как и подобает бородачам, спустился с крыльца, взял топор и пошел в угол двора.
— Павел Иванович, пойдемте в огород, там, наверное, дыни есть, — заговорщицки прошептала Валя и, взяв его за руку, повела за собой.
— Жень, тебе дров наколоть помельче? — спрашивал кто-то за плетнем.
— Нет.
— Да ты не злись, Жень?
— Я не злюсь. С чего ты взял?
— Слышь, Жень, а что этот профессор вам тоже родня?
— Прям уж и профессор! С чего ты взял?
— Глаза умные.
— У собак тоже умные…
— Ну вот, темнота. Я тебе уже сколько раз говорил: брось ты свой курятник. Езжай учись.
— Не. Не поеду. Скучно в городе. Все куда-то торопятся, толкаются. Духота. Грохот. Не. Не поеду. Выйду замуж за какого-нибудь пастуха-пьяницу и буду курей разводить. А что, скоро курятник раз в десять больше построят!.
— Слышь, Жень…
— …Вот смешные, — сказала Валя. — Мне Витька писал, что сестренка влюбилась в этого студента бородатого. А он в нее — нет.
— Молодость! — сказал Павел Иванович. — Все пройдет.
— Какая молодость? Это дурость! Я тоже шестнадцати лет влюбилась в нашего агронома. Все девки в него влюблялись, ну и я тоже.
Валя наклонилась над дынной ботвой, сорвала дыню.
— Давайте нож!
Сели на огуречную грядку.
«Все пройдет, как с белых яблонь дым…» — вспомнилась есенинская строчка. — «И у меня скоро все пройдет, разъедемся», — подумалось ему.
Он взял протянутый Валей ломоть дыни.
— Валя, сколько вам лет?
— Двадцать шесть.
— Серьезно?!
— Да. А что?
— Я думал лет тридцать с лишним.
— Ну что вы?! Когда мне будет тридцать, моему Валерке уже пойдет двенадцатый.
— А мне уже тридцать пять… — вздохнув, сказал Павел Иванович.
Где-то мычали коровы. Позванивал колокольчик. По улице протарахтела телега. Издалека приближалось жужжание мотоцикла. Горький дым обволакивал деревню.
— Павел Иванович! Идите с ребятами в баню! — крикнула Анна Егоровна.
После бани Анна Егоровна поднесла ему кружку домашнего пива. Он удивился полированной мебели в доме, телевизору, книжной полке, мягким креслам с резными подлокотниками, кухне с водопроводом и резным лавкам, тоже отполированным под красное дерево, вкруг раздвижного стола.
Потом, уже затемно, Витька привез отца. Когда тот умылся наскоро и переоделся, Павел Иванович увидел молодого мужчину в сером лавсановом костюме, в белой рубашке, сильно загорелого, темноглазого, светловолосого, с короткой стрижкой. «Ребята обсовременили», — подумал Павел Иванович.
— Степан Разин, — отрекомендовался хозяин. — Да вы не удивляйтесь, у нас полдеревни Разиных, есть Пугачевы, есть и Марлинские. Куда мне до вожака Разина — я плотник. Сын вот разве в люди выйдет? И то — какой из него вожак, в институте дорос до комсорга курса и остановился. Пойдемте покурим, пока на стол собирают.
Павел Иванович согласился.
— Значит, вы вместе отдыхали с моей дочерью?
— Вместе.
— Это хорошо! Она рассказала мне про вас. — Он провел Павла Ивановича в комнатку с открытым в сад окном, с низкой кушеткой, обитой зеленым, и головой лося на стене, мастерски вырезанной из дерева.
— Ваша работа? — спросил Павел Иванович.
— Моя. Балуюсь вечерами.
— Великолепная голова!
— Ну, бросьте! Разве это великолепная? Завтра, если у вас будет желание, я покажу одну вещицу. Может быть, я пристрастен… Но она мне самому нравится…
Павел Иванович понял, что перед ним художник, каких все меньше и меньше на Руси. Ведь резьба по дереву становится такой же диковиной, как русская тройка.
