линию. – Макс, ты не представляешь, какую подготовку провели корпорации и наша организация для проведения намеченной операции. Моя работа – только маленькая часть её. Этот подземный комплекс уже обнаружен, и остались дни, лучше сказать, десятки часов до его захвата и уничтожения. Обнаружены и другие подземные комплексы. И их захват – то же дело времени. Вы не сможете утаить корабль, он не иголка в стоге сена. Но даже если это удастся, вы не сможете его достроить (а я уверен, что он ещё не готов к полёту), так как все вспомогательные производства будут потеряны. Земляне сломают налаженные связи, захватят лидеров движения, короче, подорвут хорошо организованную систему марсиан. Это всё равно, что отрубить руки, ноги и расчленить туловище, и голове ничего не останется, как умереть.
Я откровенен с тобой, Макс. Даже слишком откровенен. Свяжись со своими соратниками, и попроси их не оказывать сопротивление. Не надо жертв. Ваш корабль – продукт гениальности человечества. И земляне поклонятся вам, марсианам, за его создание и всё сделают для вашего дальнейшего благополучия, ведь мы братья и должны идти одним путём к светлому будущему.
Макс улыбнулся и ответил. – Красиво говоришь, может и от души, но всё – демагогия. И веры нет твоим словам.
Я полностью согласился со словами Макса. Антон играл. Входил в роль, вживался в неё, и за жизнь выдавал игру слов и желаний, а на деле совершал низкие поступки.
Затем Макс уже без улыбки продолжил. – Мы тоже не сидели, сложа руки, и старались помешать вашей операции. Кто подготовился лучше, скоро будет ясно. Время убеждений и просьб прошло. Все это понимают, кроме тебя. Впрочем, и ты это понимаешь. Пусть будет битва. Кстати, ты знаешь кодовое название вашей карательной операции? – Антон кивнул головой. – И я знаю – «Война миров». Удачное название во всех смыслах. Так не будем играть словами, а будем драться.
– Драться, так драться. Ты сделал свой выбор, Макс, – удручённо сказал Антон.
– Да, это мой выбор. Выбор любого марсианина – это его добровольный выбор. Мы, марсиане, не навязываем свои убеждения, и даём право выбрать каждому человеку самому. Без хитрых уловок и подлых методов. – Макс грустно посмотрел на Антона и добавил. – В отличие от землян. – Потом перевёл заинтересованный взгляд на меня и громко позвал кого-то за дверью.
Антон горько улыбнулся. – Понимаю, понимаю. Ладно, оставляю вас наедине. Вам есть о чём поговорить. – Он с какой-то жалостью и сочувствием посмотрел на Макса, а потом на меня и пошёл к двери, где его уже ждал охранник.
Я удивлённо посмотрел Антону вслед. Что он имеет в виду? О чём нам с Максом говорить? О смерти Тома? Возможно, но что-то ещё скрывается за его словами и поведением.
Макс подошёл ко мне и сел рядом. – Лексис, можно обращаться к вам на «ты». Друг моего друга – мой друг.
– Конечно, – ответил я, с большой печалью думая о смерти Тома.
– Том очень много рассказывал о тебе. Ты был в его глазах самым лучшим человеком на свете. Ты и твоя жена. Он всё мечтал с вами встретиться.
– Я был лучшим его другом, который предал и убил его, – с горечью сказал я.
– Не вини себя. Ты тут не причём. Когда до нас дошли сведения, что готовится масштабная операция землян по ликвидации марсианского сопротивления, мы поняли, что главная задача сохранить самые важные объекты и отвлечь внимание военных сил землян на второстепенные. Что нам придётся пожертвовать многим, чтобы не потерять всё. То, что ты и Антон оказались здесь, не заслуга Антона, тем более тебя, а наш преднамеренный расчёт. Думаю, что сейчас тебе уже можно об этом знать. Координаты местонахождения Антона вычислены, военная машина завертелась, и скоро космические десантные силы появятся здесь, чтобы ликвидировать наш объект. Мы будем держаться как можно дольше, чтобы земляне потеряли время и силы. А революционное движение наоборот выиграло время и накопило необходимые силы для победного сражения. – Майкл внимательно посмотрел на меня.
Я всё понимал, но это не снимало с меня вины. И я с той же горечью произнёс, настаивая на своём. – Я не должен был прилетать на Марс. Я должен был умереть на Земле.
– Ты должен жить. Должен был жить и Том. Когда он узнал, что у тебя смертельный чип в голове, то места себе не находил. Я еле его сдерживал, подготавливая все условия для того, чтобы Антон оказался именно в этом месте, и ничего не подозревал. И я не хотел посылать Тома на захват. Но он настоял, сказав, что встретить тебя должен именно он, твой друг. Он очень беспокоился за тебя. Я послал с ним самых опытных бойцов. Но всё предусмотреть невозможно. Получается, что виноват в его смерти я.
Макс замолчал, смотря вниз в одну точку и переживая прошедшие события. Я смотрел на него. Он был лет на восемь старше меня. Высокий, стройный, подвижный. Всё в нём было марсианское. Плавные, но точные движения, загоревшее мужественное лицо, прямой взгляд. Но главное, в его грустных глазах была непоколебимая стойкость и вера в свои идеалы. Революция была всем смыслом его жизни. Он оторвал свой взор от точки и глубоко взглянул в меня. И из его глаз на меня стали смотреть глаза Младенца. Никогда они раньше не смотрели из глаз людей, если не считать самого погибшего ребёнка. Я не мог оторвать свой взгляд от глаз Макса, а он всё смотрел на меня. Наконец он опустил снова глаза вниз.
– Том погиб героем. И он навсегда останется в памяти марсиан. Потому что во многом благодаря Тому они станут свободными, – Макс сделал паузу и сказал. – И благодаря тебе, Лексис.
Я удивлённо посмотрел на Макса. Странный человек с грустным, но твёрдым взором. Может, у него есть свой Младенец? Его глаза так похожи на мои глубиной печали. И мысли у него странные. Разве можно моё косвенное участие в марсианском сопротивлении, заключавшееся в сохранении осмия, сравнится с борьбой Тома.
– Я ничего не сделал для марсиан, – ответил я.
– Том рассказывал, как ты один противостоял офицеру и сержанту, а потом спас ребят на Европе. Если бы не ты – то революция состоялась намного позже или её вообще не было. Без осмия всё было бы намного сложнее. Спасибо тебе.
Я слегка кивнул головой в ответ. Макс как-то нерешительно посмотрел на меня, словно боялся что-то спросить. Я молча ждал.
– У тебя есть сын. Сколько ему лет? – спросил он.
– Три года.
– Скучаешь
