— Такого не может быть. Заводы охраняются, большая часть казаков и вовсе на войне, это разбойники, не более, таких и казачьем круге не примут. А башкиры, да кайсаки, так и вовсе вся Степь, те постоянно бунтуют, а мы их подавляем. Простите, государь, но мне не совсем ясны Ваши опасения, — Шешковский явно сегодня нарывался еще раз получить по своему горбу тростью. — Мы всех самозванцев вылавливаем. С кем разговариваем, кого и пристраиваем то в рекруты, то и в Сибирь картофель высаживать. И этого изловим.
Спелись два моих управленца, выступили единым фронтом. И был бы кто иной, так подумал, что просто не хотят работать, так нет же, эти трудятся и тогда, когда и я не замечаю их усердия. Им не нужно постоянно напоминать про обязанности.
Хотя, а что тут такого? Появился некий казак, имя которого пока еще не выявили, представился Шлиссельбургским затворником, которого убили, я это точно знаю, теперь народ баламутит, чтобы идти ко мне. И в этом случае я, якобы, жду своего брата, ибо милосердный и покарал злых Шуваловых, которые извели по наущению Елизаветы мальца, лишенного венца. И меня, оказывается, чуть ли не на цепи держит Иван Иванович Неплюев.
Именно личность Неплюева на Юге Урала самая ненавистная, так как методы, которыми пользовался мой Первый министр, бывший некогда губернатором только зарождавшейся Оренбургской губернии, мягко сказать… не изобиловали милосердием. Но как было иначе действовать, когда русские крепости практически осаждались? Когда первое строительство Оренбурга закончилось кровавыми набегами степняков и пришлось город переносить в иное место? А у тех, кого некогда покарал Неплюев, сейчас подросли дети, и они знают лишь одно — русский губернатор убил отца.
Вот так, в народе я и законный и милосердный и, по представлениям обывателей, должен любить своего брата, или, получается, какого-то там племянника, что буду лишь благодарным, если ко мне допустят спасенного Иоанна Ивановича. Это кто так точно чувствует душу народа, чтобы столь грамотно использовать и представления моих подданных и их понимание справедливости? За самозванцем идут люди, многие. И это не только башкиры и кайсаки, это и крестьянство, которое обживается на северо-востоке Оренбургской губернии, немецкие переселенцы Нижнего Поволжья. Даже до этих доходят отголоски народного движения. Моим именем подымают народ!!! Царь, дескать у нах хороший, а вокруг его только ворье и предатели. Таким «Макаром», скоро пойдут меня освобождать от злого Неплюева.
— А вам не кажется, господа, что виднеются уши английских зайцев? — спросил я.
— Ваше Величество, там и французская лягушка квакает, — усмехнулся Шешковский.
— А меня выманивают. Знают о том, что должен сорваться и лично отправится к казакам, чтобы провести там встречи, успокоить народ, как это уже случалось, когда я был только наследником,- размышлял я.
— Боюсь повториться, Ваше Величество, но я не считаю, что незначительный бунт на юге Яика достоин того, чтобы привлекать большие силы, которые так сильно нужны в начавшейся войне, — повторил свою мысль Померанцев.
Не знают они о Емельяне Пугачеве, как тот начинал малым отрядом, но после имел армию до тридцати тысяч человек. И не так уж и неспособную армию. Разоренный юг Урала, разоренное Нижнее и частью Среднее Поволжье, волнения в Москве и иных городах, которые уже ждали Петра Федоровича, чудом спасшегося. Это ужасные последствия того самого «русского и беспощадного» бунта, которые лишь на поверхности [в РИ, при дворе Екатерины Великой, так же никто не верил в серьезность Пугачевского бунта].
Сам по себе бунт подобного пугачевскому масштаба, даже для этой России уже удар и откат чуть назад в развитии. На юге Урала много заводов, Самара превратилась в одну большую фабрику, которая способна одеть и в шерстяные ткани и в деним половину России. Это, в современных условиях, удар и по позициям России в гибридном противостоянии моей империи с Китаем на Востоке в землях кайсаков-казахов и джунгар.
