Екатерина Модестовна зачем-то зажмурилась, как перед прыжком в холодную воду, потом широко открыла глаза, заглянула в фототаблицу и сразу решительно кивнула:
– Да. Это он. Поляков Герард Васильевич. Наш сосед.
18
«Главному врачу клиники им. Отто
«Я, Анна Георгиевна Наруцкая, 1884 года рождения, отказываюсь от всяких прав на ребенка, рожденного мной 1 января 1922 года, и не возражаю против его усыновления».
– Хоть бы словечко про то, от кого ребенок рожден.
– А главное, кто это – мальчик или девочка?
Таня с Антоном, сблизив головы, сидели на кровати в палате, находившейся в безраздельном пользовании Антона.
Только что ушел Спартак Иванович, навестивший Антона, во-первых, по делу, – для допроса в качестве потерпевшего, а во-вторых, просто по-человечески. И, как человек человеку, принес ему от всей души пол-литра водки. И очень удивился, когда Антон отказался составить ему компанию.
– Татьяна, а ты? – с надеждой обратился он к секретарше.
– Я не пью без закуски, – обреченно ответила Татьяна, по опыту знавшая, что от Спартака Ивановича в таких случаях не отвязаться, он даже кошку заставит выпить, не говоря уже о трезвенниках и язвенниках. А уж скольких зональных прокуроров он на своем веку споил, и вспомнить страшно.
– Да ладно, без закуски, – отмахнулся Спартак Иванович. – Вон тебе закуска!
Он щелкнул пальцем по баночке с поливитаминами, стоящей на тумбочке у кровати.
– Вот как-то в семьдесят третьем или семьдесят четвертом, помню, пили мы под дет-скую смесь, которую вместо молока грудничкам разводят. Ну и гадость, я вам скажу! Как ее только младенцы потребляют!
– А вы ее разводили? Или порошком жевали? – заинтересовался Антон. Ему трудно было представить, как можно закусывать водку детской смесью или бульонным кубиком.
– Мы ее с кофе растворимым смешивали. Как нас после этого выворачивало, страшно сказать! – на лице следователя появилось мечтательное выражение. – Ну, поехали, Танечка! За здоровье молодого, как говорится!
На свет явились обязательные одноразовые стаканы. Таня с отвращением пригубила из своего стаканчика, а Спартак опрокинул порцию одним махом. Открыл баночку и насыпал Тане на ладонь желтеньких витаминных шариков:
– О! Заодно и пользу здоровью принесешь.
Потом оглядел присутствующих:
– Ну что, я так понимаю, что больше никто не будет? Эх, с вами каши не сваришь.
Он поднялся, пихнул Антона в плечо:
– Ладно, полетел я. А ты тут времени не теряй, все равно валяешься, ничего не делаешь. На, пораскинь мозгами, – он кинул на кровать к Антону серый конверт без надписей. – Это мы накопали в квартирке у покойного. Подумай, важная для нас бумажка или нет. У него тайник был за книгами, вот там лежал конвертик. Так кто ж он все-таки? Поляков или не Поляков? Ты подумай, в общем. Ну все, хорошего вам секса, голубочки.
Дверь за ним закрылась, и Татьяна с Антоном стали рвать друг у друга конверт.
– Кто у нас двадцать второго года рождения? – стала вспоминать Таня.
– Сын Полякова, – ответил Антон.
– Сын? – подняла брови Таня. – Ты уже решил, что это сын того Полякова? Василия? Который умер перед зеркалом в двадцать третьем году?
– Ну, а кто же? Во-первых, у нас есть персонаж 1922 года рождения, так? Во-вторых, этот персонаж носит фамилию Поляков и отчество Васильевич. Чего тебе еще?
– Не знаю, – Таня пожала плечами. – Мне кажется, этого мало. Фамилия обычная, отче ство еще обычнее.
– Да?! – закипятился Антон. – А то, что этот, с обычным отчеством, вселился в квартиру именно того самого Полякова, это ничего?
– Да. Это серьезный аргумент. Но у меня тогда два вопроса, – Таня придвинулась поближе к Антону. – Первый: получается, что Герард Васильевич Поляков – сын Анны Наруцкой и Василия Полякова?
– Ну да, – кивнул Антон.
– Хорошо. Но бабушки опознали в этом самом Герарде Васильевиче человека, похожего на Годлевича.
– Ну-у, – Антон уже понял, куда Таня клонит. – Тогда получается, что тот, кто был убит в квартире Полякова, на самом деле – сын Годлевича и Ангелины Покровской, а вовсе не Полякова и этой нашей роковой женщины. Но у них разница в шесть лет.
– Вообще-то, если парень развит физически, то оценить с первого взгляда восемнадцать ему или двадцать четыре трудно.
– Да? Ну, тебе виднее, – с сомнением сказал Антон. – И знаешь, что еще получается? Что если это Годлевич, то у нас опять никуда не пристроен товарищ, который родился 1 января 1922 года.
