— Как это необычно! А ваш брат, Джейк, как у него дела?
— У Джейка все в порядке, — сказала Фейт. — Он ждет, куда его отправят.
— Пожалуй, я пришлю приглашение и ему.
Лицо Линды показалось Фейт застывшей маской. Безупречно красивой бледной маской.
— Как хотите.
Линда улыбнулась.
— Идемте в гостиную, мисс Мальгрейв. Мы собираемся играть в безик.[30]
Когда Линда открыла дверь, Фейт услышала голос Ральфа:
— Нелепая война. Знаете, я жил как-то целый год в Берлине, еще до Первой мировой. Немцы — чудесные люди. Не стоит всех стричь под одну гребенку только из-за того, что несколько свихнувшихся придурков вырвались на свободу.
— Па, — Фейт дотронулась до его плеча.
Он посмотрел на нее.
— Например, Феликс. Феликс просто один из лучших, разве нет?
— Ну конечно, папа.
— А что касается итальянцев… у нас была вилла на Лигурийском побережье. Восхитительное место. Ты помнишь, Фейт? Там все такие радушные. Помнишь сеньору Кавалли? Потрясающая женщина…
Она мягко сказала:
— Твой ход, па. Все ждут.
Смирившись с тем, что вечер не принесет ей ничего, кроме раздражения и скуки, Фейт присела рядом с ним. Она понимала, что эти люди — неравноценная замена тому обществу, к которому привык Ральф. Но ему были просто необходимы друзья, причем любые, пусть даже те, которые ценят его за то, что он их развлекает, а не за его чистую и щедрую душу.
Они ушли оттуда лишь в пять часов утра. Руфус отправился домой гораздо раньше, но Фейт оставалась с Ральфом до конца. Кто-то подвез их до половины дороги, а остальную часть пути они шли пешком, и Ральф, то и дело спотыкаясь, громко ругался. Он останавливался через каждые два шага и глазел на разрушения, произведенные бомбежками. «Невероятно», — бормотал он.
Огромные металлические опоры торчали из груды кирпичей, словно усики исполинского плюща. В резервуарах с водой для экстренных нужд, которые были оборудованы в подвалах разрушенных зданий, плавали утки. Обрывки обоев на разрушенных стенах создавали причудливые узоры. Среди развалин выросли целые поля кипрея; сейчас, в октябре, его розовые цветки превратились в пушистые семена, и при порывах ветра крохотные парашютики взлетали вверх, словно облачка дыма.
Вдруг Ральф сказал:
— Фейт, ты, кажется, говорила, что видела Гая?
— Раз или два, — уклончиво ответила она.
— Старый добрый Гай, — Ральф расчувствовался. — Мы должны с ним выпить. Я угощаю. Он живет в Хакни, да? Это недалеко. Ты мне покажешь дорогу.
Внезапно Фейт с ужасом поняла, что отец собирается отправиться в Хакни прямо сейчас. На нем было знакомое старое пальто, красный шарф и черная шляпа, но только сейчас Фейт заметила, что пальто потерто и в пятнах, края шарфа обтрепались, а поля шляпы украшает тонкое серое кружево паутины. При мысли о том, как он в таком виде стучится в парадную дверь и вторгается, пьяный и сквернословящий, в чистенький домик Невиллов, Фейт похолодела. В панике она заговорила:
— Мы не можем сейчас пойти к Гаю, па. Он еще спит.
— Это будет сюрприз, — жизнерадостно воскликнул Ральф.
Она вспомнила свою последнюю встречу с Гаем, презрение и осуждение в его взгляде. «Значит, ты сумела выкроить в своей насыщенной развлечениями жизни немного времени для работы на благо родины», — сказал он тогда.
— Папа, мы не можем…
Ральф зарычал:
— Не будь такой занудой, Фейт! Ты самая скучная из моих детей! Гай будет счастлив нас видеть, тут и думать нечего!
Она глубоко вздохнула. Ей стало ясно, что придется сказать ему правду.
— Па, мы с Гаем в ссоре. Вряд ли он захочет меня видеть.
— Гай не из тех, кто долго помнит плохое. И тебе не следует, Фейт. Пошли.
Она в отчаянии предприняла последнюю попытку остановить его:
— Давай, мы пригласим его к обеду, па. В воскресенье. Так ведь будет лучше, правда?
К ее большому облегчению, Ральф кивнул.
Два дня спустя, возвратившись домой от миссис Чилдерли, Фейт нашла на коврике перед дверью записку от Гая:
«Мы с Элеонорой будем рады принять ваше любезное приглашение. С нетерпением ждем встречи с вами в воскресенье».
От ее формальной холодности Фейт едва не заскрежетала зубами.
