Соня закончила петь и задохнулась. Егор стоял, разинув рот. Изольда Павловна хохотнула басом и бойко сыграла бессмертного «Чижика-пыжика». Соня сообразила, что это шутка, и петь не стала.
Марфуша, удобно расположившаяся в любимом Сонином кресле, разгладила Изольдину норковую шубу на коленях и пробормотала:
— Ну, спето… сойдет… интонирует, конечно, не Бог весть…
Изольда встала и, посмотрев на Соню, неожиданно ласковым голосом произнесла:
— Девочка моя! Плюнь ты на всё. У меня и похуже бывало. Я в пятьдесят шестом… — Марфуша предостерегающе кашлянула. Изольда Павловна оглянулась на нее и понимающе усмехнулась. — Ну, это детали… Я год не пела, когда потеряла ребенка… Запомни — все дерьмо! Кроме музыки. Ты должна петь и только петь. Больше ничего. И не верь никому. Не пей и не ешь из чужих рук. Вот заведи себе такую Марфушу — она махнула в сторону Егора, который только-только начал дышать после нокдауна, а говорить еще не мог, — и работай, пока жива. А жизнь у певиц очень короткая… — И пошла из комнаты.
Марфуша рысью рванула за ней.
Хлопнула входная дверь.
Егор проглотил комок в горле, подошел к Соне, отдал ей кухонное полотенце и решительно сказал:
— Софья Сергеевна, я очень рад за вас. В моих услугах вы более не нуждаетесь. Позвольте откланяться. — Он повернулся и пошел вон из ее прекрасной творческой жизни, в которой ему не было места.
— Егор… — прошептала Соня. — Остановитесь. Выслушайте меня…
Егор остановился, но не обернулся. Обида душила его. Ну, уж нет, Марфушей он не будет!
Соня подбежала к нему, обхватила своими тонкими руками и уткнулась лицом в колючий свитер.
— Не смотрите на меня… Я вас люблю!.. И она все врет, что жизнь дерьмо. — Соня запнулась на этом гадком слове, но справилась со смущением и продолжала: — Не уходи. Не бросай меня.
Егор повернулся и приподнял ее пылающее заплаканное личико. Оно как бы утратило свою идеальную ледяную красоту и стало вдруг близким и родным. Егор поцеловал Соню и прижал к себе.
Светлана спустилась в ресторан, блестя возбужденными глазами и сияя самодовольной улыбкой. Она чувствовала себя в полном расцвете своей молодости и прелести. Элегантное вечернее платье обнажало спину и плечи до границ приличия и держалось на честном слове французского кутюрье, прическа говорила о богатстве, а старинный перстень и тонкая золотая цепочка — о безупречном вкусе их обладательницы. Светлана уверенно вошла в зал, отыскивая взглядом своего кавалера и с улыбкой размышляя о том, что может и не узнать его в смокинге — до сих пор они встречались лишь за завтраком и на пляже. Кто-то замахал ей из центра зала. Да, это был смуглый красавчик грек. Похоже, смокинг идет ему не меньше, чем шорты.
Стол уже был накрыт, и Светлана издалека заметила, что случайный знакомый не поскупился и, значит, надеется на большее, нежели просто приятный ужин вдвоем.
На столиках горели свечи, звучала музыка, некоторые пары уже танцевали. Светлана подошла к столику и остановилась как вкопанная. Она почуяла запах раньше, чем увидела среди блюд с закусками и ваз с фруктами крохотный букетик фиалок в хрустальном бокале.
Светлана побледнела. Грек уже вставал и протягивал ей руку. Она развернулась и, спотыкаясь, выбежала из ресторана… Пулей влетела в свой номер и заперлась на ключ.
Села, дрожа, на кровать и закуталась в одеяло. Ей стало холодно. И везде пахло фиалками.
Раздался стук в дверь. Потом зазвонил телефон и звонил долго, не переставая. Но она сидела тихо, как мышка, в полной темноте.
Глубокой ночью Светлана упаковала чемоданы и украдкой, как вор, покинула отель. Поехала в аэропорт и взяла билет на ближайший рейс — ей было все равно куда, лишь бы подальше от кошмарного запаха фиалок.
В самолете стюардесса с улыбкой поставила перед ней маленькую сувенирную бутылочку фиалкового ликера. Светлана огляделась и увидела, что все пассажиры получили такие же бутылочки — подарок от авиакомпании. Но это ее не успокоило. Сон как рукой сняло. К бутылочке она не притронулась и даже старалась не смотреть на нее. Но сосед откупорил и сделал пару глотков. Поморщился, крякнул и запил водкой из плоской фляжки. После этого он захрапел и храпел до самого Лондона, а Светлана и глаз не сомкнула, стараясь дышать ртом, но фиалковая вонь не отступала. Ей сделалось вдруг очень холодно, но она постеснялась попросить у стюардессы еще один плед.
В аэропорту Хитроу девушка взяла такси и поехала в маленькую гостиницу, недорогую, но удобную и тихую, в которой когда-то останавливалась. Светлана намеревалась провести там одну ночь, а утром… Она еще не решила, но куда-нибудь далеко… Пожалуй, далеко на север. Ей мерещились скалы, холодное море — и никаких цветов.
Она вошла в маленький скромный номер, обнюхала все углы, убедилась, что пахнет только жареной рыбой, и успокоилась, повеселела. Приняла душ, плотно задернула шторы и легла. И сразу заснула.
Спала она долго, крепко, будто наглоталась снотворного. И спала бы еще, но тревога проникла в ее сон. Ей снилось, что она не одна, что кто-то смотрит на нее, и обрывки какой-то музыки, и легкие осторожные шаги… Она открыла глаза и закричала. Ей было тяжело дышать, густой одуряющий запах фиалок убивал ее. Она не могла пошевелиться. Что-то влажное и тяжелое давило ей на грудь, на шею, на живот. Она была погребена под слоем фиалок. Девушка бессильно барахталась в этой цветочной могиле, пытаясь освободиться, но фиалок было слишком много. Они были повсюду — на столе, на стульях, на полу, в ванной, ее чемоданы были открыты и набиты фиалками.
Портье услышал грохот и звон разбитых стекол из двадцать первого номера, а затем — нечеловеческий хриплый вой. Он позвал охранника, но даже вдвоем им не удалось утихомирить сошедшую с ума русскую. Пришлось звонить в полицию, а полицейские уже сообразили вызвать «скорую помощь».
Светлана полностью разгромила гостиничный номер: разбила окна и зеркала, в щепки разнесла мебель, сорвала краны в ванной…
Тщетно полицейские, а после медики пытались доказать ей, что в номере не было никаких цветов. Она им не верила.
…Теперь Светлана совершенно счастлива. Заботливый отец поместил ее в маленькую частную клинику на севере Норвегии. Там хорошо. Одни камни. Суровый скандинавский пейзаж радует глаз и сердце Светланы.
Дело в том, что со временем она возненавидела не только цветы, но и кусты, деревья и даже траву, подозревая, что каждая безобидная на вид былинка может зацвести и заблагоухать.
Ее лечащий врач, опытный психоаналитик, верный последователь доктора Фрейда, убежден, что через пару лет она выздоровеет, как только он докопается до причин этой странной фобии.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
