Но больше всего людям нравилось смотреть на кузнечный горн. Пляска языков пламени в горне Тагара обладала поистине колдовской притягательностью. Даже женщины, которым мало дела до разных железок, и те подолгу стояли возле кузницы, не в состоянии оторвать глаз от горна. Толпа всегда привлекает зевак, поэтому торговля у Тагара шла бойко. Прилавком заведовал совсем юный цыганенок, улыбчивый и скорый на веселую шутку.
— Эй, Тагар! — позвал Гийо кузнеца. — Отвлекись от работы, рома[25], дело есть.
Кузнец неторопливо отложил молот в сторону, кивнул подмастерью, который быстро сунул заготовку в огнедышащее нутро горна, смахнул широкой мозолистой ладонью пот с чела и спросил:
— А кто это там трещит?
— Добрый человек, ром. Подойди ближе. Не узнаешь?
Тагар вразвалку приблизился к выходу на улицу, всмотрелся в лицо Гийо, который растянул рот в широкой улыбке от одного глаза к другому, и удивленно воскликнул:
— Ой, ле-ле! Чтоб я пропал! Ты ли это, Жак Боном?![26]
— Тихо, тихо… — Гийо оглянулся по сторонам. — Ошибаешься, мастер. Я Гийо. Старина Гийо. Теперь вспомнил?
Тагар хохотнул.
— Ну как же, как же, конечно, вспомнил. Гийо… Ха-ха…
— У нас к тебе дело, уважаемый Тагар, — серьезным тоном сказал Гийо.
— Вы, как я понимаю, проделали дальний путь… — цыган внимательным взглядом окинул запыленные фигуры Жиля и Гийо.
— Именно так, ром, — подтвердил Гийо.
— Тогда прошу вас оказать мне честь — отобедать за моим столом тем, что послал Всевышний в мою скромную обитель.
Гийо умоляюще посмотрел на Жиля, который стоял с видом ледяной статуи. Нельзя сказать, что Тагар был ему неприятен, скорее, наоборот, но он все еще находился во власти предрассудков. Уловив взгляд слуги, Жиль колебался недолго и милостиво кивнул. По правде говоря, от голода у него уже живот притянуло к позвонкам, а еще Жиля мучила жажда и он мечтал о кубке холодного вина.
— Мы принимаем твое приглашение, Тагар, — с важным видом ответил Гийо.
— Тогда прошу за мной…
Стол накрывали две цыганки — одна в годах, а вторая совсем юная, причем красоты необыкновенной. Ее смуглая кожа была чистой и упругой, как наливное яблоко, огромные, немного раскосые черные глаза, казалось, источали жар, который проникал до самого сердца, а быстрые и плавные движения напоминали порхание сказочной птицы. Нет, не порхание, мысленно поправил себя совсем обалдевший Жиль, а скорее танец. Он был сражен наповал невиданной красотой девушки (похоже, она была дочерью кузнеца) и не знал, как себя вести, в отличие от Гийо, который болтал, не умолкая.
Комната, в которой им предстояло трапезничать, была просторной, но ее единственной меблировкой был длинный стол, за которым могло уместиться большое количество домочадцев или гостей, и несколько скамеек. На удивление Жиля, пол в комнате был не каменным, а глинобитным. Его застелили длинными листьями болотного зелья, источавшими сильный приятный запах. Он присоединялся к запаху засушенных трав, свитых в венки. Они висели на всех стенах комнаты.
— Чергэн[27], можешь уйти! — строго приказал кузнец красавице-дочери, которая топталась у порога и заинтересованно смотрела на юного дворянина, в особенности на его лютню, выглядывавшую из-за плеча.
Девушка обожгла Жиля взглядом, от которого у него дух сперло, и выскользнула за дверь. Тагар посмотрел ей вслед, и на его суровом лице появилась добрая улыбка. Видимо, в дочери он души не чаял.
Хозяин был вежливым, вино было отменным, еда вкусная, и Жиль вскоре забыл про свои предрассудки. Он уплетал за обе щеки, не забывая прикладываться к вместительной глиняной чаше, в которой отсвечивало янтарем неизвестное вино. Оно было гораздо крепче и ароматнее бордоского, и вскоре юный дворянин почувствовал, что ноги у него стали как бы без костей. Испугавшись этого состояния, он не без некоторого усилия отдернул руку, которая сама потянулась к чаше, и отвалился от стола, чувствуя в желудке приятную тяжесть.
Тем временем Гийо вел деловой разговор:
— Коней наших видел? — спрашивал он Тагара.
— Коней? Каких коней? — недоуменно отвечал ему цыган.
— Не придуривайся! — рассердился Гийо. — На глаза ты никогда не жаловался.
— А, это ты говоришь о тех двух животинах, что стоят у коновязи… — Цыган хитровато ухмыльнулся. — Так это не кони.
— Что значит — не кони?! — возмутился Гийо, который уже был в хорошем подпитии. — Голова, четыре ноги, грива и хвост у них есть? Есть. Значит, это кони. Что тут не так?
— Все не так, — ответил Тагар. — Конь — огонь, а это готовые туши для живодерни. Впрочем, какие там туши! Кожа да кости. Их можно сразу отправлять в скотомогильник. Ты лучше прямо скажи: что тебе нужно?
— Прямо так прямо… — пробурчал Гийо. — Нам надо продать их… — и тут же поспешил добавить: — За хорошую цену!
Тагар расхохотался. Да так, что стол начал сотрясаться. Жиль с недоумением посмотрел на цыгана. Чем это его Гийо так рассмешил?
Насмеявшись вволю, Тагар вытер рукавом рубахи нечаянную слезу и сказал:
— Продать их невозможно. Да еще где — в Париже! Здесь самая паршивая коза стоит дороже двух ваших одров. Но я добрый, и в знак моего уважения к тебе, мой друг, а также чтобы выручить вас в трудную минуту, даю за этих животин… м-м… два турских гроша — по одному за каждую клячу. Это хорошие деньги, Гийо! Соглашайтесь.
— Тагар, ты хочешь меня оскорбить? — с недобрым прищуром спросил Гийо. — А то я не знаю твои штучки. Ха! Два турских гроша… Не смеши меня. Давай договариваться по-серьезному.
— Ну, коли так… — цыган допил остаток вина в чаше, вытер губы и продолжил: — Дай мне время. Скотину нужно приготовить к продаже. В таком виде на этих кляч не позарится даже торговец шкурами.
— О цене договоримся?
— Конечно. Прибыток делим пополам. Все по-честному.
— По-честному?! Да-а, с тобой не соскучишься… Я — хозяин товара, ты — торговец, а выручку пополам? Где такое видано?
— Жак… кгм!.. — запнулся Тагар, вспомнив, как просил называть себя его гость. — Гийо, этих бедолаг еще нужно довести до товарного вида, что совсем непросто, уверяю тебя. А потом, на этот, с позволения сказать, товар нужно найти покупателя. И не только найти, но и убедить его, что лошади первостатейные и стоят хороших денег. Значит, мне надо нанять подставу, чтобы поднять цену. Но этот человек за спасибо работать не будет. Ну так что, по рукам?
— Эх, была не была! Твоя взяла. По рукам!
Они скрепили уговор рукопожатием, выпили, а затем Гийо твердо сказал:
