– Не слушай его, Дута! – выступил вперед Изнавур. – Атабай сам во власти джиннов. Он давно уже болен. Рассудок его помутился…
– Мой рассудок чист, как горный поток, – ответил Атабай, тяжело дыша, растратив силы на крик. – Аллах свидетель! Я слишком стар, чтобы спорить. Я ухожу выше в горы, как учил Таштемир. Кончилось братство шихов, но святому делу можно служить и в одиночку. Или нет? Дута, ты пойдешь со мной? Решайся. Я жду.
Из пещеры медленно, как тени, выходили старики в высоких войлочных шапках. Они останавливались у входа и молча наблюдали за происходящим. Когда же Атабай обратился к Дуте, они стали смотреть на него. Пришельцы тоже смотрели на Дуту, хотя не понимали смысла происходящего. Наступила тишина, только переводчик-чеченец тихо бормотал, наклонившись к человеку со шрамом на щеке.
Дута неуверенно переминался с ноги на ногу, но, испугавшись, что это движение шихи сочтут за шаг в сторону Атабая, тут же попятился. Получилось, что он спрятался за спину Изнавура. Но он все-таки успел поймать полный презрения взгляд Атабая.
– Эту Чечню вы решили спасать, шихи? – спросил старец и, больше не говоря ни слова, пошел прочь от пещеры по едва заметной горной тропинке.
Все долго смотрели вслед медленно уходящему старику. Каждый шаг давался ему с трудом. Поэтому его фигура долго еще маячила на горной тропе, пока та не свернула за выступ скалы.
Шихи также медленно стали заходить в пещеру, не говоря ни слова. Только Изнавур повернулся к Дуте и, коснувшись его плеча почти невесомой рукой, сказал:
– Ты правильно поступил, Дута. Аллах указал тебе правильную дорогу. Теперь ты должен выслушать меня. Давай присядем. Я слишком устал.
Изнавур долго говорил Дуте, часто повторяясь и возвращаясь к уже сказанному, что от Дуты зависит будущее Чечни и он должен сейчас выслушать человека со шрамом и во всем подчиняться ему. Такова воля Аллаха, как ее понимают старцы-шихи.
Дута внимательно слушал. Он понимал, что скоро в его жизни произойдет переворот. Из несчастливого хромоножки он может мгновенно превратиться в большого человека, достойного жениха для Айшат.
* * *
«Дорогая Софи-Катрин, милая моя подружка Соф! Я попала в совершенно немыслимую и идиотскую, по моему понятию, ловушку, из которой, может статься, без твоей помощи мне теперь не выбраться.
После внезапной смерти отца, о которой ты, вероятно, читала в газетах, все так стремительно изменилось. В один миг из свободной женщины я превратилась в средневековую рабыню. Без паспорта, без денег, без кредитных карточек и даже без мобильного телефона. И это в наше-то время!
Дядя посадил меня под домашний арест и лишил всех прав свободного перемещения. Я даже точно не могу тебе сообщить свой географический адрес, потому что не покидаю пределов дома и даже не знаю ни улицы, на которой расположен дом дяди Магомеда, ни района, ни индекса почтовой связи… Вот уже неделя, как я сижу на женской половине и пишу статьи по чеченскому национальному вопросу, включившись в так называемую идеологическую борьбу своего народа.
Софи-Катрин, милая Соф, мне это так мерзко и противно! Ты бы только знала…
Ах, зачем я вернулась из Лондона в Москву! Кабы я только знала, я бы ушла из университета и просто пошла бы работать, хоть бы и простой переводчицей, и жила бы в Эдит-Грув в своей квартирке с видом на футбольное поле и на трубы электростанции…
Ах, Лондон, где он теперь?
И ты представляешь, еще неделю назад я была на концерте Элтона Джона в Петербурге… А нынче сижу под арестом в этой проклятой чеченской дыре… И не могу без спроса даже выйти в туалет.
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать! Пока у меня еще есть Интернет и электронная почта… Пока у меня и это не отняли.
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать! Неужели в наше просвещенное время такое возможно? Чтобы девушку, образованную, по-европейски воспитанную, можно было бы головой в мешок и на вечные принудительные работы на женской половине закрытой домашней тюрьмы…
Разве так можно с живым человеком?
Милая Соф, прости мне мою истерику, но мне очень страшно, что весь этот кошмар со мною отныне навеки. Дядя отпустит меня, лишь насильно выдав замуж за такого же, как он, средневекового дикаря…
Милая Соф, давай придумаем, как мне убежать, милая Соф!
Ради всего святого. Ради наших счастливых с тобою ночей, которые мы провели в Сен-Мари дю Пре…
Я жду твоего ответа.
Твоя маленькая Ай…»
Айсет очень горевала от того, что ответа от Софи-Катрин не было целую неделю. Неужели она так долго не заглядывает в свой почтовый ящик? Обычно она делала это по два-три раза на дню… Может, она в отпуске – в горах, катается на лыжах?
Айсет ходила по женской половине дома дяди Магомеда и не находила себе места. Даже возле компьютера ей было мерзко и противно.
Она написала письмо Джону.
«Милый Джон, я живу теперь в Чечне, в городе Гудермесе, в доме моего дяди. Как твои дела? Не хочешь ли повидаться со мной? Скучаю. Твоя Ай».
Но и на это письмо ответа не пришло.
Что они там? Все одновременно ушли в отпуска? Так ведь теперь не Рождество и не июль-август!
Уже в отчаянии написала письмо Астрид.
«Дорогая Астрид, как твои дела?
Мои не очень.
Я нахожусь фактически под надзором моего дяди, без паспорта, без денег, без мобильного телефона. Пока еще у меня есть электронная почта. Напиши, можешь ли мне помочь вернуться в Москву? Попробуй связаться с моим дядей, ты знаешь его офис в ”Россика-Сплендид“, попробуй заявить ему, что я нужна для работы в Си-би-эн и что в его интересах отпустить меня…
Сделай что-нибудь.
Твоя Айсет».
Прошла неделя, но ни от Джона, ни от Астрид, ни от Софи-Катрин ответа так и не поступило…
К исходу третьей недели своего заключения Айсет обратилась к тете Алие с просьбой немедленно передать дяде Магомеду, что работать с Интернетом из Гудермеса дальше не представляется возможным. По техническим причинам, которые ей сложно объяснить неспециалисту.
Айсет просила передать, что для эффективной работы на благо общего дела ее нужно перевести в Москву, а там она уже покажет высший класс журналистской работы.
Тетя Алия обещала передать…
И прошла еще одна неделя. Писем не было.
Айсет была в панике. Как же так? Свобода для нее была обязательной компонентой жизни. Как кислород. А ее посадили в тюрьму! Какая, к шайтану, «борьба за свободу Чечни», если ее, рожденную и воспитанную свободной, дядя сажает на цепь как собаку, приковывает к компьютеру, как приковывали к веслу галерных рабов… Зачем папа отдал ее на воспитание в Сен-Мари дю Пре? Затем, чтобы она могла потом со всею остротой осознать мучения, которые испытывает привыкший к свободе человек, когда он эту свободу теряет?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
