С некоторыми вообще вел себя жестко. И удивительная штука, им это нравилось. Нравилось подчиняться. Оказалось, их не надо упрашивать, просить, им надо приказывать и действовать. Женщина всегда ждет от мужчины действий. И уважает его власть. Власть — вот что женщина больше всего ценит в мужчине. Потому и нельзя ей ни на минуту казаться слабым. Почувствует твою слабость — все! Потеряешь уважение.
Вот к этому я и пришел в результате опыта и одерживал одну победу за другой, совсем стал, как Вадька, мой дружок по автостанции. Кстати, он-то с этим завязал и, как я случайно узнал, женился на Наталье. А я вот так запоздало разыгрался, наверстывал упущенное до армии. Кое в чем даже переплюнул Вадьку, стал привередлив: одну девицу считал глупой, другую — болтуньей; у одной коленки острые, у другой — толстый нос.
Но странное дело, чем больше у меня было похождений, тем чаще вселялась непонятная тоска. Доходило до того, что было с кем провести вечер, а с кем поговорить по душам — не было. Мне не хватало женщины-друга, которая жила бы моей жизнью, моими интересами. Но главное, чтобы перед ней не надо было казаться уверенным в себе, веселым, преуспевающим, властным. Хотелось быть самим собой: усталым, грязным и мрачным, каким я, собственно, и выходил с автобазы. А иногда и слабым, когда нездоровится. Похоже, я созревал для семьи, но все же еще не созрел окончательно. Помнится, в те дни заезжал к Кольке; у него жена в халатике, кудрявые детишки, ужин на столе; они, голубки, сидят обнявшись, ящик смотрят. «Эх, — думаю, — надо тоже жениться». В другой раз загляну — у них погром: в Кольку чайники, кастрюли летят — его жена полыхает. «Слава богу, — думаю, — что не женат». Ну, а потом и меня заклинило.
Полуночники
Не стану много болтать о ее красоте — это надо видеть. Скажу только — у нее волосы цвета свеклы и взбиты в пышную копну, а фигура… всего в изобилии — обнимешь, так все есть, не то что разные рахитичные дамочки. Словом, она в моем вкусе.
Я обалдел от нее сразу. Я тогда только сменил напарника Кольку, заступил в ночную смену; залил горючее в бачок самосвала и покатил к заводу за щебенкой. Погодка стояла что надо, на вечернем шоссе — ни души. Кручу себе баранку, насвистываю мотивчик. Вдруг она — стоит у дороги, тянет руку. Я вначале думал, легковушке какой сигналит. Взглянул в зеркало — за мной никого. Притормозил.
— Чего тебе? — говорю.
А она:
— Вы прямо едете?
— Ясное дело.
— Подвезите, пожалуйста. Полчаса ни одного такси.
— Забирайся.
Полезла она в кабину, и вот тут-то я и заметил ее потрясающую грудь и классные ноги. Меня прямо в жар бросило, а точнее — шибануло током. Она положила сумку на колени и давай смотреть куда-то мимо меня, точно я пустое место.
— Что ж вздыхатели не провожают? — трогаясь, прохрипел я. У меня немного перехватило дыхание.
— Я с работы.
Голос негромкий, ленивый, но я-то знаю, такие толстушки только с виду вафли, а внутри — сама страсть.
— Ну что ж? Все равно, — схитрил я, работая под простодушного, бесхитростного парня. Хотел узнать, есть ли у нее хахаль, и заодно дать понять, что я порядочный человек, не какой-нибудь там пройдоха.
— Сейчас мало кто провожает, — протянула она, — да и нет у меня никакого вздыхателя. Я слишком полная, не очень-то нравлюсь. Такие, как я, разве что на любителя.
Она взглянула мне в глаза, и озноб так и побежал по моей коже — в ее глазах бегали чертенята. «Напрашивается на похвалу, — мелькнуло, — а может, в самом деле, страдает, дуреха!»
— Как же без любви живешь?
— Так и живу… Да я в любовь-то, и не верю. И вообще в то, что говорят мужчины. Они все добиваются одного и того же. Им лишь бы развлечься. Вы все одинаковые, только и знаете…
Она решила меня обезоружить, но я ловко сменил пластинку:
— Как тебя зовут?
— Цветана.
— Ты что, не русская?
— Наполовину татарка.
«Так я и знал — гремучая смесь!» — мелькнуло в голове.
— А работаешь где?
— На ткацкой фабрике. Мотаю нитки. А по вечерам учусь в техникуме… А почему вы работаете по ночам? — наконец повернулась ко мне.
— Смена. Неделю ночью, неделю днем.
— Наверно, спать все время хочется?
— Да нет. Высыпаюсь днем… Ночью работать спокойней.
