Она вообще очень любила такс за их весёлый нрав и сообразительность.
Первой таксой Ани стал Рыжий. Ну, то есть в миру — Рыжий, а официально, по документам, — Ирокез. Подарили его ей на пресловутом Кондратьевском рынке. Проходила Аня зимой мимо очередного продавца, стоявшего возле маленького детского манежа, и из этого манежа вдруг высунулась неимоверная голова темнорыжего окраса и при этом с ярко-голубыми глазами.
— Нравится? — спросил румяный подмёрзший продавец.
— Очень, — честно ответила простодушная Аня, любуясь голубоглазым рыжиком.
— Забирайте — он ваш.
— Ой, ну что вы. Я не могу.
— Я серьёзно. Он ваш. Вы мне его маму от олимпийки год назад спасли.
Аня присмотрелась к замотанному в шарф продавцу и вспомнила его больную таксу. Потом снова посмотрела на хитрую рыжую мордочку. Вид у таксёнка был совершенно дьявольский, и Аня, естественно, не устояла. Глаза Ирокеза, кстати, с возрастом перецвели и стали обычными, карими. Таксы бывают крупные (до пятнадцати килограммов весом, с такими ходят на барсука), средние, мелкие, карликовые и кроличьи. Рыжий оказался карликовой таксой, в то время — редкостью, и он пользовался большой популярностью в таксячьих кругах Питера. Все хотели от него щенков, а он, естественно, наслаждался жизнью — мечта любого мужика. Аня отдала его через два года очень хорошим интеллигентным людям, которым Рыжий Ирокез был нужнее, чем ей. Они жили достаточно бедно, а благодаря деньгам, которые теперь им платили хозяева невест за вязку, перестали испытывать нужду. Сама Аня за вязку, как и за помощь, денег не брала. Такие у неё были принципы. Прожил Ирокез, кстати, очень долгую по таксячьим меркам жизнь, умер только недавно, глубоким стариком.
Забавно порой складывались отношения между разными собаками, живущими у Ани. Главной и единственной собакой, с которой она не собиралась расставаться ни при каких обстоятельствах, естественно, был Лорд Генри. К тому же он был самой большой собакой в Анином зверинце и на всех глядел свысока, хотя и очень миролюбиво. Лорд вообще никогда ни к кому не цеплялся с целью подраться. Но Аня все равно, учитывая его габариты и боевой потенциал, очень строго следила за ним на улице во время прогулок. Дома — другое дело, не станешь же стоять у него над душой все двадцать четыре часа в сутки. И вот однажды до могучего, но доброго мастифа докопалась Ёжка — самая молодая и самая скандальная из Аниных четверых такс. Доподлинно не известно, какие непримиримые противоречия послужили поводом к началу боевых действий, но, так или иначе, Ёжка злодейски напала на Лорда. Получилась битва собачьих Давида и Голиафа. Таксы — собаки феноменально умные и сообразительные, и Ёжка моментально вычислила, что при двадцатикратной разнице в массе и размерах самая выгодная для неё тактика — пробраться Лорду Генри под брюхо и, подпрыгивая, кусаться оттуда, оставаясь в мертвой зоне. Что она и сделала. Мастиф пришёл в ужас — он же знал, что драться нельзя, тем более обижать маленьких, иначе он очень подведёт свою любимую хозяйку. Но и бездействовать тоже недопустимо — ведь его едят поедом, кусают за пузо, хоть и не особо больно, но ужасно обидно. Какая-то обнаглевшая мелочь напала на него, Великого и Могучего Лорда Генри, и щиплет за живот, злобно тявкая при этом, а до нее никак не дотянуться ни спереди, ни сбоку — ну как такое можно вынести? Однако ж замешательство Лорда длилось недолго — его осенило, что надо сделать! Он просто подогнул ноги и лёг. Из-под его живота немедленно донеслись отчаянные вопли и удушаемые хрипы. Аня, тайно наблюдавшая сцену битвы, пришла в неописуемый восторг. Подождала секунд тридцать, а потом командой приподняла мастифа с пола: смертоубийство — это все-таки чересчур.
