Один из них поднял голову и спросил, а кто это такой? Я ответил, что это – начальник разведочного отдела, на что получил ответ, что уже неделю начальником отдела является статский советник Панасевич-Самойлов.
Тогда я пошел в кабинет начальника и там нашел свинообразного, заплывшего жиром чиновника с тремя подбородками, подпертыми форменным воротником.
Я представился, на что получил реплику:
– А, так это вы! – и свинообразный протянул мне пачку листков, вот, извольте-с получить.
Я рассмотрел врученные мне листки – это были мои заявки на привилегии.
– После посмотрите, милостивый государь, не здесь, а, раз уж вас выписали, извольте приступить к службе-с. Вот, займитесь, – и он попытался вручить мне тяжелую серую папку.
На мой вопрос, где полковник Агеев и что это за папка, получил ответ, что Агеев пропал без вести, я был в госпитале и он принял отдел, проведя его реорганизацию. Моя должность заместителя начальника сокращена и теперь она называется «технический специалист». И как техническому специалисту, мне предлагается провести ревизию оборудования артиллерийских парков и крепостей на предмет выявления там злоупотреблений, связанных с техникой. В серой папке и находятся необходимые описи, а люди, которые сидят со мной в кабинете, выполняют аналогичную работу по продовольствию и фуражу.
– Меня еще не выписали и я не готов даже взять эту папку одной рукой, так что, пусть она остается у вас, господин начальник отдела. Он еще пока называется разведочным? – съязвил я.
Потом я пошел к себе и стал рассматривать заявки:
Так, вот разгрузка, читаем: «Резолюция: «Отклонить», три подписи – первая – начальник отдела привилегий Военного Министерства, вторая – видимо эксперт, закорючка нечитаема и третья «согласен» Начальник разведочного отдела Панасевич-Самойлов. Причина отклонения: «Предложенная амуниция портит вид нижних чинов, кроме того, они не понимают, как ей пользоваться».
Вторая заявка. Подмышечная кобура: проведена оценка амуниции офицерами двух стрелковых и одного гвардейского полка – «господа офицеры не понимают, вообще, зачем нужна такая кобура, когда поясная гораздо удобнее» – «Отклонить», те же подписи. Вопрос, а зачем отдавали в строевые части, очевидно, что господа офицеры не поняли, надо было отдать жандармам, которые входят в структуру министерства, те бы поняли сразу.
Так, дальше: Дульная насадка для пулемета: «Непонятно назначение и принцип действия, на имеющихся образцах оружия такой нет»: «Отклонить», подписи.
Четвертая заявка. Облегченный станок для пулемета Максим-Виккерс: «Принципиально ничего нового в тележке с колесами нет, кроме того, положение стрельбы лежа для пулеметчика не предусмотрено действующими Уставами и Наставлениями». Вывод и подписи те же.
Пятая заявка. Конная повозка для пулемета: «Принципиально нового ни в повозке, ни в пулемете нет, все это давно известно»: «Отклонить», подписи.
И, наконец, заключение по отчету испытаний взрывчатого вещества ТНТ – выводы:
По фугасному действию ТНТ сравнимо с известным пироксилином. Ручные бомбы с ТНТ опасны: при испытании погибло двое нижних чинов, которые уронили взведенные бомбы себе под ноги. Военное применение сомнительно и не является целесообразным.
Я сидел за столом, как оплеванный. Все псу под хвост! Идиоты! Они явно дали гранаты солдатам без инструктажа, так же как офицерам в Ораниенбаумской школе и, не случись меня в это время там, была бы еще и запись «погиб поручик такой-то». А как же Панпушко, он же говорил, что написал положительное заключение? Посмотрел подписи – генерал от артиллерии Демьяненко, а подписи Панпушко нет, потом бумагу подписали еще трое офицеров в чине полковников, видимо, командиры частей, где проводились испытания.
Достал лист бумаги, стал искать ручку, обнаружил свой письменный прибор у одного из «скрюченных», забрал его со словами: «мне мама говорила, что чужое брать нехорошо».
Написал корявыми буквами заявление об увольнении со службы в разведочном отделе и пошел подписать его к свинообразному, затем уже с визой «начальника» пойду к Обручеву.
И тут обратил внимание на бумагу, лежащую на столе. Это была расшифровка телеграммы: «Есаул Лаврентьев захвачен дикарями, продолжаю следование установленным маршрутом. Подпись: сотник Шерстобитов» Дата получения – десять дней назад. Взял лист бумаги, написал входящий номер телеграммы и пошел к свинообразному.
– Господин начальник, извольте принять мой рапорт, – подал бумагу и подождал реакцию.
А реакции не было:
– Вольному – воля, извольте, вот моя подпись, – господин Панасевич-Самойлов витиевато расписался на рапорте после слов «Не возражаю».
