Матотаупа показал, что это ему известно.
— Есть ли в горах дичь?
— Не очень много. Но мы видим, что палатки рода Медведицы хорошо обеспечены.
— Хау. Как имя моего младшего брата?
Такое обращение означало, что Матотаупа считает возможным поддерживать в разговоре дружеские отношения.
— Мое имя — Длинное Копье.
— Кто же родители и братья Длинного Копья и где расположены их палатки?
— Мои родители и братья принадлежат к племени шайенов.
Выражение лица Матотаупы изменилось, но он сдержал резкие слова, готовые сорваться с его губ.
Белый, видно, догадался, что разговор принял опасный характер, и, чтобы исправить положение, сказал своему спутнику-индейцу несколько слов. Тот перевел:
— Вождь Матотаупа должен знать, что я, Длинное Копье, не принадлежу к тем шайенам, которые ищут стычек и пытаются проникнуть на поля охоты дакотов. Мой отец и мои братья мирно живут в своих палатках далеко отсюда, в Оклахоме, и не считают себя врагами ни дакотов, ни белых людей. Я покинул мою палатку пять лет назад и с тех пор сопровождаю моего старшего брата Далеко Летающую Птицу. Хау.
Но, кажется, это объяснение не вполне удовлетворило Матотаупу. А Харка подумал: «Если Длинное Копье из мирных шайенов, зачем же он покинул своих отцов и зимой и летом бродит с Далеко Летающей Птицей? Что-то тут не так…»
Матотаупа изменил направление разговора.
— На пути от Скалистых гор к нашим типи Далеко Летающая Птица и Длинное Копье не видели следов воинов, следов крупной дичи?
При этом вопросе гости оживились.
— Мы видели следы серого медведя — гризли.
Матотаупа даже приподнялся.
— Гризли! О! Где вы видели его следы?
— В двух днях пути отсюда в сторону гор.
— Следы были старые?
— Совершенно свежие.
— Вы посмотрели, куда они ведут?
— Да, мы это сделали.
— Почему вы не убили гризли? Или, может быть, медведь тотемное животное Далеко Летающей Птицы?
Белый улыбнулся в свою бороду.
— Но я же пришел сюда не на медведей охотиться, я хочу нарисовать моей волшебной палочкой портрет вождя, — ответил он, а шайен перевел.
— Ты волшебник?
— Он особенный волшебник, вождь, — ответил шайен. — Позволь показать тебе портреты вождей пауни и шошонов.
— Хау. Пусть покажет.
Гости вытащили из своих вещей сверток холстов и поднесли его поближе к огню. Белый развернул один сверток так, чтобы на него падал свет.
Матотаупа застыл словно завороженный. Мужчины и дети смотрели с любопытством, но не скрывали своего страха. Шешока закрыла глаза руками, чтобы не видеть колдовства.
На полотне был в полный рост изображен вождь племени шошонов. Он был как живой. Ярко окрашенные перья головного убора, казалось, шевелились от ветра на фоне голубого неба. Шайен развернул второй сверток, и в свете огня заблестел портрет вождя пауни. Все непроизвольно поднесли руки ко рту, как это обычно делалось, когда слышали голос духа.
— И оба вождя уже мертвые? — спросил Матотаупа, еле шевеля губами.
— Нет, нет. Они живы, — уверил шайен.
— Здесь, на этой коже?
— Нет, они живы среди своих воинов.
Матотаупа с сомнением покачал головой.
— Но здесь их дух! Так что же, они живут двумя жизнями? Это колдовство?
— Да, они живут дважды. Но на этой картине они никогда не умрут.
— Хо! Колдовство! Долой! Вон!..
Гости послушно спрятали холсты. И когда все снова уселись вокруг очага, Матотаупа заговорил:
— Лучше мой белый брат пусть охотится на медведей, чем околдовывает краснокожих.
— Каждый живет по-своему, вождь.
— Хау.
После продолжительной паузы Матотаупа спросил:
— Далеко Летающая Птица не обидится, если я пойду искать следы его медведя?
— Далеко Летающая Птица и Длинное Копье не обидятся на тебя. Они готовы показать следы. Острые глаза различат и старый след. Позволь подарить этого медведя тебе для твоей охоты.
— Хау, хау. Далеко Летающая Птица и Длинное Копье могут просить меня, Матотаупу, вождя рода Медведицы, и я сделаю, что они попросят.
— Хорошо, вождь. Мы хотим только одного — нарисовать твой портрет.
— Нет! — Матотаупа поднял руку, точно ограждая себя от опасности.
Харка тоже испугался, услышав такую просьбу. Матотаупа, однако, быстро взял себя в руки. Он встал полный достоинства и произнес:
— Я сказал. Белый человек тоже сказал свое желание. Он получит мой портрет, то есть мою жизнь. Пусть будет так. У дакоты не меньше мужества, чем у пауни или шошона. Но одно условие: белый человек нарисует меня не раньше, чем я уложу медведя.
Желтая Борода мотнул бородой и что-то сказал шайену. Тот перевел:
— Мы принимаем это условие. Матотаупа — великий охотник, и он уложит этого свирепого зверя.
По губам Матотаупы скользнула хитрая усмешка.
— Я — великий охотник! Откуда об этом знают мои новые братья?
Шайен нахмурился, но белый что-то сказал ему, и индеец перевел:
— Мы знаем об этом от белых людей, которые делают дорогу для Огненного Коня. Прежде чем отправиться в Скалистые горы, мы посетили их.
— Кто меня там знает? Кто мог обо мне рассказать?
— Все, с кем мы говорили. Воины рода Медведицы, сказали нам, хорошо поохотились на бизонов, и они знают большую тайну.
Харка, как и все окружающие, внимательно слушал беседу. Но когда шайен произнес слова «большая тайна», он вскочил и подбежал к гостям. Это было против всяких обычаев. Такое своеволие взрослые могли не простить мальчику и прогнать его. Но Харка все-таки подошел к огню, словно подчиняясь неодолимой силе. Матотаупа посмотрел на него с удивлением, но промолчал. Харка подошел к шайену. Он указал на один из камней в ожерелье индейца, на тот, что блестел как полуденное солнце, и, стараясь встретиться взглядом с шайеном, спросил:
— Большая тайна? Какая? Эта?
— Ты думаешь об этом камне? — тихо спросил шайен и с горечью сам же ответил: — Да. Эта. Золото.
— Белые люди хотят его иметь? Они хотят захватить поля нашей охоты?
И, прежде чем Матотаупа успел прогнать Харку, заговорил белый.
— Юноша, — произнес он ласково, и шайен принялся переводить его речь, — мы не хотим захватывать ваши поля охоты. Посмотри сюда, — и он вынул два свертка и высыпал из них блестящие монеты, каких еще никогда не видели индейцы рода Медведицы. — Посмотри сюда — вот золото, а вот — серебро. Я, по мнению многих белых, богатый человек. У меня достаточно золота, но я никому никогда не угрожаю и не собираюсь никого обкрадывать. Я не хочу ничего другого, как только рисовать картины. И этими картинами я сам околдован. Но ты, юноша, прав в своих опасениях. Когда кто-нибудь владеет такой тайной, лучше всего молчать. Слишком много разбойников и воров.