Она решила, что все должно пройти безупречно. Вспомнив элегантность и благородство манер Элеоноры Невилл, она задалась целью их скопировать. Ее мучили страшные видения: вдруг Ральф, как это с ним бывает, беспричинно невзлюбит Элеонору и будет с ней нарочито груб, или кто-нибудь из сомнительных приятелей Руфуса заявится без приглашения в воскресенье к обеду…
Вернувшись на Махония-роуд с субботнего ночного дежурства, Фейт не легла спать, а принялась скоблить полы, чистить овощи и натирать до блеска столовые приборы. Она взбила диванные подушки до такого состояния, что они стали напоминать те, что были в гостиной у Элеоноры Невилл, правда, не сочетались по цвету с занавесками; она нашла старое покрывало и застелила им обеденный стол. Полчаса ушло на то, чтобы смыть всю кирпичную пыль, осевшую на волосах, и соорудить на голове опрятный, скромный валик. Еще полчаса Фейт копалась в своей коллекции платьев и в итоге остановила выбор на черном крепе, забытом в Ла-Руйи одной из Квартиранток, носившей траур. В половине двенадцатого из своей комнаты выполз Ральф в халате.
— Господи, Фейт, ты похожа на миссионерку, — проворчал он, взглянув на дочь, и налил себе виски.
Пока он ходил наверх переодеваться, она спрятала бутылку в книжный шкаф и поставила на стол вазу с цветами. Удалось найти только камнеломку и ветки ежевики, но ей казалось, что букет получился красивый. Потом она выставила за дверь кошку, лакавшую молоко для бланманже, и перерыла весь дом в тщетных поисках четырех одинаковых тарелок и чашек для пудинга. К часу дня, когда ожидался приход Гая и Элеоноры, Фейт уже едва держалась на ногах от усталости.
Однако худшие ее страхи оказались напрасными. Ральф обнял Гая и был учтив с Элеонорой. Налив всем шерри, Фейт вернулась на кухню. Она приготовила фаршированные блинчики — блюдо, которое легко получалось из ограниченного набора продуктов.
Обед прошел гладко. Ральф с Гаем предавались воспоминаниям о Ла-Руйи, Элеонора рассказывала Фейт о своей работе в Женской добровольной службе. Ральф то и дело пытался втянуть Гая и Фейт в общую беседу, но Фейт игнорировала его усилия. Она не могла дождаться, когда Гай с Элеонорой уйдут; ей ужасно хотелось упасть на диван и заснуть. После обеда Элеонора предложила ей помочь вымыть посуду, но Ральф сказал:
— Не стоит. Фейт с Гаем прекрасно управятся. Помнится мне, Гай всегда хорошо мыл посуду. Давайте прогуляемся, Элеонора, сегодня чудная погода.
Фейт с раздражением подумала, что эта попытка Ральфа поправить ее отношения с Гаем выглядит крайне неуклюже. После того как Элеонора с Ральфом ушли, воцарилось долгое неловкое молчание. Наконец Фейт чопорно произнесла:
— Тебе не обязательно мне помогать, Гай, работы не так уж и много.
Но он потащился за ней на кухню. Фейт заметила, как у него вытянулось лицо, когда он увидел размеры бедствия: кастрюли и сковородки, грудой сваленные в раковину, дуршлаг и миска, полные очистков, брызги теста на стенах. Фейт начала вытаскивать из раковины посуду, чтобы налить туда чистой воды. При этом часть воды выплеснулась, и на полу образовалась лужица, в которой плавала луковая шелуха.
— Элеонора моет посуду прямо во время готовки, — холодно заметил Гай.
Фейт уставилась на него.
— Никогда не думала, что ты можешь так… придираться, Гай.
— Придираться?
— Да. И порицать. С тех пор как ты увидел меня с Руфусом…
— Руфус. Вот, значит, как его зовут. — Схватив метелку, Гай повернулся к ней спиной и начал нарочито энергично мести пол.
Фейт вырвала у него метлу и прошипела:
— Дай сюда, говорят тебе! Я все сама сделаю!
Кучка мусора, которую Гай успел намести, разлетелась во все стороны.
— Как тебе будет угодно.
Фейт яростно вывалила очистки в мусорное ведро.
— Руфус — мой друг, Гай.
— Да, это было заметно.
Он явно насмехался, и Фейт не выдержала. Словно со стороны, она услышала собственный крик:
— Какое тебе до этого дело?
Гай пожал плечами.
— Никакого, разумеется. Даже если ты пожелаешь переспать с половиной мужского населения Лондона, я буду не вправе сделать тебе замечание.
Фейт ахнула и уставилась на него, на мгновение потеряв дар речи. Мусорное ведро выпало у нее из пальцев. На дрожащих ногах она подошла к раковине, привалилась к ней и невидящим взглядом уставилась в окно.
Молчание было долгим. В конце концов Гай пробормотал:
— Прости. Прости меня, Фейт. Я не должен был так говорить.