Это и на самом деле так. Шпаришь все время за восемьдесят. Правда, в полночь устраивают засидки гаишники. Обычно они стоят где-нибудь в тени, но встречный транспорт уже предупреждает, сигналит фарами: «сбавляй скоростишку». И, само собой, проходишь пост как надо. Ну а прищучат, всегда можно договориться, они ведь тоже люди. «Виноват, мол, начальник, так и так, план подгоняет». Главное тут болтать без умолку, показать, что сечешь обстановку и власть уважаешь — это они любят. Ну, а уж если сильно напортачил — отдай, что положено. Вообще к профи ГАИ относится мягко, ведь права — наш хлеб. Другое дело любители, тем — развлечение, их надо прижимать, а то раскатались!
— Ну вот и мой дом, — она протянула руку.
Я взял к обочине, заглушил движок. Она посмотрела на меня и улыбнулась одними глазами.
— Большое спасибо.
— Да ладно, чего там! Ты это… очень спешишь-то?
— А что?
— Может, покатаешься со мной? Одному скучновато. Давай, а? С тобой интересно болтать. Через часик подвезу сюда снова…
— Ну, хорошо. Подождите, я только тетку предупрежу.
Спрыгнула с подножки и пошла.
«Ну и ну, — думал я. — Такая роскошная баба пропадает… Придет или нет?» Внутри всего скрутило, но я закурил и взял себя в руки. «Вернется. Парень-то я видный, такие на дороге не валяются. Сейчас сделаю пару рейсов к заводу, залью ей пока о том о сем и махну куда-нибудь на окраину. Уж там-то ей не отвертеться, ведь я не совсем осел».
— Только недолго, хорошо?
Я вздрогнул точно от удара. Она стояла около двери. Стояла и раскачивалась и смотрела мне прямо в глаза.
— А то мне рано на работу.
— …Расскажите о себе, — проговорила она, когда я повернул в сторону завода.
И вот тут я дал маху. Сам не знаю, как так получилось, но ничего не мог из себя выдавить. С другими болтал без умолку. Уж что-что, а здесь я мастак — язык у меня подвешен как надо. Бывало, раскочегарюсь — не остановить. И вот надо же! Когда позарез нужно было болтать, язык мой не двигался, точно приклеенный. Хоть убей — ничего не мог вспомнить стоящего. Она ждала, смотрела на меня, а я мямлил что-то о своей работе и о том, что я холостяк — нес всякую муть, что-то вроде автобиографии в дешевом варианте. Да еще поплакался, сказав: «кто нравится мне, тому я не нравлюсь и наоборот». В общем, болваном, вот кем я был. Открывал и закрывал рот, мне прямо не хватало воздуха. Но она молодчина: то ли усекла, что со мной творится, то ли ее разбирало любопытство, только сама пошла навстречу, улыбнулась, стала расспрашивать, давно ли работаю, был ли женат?
— Что холостяк и так видно, — сказала. — Женатый мужчина всегда ухоженный, а у вас пуговицы еле держатся.
Промыв мои косточки, она стала довольней, замедленными движениями поправила свои волосищи, натянула на колени юбку, потом тягуче пропела:
— Вы любите кино?
Я редко ходил в кино. Раза два в год, но, чтобы в ее глазах не прослыть совсем темным, сказал, что люблю.
— И я люблю. Только в кино все приукрашено. Все не так, как в жизни, — ее голос доносился откуда-то издалека, густой, ровный, ленивый. Она говорила о кино, а я посматривал на нее и думал, как бы стиснуть ее покрепче.
Подкатив к заводу, я быстро загрузился и двинул на стройку. Совсем стемнело, приближалась ночь. Я немного освоился, снова закурил и, стараясь быть веселым, сказал:
— В воскресенье пойдем, что-нибудь посмотрим.
И одной рукой попробовал ее обнять, как бы невзначай, без всяких там задних мыслей, как бы по-свойски, мол, видишь, как здорово вдвоем кататься, да и кино мы оба любим. Она сделала вид, что не заметила, и я запустил руку дальше, но она ее остановила и продолжала о кино как ни в чем не бывало.
Когда ссыпал щебенку на стройке, в башке крутилось одно — куда нам деться? И перебирал ближнюю окраину, припоминал укромные местечки.
Я остановил машину за городом, около какой-то заброшенной хибары.
— Надо остудить перегретый движок, да и подустал я немного, надо бы размяться.
Мы вылезли из кабины. Не помню, как она очутилась совсем рядом, помню, что сжал ее и почувствовал под платьем упругие груди — они были как надувные шары. Само собой, я впился в нее губами, а когда отпрянул, она только подавила вздох:
— Ах!
Я понял, что можно действовать дальше. Она особенно не противилась, немного поломалась, конечно, но так для вида, для приличия, потом сама набросилась на меня. Она вся дрожала от страсти, ее руки сжимали меня и снова слабели.
— Ну как же так сразу, — шептала.
