— Абсолютно. И мне кажется, ты права. Хотя я не знаю Марко так хорошо, как вы, но он как бы где-то над вами.
— Да. Другое дело, что для того, чтобы любить других, необходимо нравиться себе.
— Опять ты за свое!
— Но я не могу забыть про свои комплексы, они настолько объективны!
— Маленькая Тува! Я всего лишь обыкновенный, правда, смертельно больной работяга, который знаком с тобой всего лишь несколько дней. Но ты мне нравишься. Нравишься своей прямотой, жаждой деятельности и глубоко скрытой добротой. Что касается меня, то мне ничто не мешает. После совершенно естественных сомнений, которые появились у меня вначале, сейчас я готов попытаться сделать то, о чем мы говорили. Но неужели ты не понимаешь, что все это будет целиком и полностью твое решение. Ведь именно ты будешь жить дальше — как незамужняя мать. Именно ты будешь нести ответственность за ребенка, он станет твоей радостью и твоей печалью. Именно тебе придется брать на себя все заботы, испытывать все огорчения. Мне достанется лишь короткий миг радости.
Она слабо улыбнулась в темноте.
— Спасибо, что ты сказал про миг радости! Но я не знаю, Ян. Правильно ли мы поступаем? Делать такое с человеческим существом?
Он собирался что-то сказать, но раздумал и начал снова.
— Ты права. Давай забудем об этом.
Тува внезапно похолодела. И она поняла, насколько неуверенно они были оба, в равной степени. Один отступал, видя, что другой колеблется, и другой вновь разочаровывался. Так и продолжалось: вперед — назад, как в теннисе. Теперь настал черед Тувы разочаровываться и обижаться. А потом была ее очередь снова идти в атаку.
— Но я знаю, что ребенку будет хорошо, — сказала она беспомощно. — Мать и отец будут его любить. Они очень огорчались из-за того, что не могли рассчитывать на внуков.
— Я не имею права взваливать на тебя такую ношу.
— Ты имеешь право оставить потомков.
— Знаю. Но, Тува, я ведь не доживу даже до того момента, когда смогу узнать, будет ли это иметь какие-то последствия.
Тува постаралась проглотить и это.
— Да. Это жестокая правда. И к чему тогда все это? Ведь тебе нужна была уверенность в том, что ты продолжишь жить в ком-то, да?
— Да, наверное.
Они помолчали. Долго лежали и смотрели в потолок, на душе и у нее, и у него было пусто.
Первые проблески утреннего света понемногу рассеивали мрак в комнате. Но это была майская ночь, светало рано. Едва ли было больше двух часов ночи.
Не говоря ни слова, Мораган мягко потянулся к Туве, склонился над ней и тихо прошептал:
— Спасибо, дружочек! Спасибо — все равно, за то, что ты была готова!
И он поцеловал ее медленно и бережно. Его губы легко коснулись ее губ, как нежное дуновение ветра. Тува не дышала. Но когда он тут же отодвинулся, она осторожно положила руки ему на плечи. Мораган поднял голову и посмотрел на нее, вопросительно улыбаясь. Он поцеловал ее еще раз.
Эта ночь — неправда, подумала Тува. Я, та, которую никто никогда не целовал. И сейчас… Сначала Марко… И теперь Ян. Наверное, я сплю!
Он вновь взглянул на нее, на этот раз в улыбке его была нежность. Она видела это сейчас совершенно отчетливо. Ночная тьма придавала его чертам волнующее, загадочное выражение, как будто он был уже между жизнью и смертью. Его горящие, глубоко запавшие глаза были похожи на темные колодцы. Нос, который был довольно красивой формы, крепкие зубы, немного выдающаяся нижняя челюсть — и, конечно, морщины на щеках. И черные кудрявые волосы. Если на минуточку забыть Марко, то Ян Мораган на самом деле выглядел весьма привлекательно. Вероятно, он был очень сильным и мужественным мужчиной до того, как его поразила болезнь. Сейчас лицо его было — кожа да кости.
— Последняя девушка, которую я целую, — прошептал он. — Спасибо, что ты не отталкиваешь меня!
А это почти первый поцелуй в моей жизни. Да, потому что Марко как бы не в счет, думала она.
Ян тихо спросил:
— Тува, ты хочешь? Ты хочешь помочь мне сделать это?
Он продолжал:
— Знаешь, девяносто девять процентов за то, что из этого ничего не получится. Ни то, ни другое. Но у меня очень давно никого не было. И я хочу тебя сейчас. И безо всяких задних мыслей о возможных последствиях!
Он хочет ее! Ее! Тува чувствовала, что из груди ее вот-вот вырвется плач, и сглотнула слюну.
— Но я никогда…
— Знаю. Поэтому я и спрашиваю — сначала. Ты должна сама этого хотеть.
— Я… ты мне очень нравишься, Ян, — запинаясь, проговорила она.
— Не имею ничего против. Если хочешь, я могу позаботиться о том, чтобы ты не забеременела.
— Нет! Нет, я хочу, чтобы мы попытались. Ведь именно за этим мы и начали всю эту долгую дискуссию.
Он переместился на ее кровать и залез под перину.
Господи, до чего же он худой, думала она. Бедняга, как же он тощ!
Она не знала, как ей себя вести, она так хотела сделать все, как нужно, но умела так мало. И все это прошептала ему.
— Делай то, что чувствуешь, — ответил он.
— Могу я тебе кое-что сказать?
— Что же?
Ужасно, она не знала, что же делать с рукой, оказавшейся внизу, он ее придавил.
— Я не хотел бы заниматься этим ни с кем другим, Тува. Не смог бы.
Она проглотила комок, стоявший в горле и подавила в себе «спасибо». Вместо этого она неуверенно сказала:
— Я рада слышать это, Ян.
Голос его звучал смущенно.
— Ты рассердишься, если у меня ничего не получится?
— Но дорогой ты мой, неужели ты думаешь, я не пойму. А это не будет для тебя слишком большое напряжение?
— Постараемся быть осторожными. Но, Тува… если у меня не получится… я все равно смогу сделать так, чтобы тебе было хорошо. Если ты хочешь.
— Спасибо, Ян, — пробормотала она, уткнувшись ему в шею, потому что жутко смутилась. — Давай постараемся, чтобы ты тоже поучаствовал, ладно?
— Сделаем все, что в наших силах, — улыбнулся он. — Но тогда ты должна мне помочь.
— А что мне делать? Понимаешь, опыта у меня маловато.
— Прежде всего, сними майку! И трусики.
— Да, конечно.
Она села на кровати и стала раздеваться, копаясь как трехлетний ребенок. Когда она наконец разделась и с быстротой молнии нырнула под перину, она заметила, что Ян тоже разделся. У нее даже зубы стучали от волнения.
— Ну-ну, — сказал он и обнял ее. — Все будет так хорошо.
У нее вырвался какой-то дрожащий смешок:
— Интересно, кому здесь больше нужна помощь?
— Придется помогать друг другу.
Его руки гладили ее плечи, и она чуть-чуть подвинулась к нему, слишком близко она не смела. Он стянул перину и поцеловал ее в шею. Потом его губы скользнули к ее груди и поцеловали одну.
— О-о-о, — выдохнула Тува, и соски ее тут же затвердели.
Теперь, наверное, моя очередь что-то сделать, подумала она и обвила руками его кудрявую голову. Было приятно дотронуться до его волос, он поднял голову и мог теперь целовать ее снова. На этот раз поцелуй был совсем другим. Настолько другим, что Тува позабыла о том, какая она неловкая, и ответила на него.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