И это в то время, как начались активные боевые действия со шведами, русские войска уже заждались персидской и турецкой атаки, которые, вероятно, были синхронизированы со зловещим планом атаки на казацкие поселения. Но не получилось создать хаос на Кавказе, следовательно, идет пересмотр планов. Тут недавно подал аналитику Генеральный штаб, где высказывается предположение, причем аргументированное и с цифрами, что начало активности турок должно совпасть с готовящейся нашими врагами атакой на иных направлениях, но прежде всего с операцией англо-французов в Дарданеллах. И понятно, что в случае прорыва и выхода вражеского флота в Черное море, турки могут и, скорее всего, должны, атаковать и Константинополь. Вряд ли взор недругов России устремляется дальше атаки на бывшую столицу Османской империи. Вместе с тем, если мы теряем проливы, мы теряем очень много, ставя при этом под угрозу и Крым.
Туркам бы замириться с нами. Ведь очевидным становится, что балканские государства останутся независимыми, туркам дальше Константинополя не дадут продвинуться. Из Турции просто и незатейливо сделают марионеточное государство, каковым, к примеру, являлась некогда Латинская империя, существовавшая на части территории Византийской, но была под контролем Венеции и частью Генуи. Но все эти эмоции… Отомстить нам желают.
— Обложили нас! — со вздохом произнес я. — Что предлагаете, с учетом моего видения проблемы бунта на Юге Урала, как существенной. Или нужно время для размышлений?
— Я уже думал, Ваше Величество. Могу говорить в присутствии Савелия Даниловича? — сказал Шешковский.
— А что, господин Грановский еще не всех шпионов выловил? Думаете, что российский министр внутренних дел работает на Фридриха, или Австрию? — попытался я пошутить, но понял, что такой юмор не нравится никому, впрочем, и мне тоже.
— Как Вам, Ваше Величество, известно, у Вас есть двойник, — после небольшой паузы, понизив голос, начал говорить глава Тайной канцелярии. — Он обучен присущим Вам манерам, поведению, схож внешне.
— Вы еще и глаз ему выкололи! Знаю! Излагайте саму идею, хотя я уже догадываюсь, к чему именно Вы клоните, — перебил я Шешковского.
— Да, государь, народ хочет видеть императора, так вот он и будет. В Самаре, или в Оренбурге ждать будет своего братца Иоанна Антоновича. Тому нужно либо приехать, либо усомниться в том, что сам государь пожаловал. Тогда, уверен, обязательно, прибудет посольство и выявит, что император настоящий. Я, простите, Ваше Величество, сам порой хочу поклоны отбивать, при виде того человека, столь схожего с Вами, — Шешковский улыбнулся.
— Значит так, Савелий Данилович, — шутливо, но при том с нотками беспокойства обратился я к министру внутренних дел. — Нам нужно с Вами придумать кодовые слова, чтобы кто-то не попробовал заменить меня на этого двойника.
— Ваше Величество, и в мыслях не было! — бухнулся на колени Шешковский.
— Были бы мысли, Степан Иванович, было бы уже нечем думать. Я верю Вам, понимаю, что двойник создан для того, чтобы запутать следы моего пребывания, что Вы беспокоитесь за мою безопасность в поездке в Кенигсберг. Но вместе с тем, использование похожего на меня человека претит мне, — сказал я.
Шешковский, как только было принято решение устроить встречу с Фридрихом тет-а-тет, предложил запутать следы и максимально усложнить задачу кому бы то ни было в понимании ситуации. Никто не должен знать о нашей договоренности с Фридрихом. Поэтому, за лучшее, что бы я был на каком-нибудь мероприятии, к примеру, в Москве.
— Разобраться с лихоимцами и самозванцами нужно, как важно взять покрепче те уши, что торчат из башкирских степей. Нам нужны свидетельства того, что французы или англичане те, кто стоит за волнениями на юге Урала. Сколь в этом задействованы яицкие казаки, или оренбургские, может и сибирские? — я жестко посмотрел своим единственным глазом на Шешковского. — Копай, Степан Иванович. Это не только удар по нам, но и оправдание всех наших поступков и зеленых и перевертышей. Они нам наших людей, что воду баламутили у них в подбрюшьях, а мы им их злодеев предоставим.
