его тревоге.
Оба они были уверены, что стали жертвой предательства, и не сомневались, что Агнес вовсе не больна, но они не знали, как приняться за дело, чтобы вырвать ее из когтей неумолимых врагов. Лоренцо не пропускал дня, чтобы не пойти в монастырь, но получал каждый раз один и тот же ответ, приводящий его в отчаяние. Так продолжалось до того дня, когда маркиз получил письмо от кардинала-герцога де Лерна: по предписанию Рима Агнес была освобождена от своего обета и окончательно возвращалась в лоно семьи. Это известие помогло им избавиться от всяческой щепетильности. Было решено, что Лоренцо пойдет к настоятельнице с папской буллой и потребует, чтобы ему немедленно вернули сестру; все должно было отступить перед этой бумагой, все возражения отпадали, он имел право немедленно отвезти Агнес во дворец Медина, и он решил это сделать на следующий же день.
Когда беспокойство о сестре утихло, он счел возможным заняться своими собственными делами. Он отправился к Эльвире, которая охотно его приняла. Но как только он пришел, Антония удалилась в комнату вместе с теткой, и он остался лишь с хозяйкой дома.
— Не считайте меня неблагодарной, — сказала она ему, — я помню важность оказанных вами услуг, но здоровье мое пошатнулось, и я думаю, что очень мало времени отделяет меня от минуты, когда я предстану перед ликом Господним. Моя дочь молода и бесхитростна, она не знает коварства и козней света, и меня беспокоит ее будущее. Вы молоды, привлекательны, полны достоинств, дон Лоренцо, а Антония так чувствительна, она очень благодарна вам за все, что вы для нее сделали, но ваше появление пугает меня, я боюсь, как бы оно не заронило в сердце моей дочери чувства, которые станут несчастьем ее жизни. Простите, что я доверяю вам свои опасения, но я умоляю вас пощадить сердце матери, живущей только ради своего ребенка. Поверьте, я глубоко сожалею, что не могу поддерживать знакомство с вами, но интересы Антонии вынуждают меня просить вас больше к нам не приходить. Я принимаю вас, дорогой Лоренцо, за истинного рыцаря и уверена, что вы окажетесь достойны уважения, которое я к вам питаю.
— Я как никто ценю вашу искренность, — ответил Лоренцо, — и все же я думаю, что ваше предубеждение рассеется, как только вы меня выслушаете. К вашей дочери меня влечет не мимолетный каприз, я люблю ее глубоко и серьезно, и я решил на ней жениться. Хотя я не принадлежу к очень богатым людям, у меня есть надежды, которые дают мне право претендовать на руку дочери графа де Лас Систернас.
Эльвира прервала его:
— Этот пышный титул, дорогой Лоренцо, заставляет вас забыть о нашем низком происхождении; вы должны смотреть на Антонию не как на представительницу рода графа де Лас Систернас, а как на внучку ремесленника Торридо д’Альфа. Разница между нашим положением и положением племянника и наследника могущественного герцога Медина не позволяет мне надеяться, что ваш дядя одобрит этот союз, поэтому я предвижу, что последствия вашей привязанности не могут не быть гибельными для душевного покоя моей девочки.