– От которого Наруцкая отказалась в роддоме? Знаешь, Антон, я запишу все на бумажку, – предложила Таня, – а то у меня уже голова кругом идет от всех этих личностей. Кто чей сын, кто чей муж? У бабушек Покровских, между прочим, был один муж на двоих. Может, и сын у кого-то на двоих, а?
Антон усмехнулся.
– Все может быть. И не забывай, что нам ведь надо ко всему этому зеркало пристроить. Зачем его уносят с места происшествия? Что оно так всем далось?
– Но это же большая ценность.
– Да? Что-то никто не продает эту большую ценность, а все предпочитают тупо просиживать перед ним до самой смерти.
– Тоже верно.
– Татьяна, у меня к тебе будет важное задание.
– Я готова, – Таня снова смешно округлила глаза, и Антон поймал себя на мысли, что ему хочется ее поцеловать. Хорошо, что она не роковая женщина.
– Слушай.
Она села перед Антоном, как прилежная ученица, положила на колени блокнот, достала ручку и приготовилась записывать задание. Антон достал папку с документами, которые по его просьбе принесла из дому мать, и нашел вырезку из газеты, посвященную смерти Полякова.
– Вот, помнишь? «Часы у Полякова били полночь, и семья заметила, что от зеркала, стоящего в их комнате, исходит странное мерцание. Все они позже рассказывали, что, когда затих последний удар часов, в зеркале появилась человеческая фигура. Затаив дыхание, наблюдали они, как очертания фигуры становятся все более четкими, и наконец узнали в ней женщину в шляпе с полями. Одновременно из комнаты Полякова донесся страшный крик, грохот, и женщина в зеркале исчезла»...
– Ну? – спросила Таня, подняв на него глаза. – Я даже представить себе не могу, как это могло получиться. Там же еще написано, что он в кресле не отражался?
– Правильно. Теперь вспомни про все случаи смерти перед зеркалом. Тут в газете написано, что раздался грохот, и женщина в зеркале у соседей исчезла, а в комнате Полякова нашли невредимое зеркало, но позади зеркала валялась разбитая лампа.
– Ну и что?
– Вспоминай дальше. По словам соседей Паммеля, в его комнате был небольшой прожектор, закрепленный на стене, и он передвигал зеркало.
– Все равно не понимаю, к чему это все.
– У меня есть одна версия. Слушай дальше. Когда мы приехали на труп Годлевича, в первый день моей работы, зеркало там было отодвинуто от стены...
– Но там-то прожектора не было, я протокол читала, – сказала Таня, и Антон удивился:
– Ты протокол читала? А зачем?
– Я всегда протоколы читаю. Учусь. Я же собираюсь в прокуратуре работать после окончания своего ликбеза, надо опыта набираться. Я и дежурю со следователями, если время позволяет.
– И со Спартаком дежурила? – напрягся Антон.
– Дежурила, – вздохнула Таня.
– Приставал?
– Приставал. Поэтому я больше с ним не хожу. А вот с бабой Тоней нормально дежурить. Но мужики к ней клеются... – Таня зажмурилась и потрясла головой.
– К ней?! – не поверил Антон. – Ей же лет уже много.
– Ну так я и не говорю, что к ней опера молоденькие липнут. А вот мужики в возрасте, эксперты, прокуроры дежурные, опера, которые постарше, – от тех просто отбою нет. А на меня никто внимания не обращает.
– Ну, в общем-то, – вслух подумал Антон, – могу себе представить, что она еще вызывает интерес. Я и сам чуть было...
– Анто-он, – позвала Таня. – По-моему, мы отвлеклись. К чему все эти лампы, прожектора?..
– У меня появилась сумасшедшая мысль, – тихо сказал Антон. – У зеркала есть какой-то оптический секрет. Я же сам видел в нем призрак.
– Ой! – сказала Таня. – Мне страшно.
Антон положил ей руку на плечи.
– Не бойся. Призраков не бывает.
– Ну да, не бывает, – возразила Таня прижимаясь к нему всем телом, и он почувствовал, что она дрожит. Надо же, какая она впечатлительная!
– Не бывает, – твердо сказал он. – Значит, это какой-то оптический эффект. И для того, чтобы он сработал, надо, чтобы позади зеркала был какой-то источник света.
– Погоди, но в комнате Годлевича никакой лампы не было, – нахмурила лоб Таня.
– Не было, но зеркало было отодвинуто от стены так, что прямо ему в тыл светило яркое солнце.
– Я все равно не понимаю, – призналась Таня.
– Я тоже не сразу понял. Но мы имеем факты: при определенном освещении и при определенном угле зрения в зеркале можно увидеть женщину в шляпе с полями. О ней есть упоминание в заметке про смерть Полякова, наконец, ее видел я, и мама моя видела, тогда, на трупе Паммеля.