Ёжка с дикими криками выскочила из-под Лорда и с заносом, теряя сцепление когтей с паркетом, метнулась в дальнюю комнату. Там она в ужасе забилась под диван и еще долго визгливо орала оттуда, негодуя, что с ней так нечестно поступили. Зато на Лорда Генри было приятно смотреть — счастливейшее выражение на морде, улыбка от уха до уха, язык наружу и хвост а-ля геликоптер. Мол, знай наших! Кто с чем к нам зачем — тот от того и того, как говорится. Больше Ёжка никогда не позволяла себе ничего подобного.
Кроме Рыжего, Варьки и Ёжки, была у Ани еще одна такса — Кэрри. Самая крупная из всех, довольно строгая и злобная по характеру. Привезли ее родителей откуда-то из Латвии, документы у них тоже были с латышским акцентом: вместо «такса гладкошерстная» там было написано «такса гладкая». И действительно, этот неверный оборот на редкость точно описывал собаку: она и впрямь была совершенно гладкая, вся такая переливающаяся, словно шелковая, с очень короткой шерстью даже по сравнению с остальными гладкошерстными. Она была свирепа, часто дралась с другими собаками и не раз оказывалась замечена в том, что ходит по комнате, опустив голову, и тихонько рычит себе под нос — не адресуясь к кому-то конкретно, а просто так, потому что злоба душит. Но было в ней одно качество, за которое ей прощалась её злобная сущность. Стиральную машину-автомат Аня тогда не завела, стирала в обычной машинке, а для полоскания набирала полную ванну воды и вываливала всё туда, открыв слив и отвернув холодный кран на полную катушку Почему-то этот процесс неодолимо притягивал Кэрри. Она всеми правдами и неправдами старалась пробраться в ванную во время полоскания, а когда это удавалось — вставала на задние лапы, положив передние на край ванны, и зачарованно наблюдала за бултыхающимся внизу бельем. Могла так стоять хоть час, хоть два. При этом у нее появлялось совершенно особенное выражение на морде — такое благодушно-рассеянное (как писали в свое время Ильф и Петров, «словно у трамвайного кондуктора, едущего в пустом вагоне»). На щеках у нее возникали складочки, как у человека, который сложил руки на животе, опустил подбородок на грудь и добродушно вопрошает: «Ну что у нас здесь?» Аню это зрелище радовало необыкновенно. К сожалению, потом у Кэрри снесло крышу, и она загрызла новорожденных щенков Нюши, Аниного любимого мопса. Причем сделала это так добросовестно, что кровь оказалась даже на потолке. Охотничья собака, как-никак. Аня даже хотела ее усыпить, но потом решила всё-таки не брать грех на душу и отдала её кому-то подальше с глаз…
Было бы неправдой сказать, что Аня одинаково любила всех своих собак. Федю она на самом деле не любила. Просто жалко стало калеку. Кто-то из Инниных друзей подобрал на Петергофском шоссе сбитого машиной щенка восточноевропейской овчарки. Ну, не совсем щенка, а подростка. Убежал от хозяев, выбежал на дорогу, попал под машину, валялся на обочине. Тот, кто его сбил, естественно, и не подумал помочь, просто уехал. Щенок хороший, породистый, правильно выращенный, ухоженный. Искали-искали хозяев, не нашли. Аня, добрая душа, забрала его к себе. У щенка от сильного удара оторвалась передняя лапа (у собак плечевой пояс устроен иначе, чем у людей, лапы держатся в большей степени на связках), болталась как тряпочка. Гипс собаке на плечо не наложишь. Аня пыталась как-то подвязать и зафиксировать лапу, чтобы приросла обратно, но ничего не вышло — щенок разгрызал и срывал все повязки. Потом пошло какое-то заражение, лапа страшно распухла и, видимо, очень его беспокоила — он ее всё время лизал и грыз. Когда прогрызал дырку, оттуда текла какая-то вонючая жижа. Аня испугалась, что Федя помрет от сепсиса, и ампутировала ему лапу до запястья. Но, видимо, некроз и разложение тканей пошли дальше, и позже пришлось сделать еще одну операцию — отрезать лапу до локтя. Это помогло, пёс выжил и всю оставшуюся жизнь бодро скакал на трех лапах, энергично размахивая культёй. Ни в какой приют Аня его не отдала, никому такой калека не нужен — так и жил у неё до конца дней. Прожил недолго, всего несколько лет — видимо, здоровье сильно подорвали травма и последующее заражение.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