– Тогда еще одна формальность, примите телеграмму. Вы теперь руководитель, вот и действуйте. Прошу вас расписаться в получении, – Я протянул бумагу и попросил расписаться на листе.
Панасевич-Самойлов расписался, а потом тупо уставился в телеграмму: «Какой есаул, какие дикари?».
– Представления не имею, милостивый государь, но действовать надо, – посоветовал я. – это не ревизии фуража устраивать, теперь с дикарями вам придется сражаться, а вы готовы?
Оставив обескураженного чиновника, отправился к генералу Обручеву, вручил ему рапорт и спросил об Агееве.
– О полковнике, к сожалению, ничего не слышно, – ответил генерал, – обратно через границу перешел лишь его агент и сказал что они были разоблачены по показаниям агента Вайсмана, который попал на крючок германской контрразведочной службы по причине неумеренных трат и игры в карты на значительные суммы, во много раз превышающие его жалование в германском штабе. По-видимому, Агеев либо погиб, либо захвачен германцами, но мы ничего не знаем о его судьбе, никаких запросов по линии дипломатической службы германцы нам не делали, поэтому он числится пропавшим без вести.
– Николай Николаевич, я так понял, что по этой причине отдел был расформирован и начальником его назначен некто Панасевич-Самойлов.
– За Панасевича просили там, – генерал кивнул в сторону Зимнего, – я ничего не мог сделать. И еще, Александр Павлович, поскольку должность заместителя по техническим вопросам сокращена, вам придется освободить служебную квартиру в течение двух недель. Все же, я пока оставлю ваш рапорт, не давая ему хода, вы ведь числитесь на лечении в госпитале, вот и находитесь там, лечитесь, а потом я вам дам бессрочный отпуск для поправки здоровья, может, за это время что-то переменится к лучшему.
– Николай Николаевич, я сегодня передал Панасевичу телеграмму от сотника Шерстобитова, что есаул Лаврентьев захвачен дикарями, это ведь заместитель Агеева по внешним делам, не так ли?
– Да, говорил же я Агееву, что в Абиссинию ехать надо другим путем, а не пробираться через области, где обитают дикари-людоеды, – расстроился генерал. – А он, Агеев то есть, ответил мне, что есаул – опытный путешественник, разберется и с людоедами, если надо.
Я успокаивал генерала, говоря, что в Абиссинии живут православные христиане, а не дикари какие-нибудь, и что все еще найдутся, но тут вошел адъютант и сказал, что господин Панасевич-Самойлов срочно просится на прием. Поэтому я пожелал генералу удачи в разговоре с Панасевичем-Самойловым и поехал в госпиталь.
Глава 9. Уодят те, кто дороже…
Незаметно прошел еще месяц. Я сдал служебную квартиру, поскольку по должности она мне уже не полагалась, хотя, формально продолжал числиться в Главном штабе, находясь на лечении. Судя по количеству пыли, Катя там так и не появлялась (у нее был свой ключ от входной двери). Снял комнату в пяти минутах ходьбы от Военно-медицинской Академии у вдовы профессора– терапевта, куда перевез свои чемоданы. Вдова запросила 20 рублей в месяц с завтраком, но, поскольку комнату я использовал для хранения своих вещей, продолжая лечиться, то завтраки мне не нужны и она сбросила 2 рубля. В конце августа мне должны были снять гипс, я хотел получить отпуск без сохранения жалования и уехать к деду. Потом планировалась защита диссертации, но вмешались обстоятельства. Один из моих оппонентов, известнейший математик, уже старенький академик, основоположник Петербургской математической школы, Пафнутий Львович Чебышев, собрался ехать лечиться на воды и мог уделить мне время только до середины августа. Для меня, конечно, это большая честь, если Пафнутий Львович был бы у меня оппонентом, это как физиологу защищаться, имея оппонентом академика Павлова, хотя, признаться, я побаивался, не задавит ли меня своим интеллектом академик Чебышов (именно так, через «о» с ударением на последнем слове и надо произносить его фамилию, Пафнутий Львович очень сердился, если его величали Чебышевым, но именно так он вошел в историю). Другим оппонентом был представитель Московской математической школы, тоже академик, заслуженный профессор Московского университета Николай Васильевич Бугаев. Профессор Троицкий, начальник кафедры математики в Академии все же рекомендовал не затягивать с защитой, так как Пафнутий Львович – человек пожилой (72 года для конца 19 века считалось уже глубокой старостью) и, не дай бог, может заболеть. А сейчас он как раз хорошо себя чувствует, раз собрался в поездку. Так и решили – защита через неделю. Троицкий сказал мне, что кафедра математики Петербургского университета, ознакомившись с посланным туда трудом, почти в полном составе изъявила желание поприсутствовать на защите. Я конечно, не очень обрадовался, будут лишние вопросы, но не отказывать же будущим коллегам.
