И тут она увидела Джулио. Он стоял под фонарем и смотрел вверх, очевидно пытаясь найти ее окна.
— Дорогой, я здесь, — прошептала она. Наконец он увидел ее и неуверенно махнул ей рукой. Она молча кивнула: «Иди сюда, ну скорее же, иди ко мне!»
Он постоял еще несколько томительных минут внизу, засунув руки в карманы плаща, с развевающимися на ветру волосами. Затем быстро пошел в сторону подъезда.
Глава 11
Кэйт заговорила первой. Но Джулио так крепко прижал ее к себе, что она обращалась в основном к лацканам его плаща:
— Ты простишь меня за то, что я была такой ДУРОЙ?
Джулио еще сильнее сжал ее в объятиях.
— Если только ты простишь меня за то, что я такой самовлюбленный осел.
— Нам действительно надо поговорить. Черная бровь насмешливо взметнулась вверх.
— Может быть, не стоит. Чем меньше мы разговариваем, тем лучше. — В уголках его рта пряталась озорная усмешка.
— Я хочу, чтобы ты отнесся к этому серьезно, милый, и дай мне свой плащ.
— Хорошо, дорогая, — сказал он с притворной покорностью, позволяя Кэйт отвести себя в комнату и усадить на диван.
— Джулио, почему ты в смокинге?
— Потому что мы идем на прием. Не успела она и рта раскрыть, как он снова схватил ее в свои объятия. Губы его были настойчивы, язык требовательным, как будто они расстались не несколько часов, а несколько лет тому назад. Он целовал ее с жадностью путешественника, много лет проведшего в плаваниях и наконец вернувшегося домой. Затем слегка отстранился и посмотрел ей прямо в глаза.
— Может быть, хочешь что-нибудь выпить, Джулио?
— Нет, я хочу тебя. Иди ко мне, мне нужно тебе кое-что сказать. — Он взял ее руку, подтянул к дивану и посадил к себе на колени. — Вот это я и называю уютом, — сказал он, ласково прижимая ее к себе. — Кэйт, я был не прав сегодня, когда стал уговаривать тебя переехать к себе. Я слишком поторопился. Боюсь, что у меня появились симптомы излишнего пыла, свойственного немолодым мужчинам.
— Какой же ты немолодой мужчина?!
— Ну, просто в последнее время я стал болезненнее ощущать быстротечность времени. Я хочу жить с тобой…
— Но я…
— Тихо, — сказал он, прикладывая палец к ее губам, — дай мне закончить. Не имеет значения, что ты сейчас не хочешь переехать ко мне. Я готов ждать, пока ты сама не решишь сделать это. Может быть, ты подумаешь над этим?
— Целый день я не могу думать ни о чем другом. Мне бы хотелось подождать, Джулио, пока мы не узнаем друг друга получше. Ведь в сущности мы совсем…
Его губы коснулись уголка ее рта.
— Я бы этого не сказал.
— Ты понимаешь, что я имею в виду. Он поцеловал кончик ее носа.
— По крайней мере ты знаешь, что у меня нет другой женщины.
— Это правда. Только скажи мне…
— М-м-м? — Он слегка прикусил мочку ее уха.
— Зачем тебе так много запасных зубных щеток?
Он весело расхохотался.
— Я их купил по дешевке у Маккея — шесть штук за шесть пятьдесят. А ты ревнючка! — Он прижал ее к себе. — После того как ты сбежала от меня сегодня, официантка, принеся мне счет, сказала:
— Вы, наверное, ужасно вели себя, если такая милая девушка ушла от вас вся в слезах. Пойдите за ней и извинитесь.
— И что ты ответил?
— Ничего не ответил. Я чувствовал себя ужасно глупо. Затем она швырнула мне сдачу со словами: «Все вы, мужики, одинаковы!»
— Бедняжка. А я думала, что англичане все такие сдержанные. Больше никогда в жизни не будем так ссориться. Мне было плохо весь день.
— А куда ты делась. Я не смог тебя найти, когда пошел за тобой.
— Прошлась по Мэдисон-авеню, пока немного не остыла, а потом домой. Моя подруга Марион принесла мне рагу, мы с ней поужинали вместе и немного поболтали. Я много думала о Мелиссе и Саймоне.
— И что это было за рагу?
— Если они смогли решить все свои проблемы, то почему это не можем сделать и мы?
— Так что это было за рагу?
— Ну, там было всего намешано — сельдерей, лук, брюссельская капуста, потом, по-моему, сладкий перец, морковь, горошек, вермишель, пара банок грибного супа, а сверху — жареная картошка.
Он содрогнулся.
— Звучит ужасно.
— Так и знала, что ты это скажешь.
— Прости за грубость. Я уверен, что все это было необыкновенно вкусно.
— Вообще-то, какая-то клейкая гадость, — призналась она, чувствуя себя предательницей.
— Ага! Я тебя уже понемногу начинаю обращать в свою веру.
— Да, хотя я еще и проявляю осторожность.
— Ты не слишком осторожна, чтобы не поужинать со мной?
— Нет, если готовить будешь ты.
— Ну, а может быть, пойдем на прием?
— Но сейчас уже одиннадцатый час, а завтра у меня полно работы. Может быть, лучше нам остаться здесь? — Она погладила его растрепавшиеся волосы.
— Мне надо туда пойти, — сказал он, беря ее за руки и прижимая их к груди. — Ты знаешь Дона Риччи, театрального художника? Мы вместе учились в школе. Сегодня у него премьера «Бута», и я обещал, что появлюсь в «Сарди» на банкете, где будет вся труппа.
— О, Джулио, как здорово! Никогда не была на банкете по случаю премьеры. А что мне надеть?
— На банкет по случаю премьеры можно надеть все что угодно, — это не имеет значения.
— Так почему же ты надел черный галстук. — Кэйт покачала головой. — Все вы мужики, одинаковы. Налей себе что-нибудь выпить, — сказала она, скрываясь в ванной. — Я буду готова тук? через полчаса.
Ее самое нарядное платье было не черным и не темным, а мягкого зеленого цвета из шелкового трикотажа. Цвет его очень гармонировал с цветом ее глаз. Спереди оно было ей под горло, зато спина вся открыта. V-образный вырез доходил почти до талии. Она надела жемчужные серьги и опрыскала себя самыми лучшими своими духами. Ее вечерний плащ из тафты был более темного оттенка, чем платье, с подкладкой из японского шелка цвета морской волны.
Увидя ее, Джулио тут же встал. Она подала ему свой плащ и немного покрутилась перед ним.
— Кэйт… о, Кэйт, — выдавил он, глаза его светились от восхищения. Давай забудем про банкет.
Он бросил плащ на диван и подошел к ней ближе. Его руки скользнули по обтянутым шелком бедрам.
— Давай останемся здесь.
— Ни за что на свете, — засмеялась она, выскользнув из его рук. — Ни за что на свете не пропущу такое событие.
Джулио назвал свое имя у столика администратора и отнес плащ Кэйт в раздевалку.
— Зал «Беласко» — за баром, — сказал он, показывая рукой налево, где на небольшом пятачке сгрудилась масса народу. — Я буду прокладывать дорогу — дай мне руку.
Когда они протискивались через толпу, она чуть не столкнулась с женщиной, показавшейся ей удивительно знакомой — у нее были фиалковые глаза и такое количество бриллиантов, что ими можно было бы осветить весь Бродвей. Она весело смеялась над тем, что рассказывал ей стоявший рядом с ней мужчина. Его глаза за очками в роговой оправе щурились от смеха, а улыбка была такой широкой, словно он хотел проглотить земной шар.