Позвали к столу.
Ребята приоделись в белые рубашки и настраивали магнитофон. Женя и Валя помогали матери расставлять тарелки. И снова Павел Иванович удивился и белой скатерти, и хрустальным фужерам, ножам и вилкам, закуске и пузатому самовару, и льняным салфеткам с петушками в уголках.
Все уселись за стол. Пошли тосты, усиленное потчевание Павла Ивановича, разговоры, танцы. И вот уже кто-то на кого-то шикнул, выключили магнитофон, и старший Разин запел:
Из-за острова на стрежень,
На простор речной волны,
И-эх, выплывают расписные
Стеньки Разина челны…
Поддержала Анна Егоровна, подпели ребята один за другим. Младший Разин принес гитару, и полилась могучая песня, много раз слышанная Павлом Ивановичем, но тут всколыхнувшая душу ему совсем по-новому. Казалось: несет его не челн по Волге-реке, а тройка, степью, по белым снегам-сугробам несет, и он не может остановиться, и бьется сердце, мечется, вырваться хочет…
Потом, за полночь, Павел Иванович вышел на улицу и сел у амбара на поленницу дров.
Где-то совсем рядом свистели сверчки. Было слышно, как ворчали во сне куры. Вздыхала корова. Прошли Яша с Ленькой. Приставили к амбару лестницу и залезли на сеновал. Повозились там.
— Лень, как тебе Витькина сестра?
— Сила!
— А Женька?
— В свояченицы сойдет!
— Она ж по тебе сохнет!
— Пусть сохнет!
— Дурак-человек!
— Она еще десятерых полюбит. У нее же ума нет.
— А у тебя есть?
— Есть.
— Сократ…
Помолчали.
— Лень?
— Что?
— А этот дядя, что с ней приехал, на журавля похож.
— Похож, но чувствуется эрудит.
— Лень?
— Ну?
— Что-то Витьки долго нет?
— На сестру смотрит.
— А чего он на нее смотрит?
— Сходи, спроси.
— Лень?
— Да чего тебе?
— А она мне нравится!
— Кто?
— Валя!
— У нее двое детей.
— Ну и пусть!
— Сделай завтра предложение, а сейчас спи, у меня звенит в голове.
— Это от ума.
— Иди ты…
Павел Иванович сидел и смеялся. Потом стал думать о работе, о разросшемся саде, об озере и огромной щуке в нем. Щука плавает у самого валуна, словно знает, что ловить ее все равно никто не будет.
Павел Иванович не спал всю ночь. Ему виделась в окно луна, жизнь на ней и его лаборатория, а оттуда чуть приблизившиеся планеты.
На рассвете тихонько подошла Валя.
— Павел Иванович, поехали на охоту?
— Поеду. Сейчас?
— Одевайтесь. Я вам принесу фуфайку и сапоги резиновые.
Выехали затемно. Витька вел мотоцикл, Валя и Женя сидели в люльке с узлом провианта, Павел Иванович сзади. Ребята ехали следом на «Яве». Вскоре остановились у болотца, у шалашика. Женщины наскоро сделали охотникам бутерброды с колбасой, а сами решили остаться и сварить часам к девяти завтрак.
Павлу Ивановичу дали старую двустволку. Он легко шагал с ребятами по мокрой осоке. Убивать он не любил. Ему просто нравилось ходить с ружьем, подсматривать повадки птиц, зверей. Первым остановился Витька. Снял с плеча ружье. В камышах крякнула и хлопнула крыльями утка. Витька стал пробираться по кочкам к воде. Только ступил в воду — проснулась стая, загомонила и с отчаянным шумом взлетела.
— Пуганые, — тихо сказал Яша, протирая запотевшие очки.
— Ничего, — успокоил Ленька. — Без дичи не придем.
Чуть-чуть развиднелось… Жидкая тучка выронила немного дождинок и растаяла. День просыпался. Над головами охотников
