В июле 2011 года, находясь в Бутырке, все пятеро «пожизненников» — Молотков, Тамамшев, Михайлов, Аполлонов и Рудик — совместно со «спасовцами» Королевым и Костаревым выпустили обращение: «Мы заявляем о своей решимости на свою борьбу. И ZOG (аббревиатура «сионистское оккупационное правительство». — И. Ф.) не добиться раскаяния от нас. Нет компромисса, нет страха, нет уныния. Есть только вера в грядущую Победу и Любовь к нашим родным, нашему народу и нашей расе, и наилучшей наградой для нас в этот нелегкий час является ваша поддержка, друзья, и ваши действия во благо грядущей Белой Победы. Мы вместе! Да здравствует Арийский заговор»[135]. 11 октября 2011 года Молотков был крещен Николой Королевым в тюремном автозаке. В присланном на волю в январе 2012 года письме Молотков пишет: «Надеюсь и молюсь, чтоб в этом году по Воле Божьей мы Победили»[136]!
АБУЗАГИР МАНТАЕВ
Абузагир Мантаев родился в 1975 году в Махачкале в известной дагестанской семье. Его бабушка была заслуженной поэтессой Дагестана, двое дядей — высокопоставленными офицерами ФСБ и МВД. Как пишет его знакомый, Мантаев «всегда пользовался уважением среди своих сверстников, про таких говорят «душа компании»; будучи красавцем, нравился девушкам»[137]. В начале 90х играл за махачкалинский футбольный клуб «Анжи». С отличием окончил исторический факультет ДГУ. Около года изучал арабский язык в Египте. Как рассказывает его знакомый, после событий 1999 года в Дагестане началась самая настоящая «охота на ведьм», спецслужбы (УФСБ, УБОП, МВД) хватали людей, пытали и убивали. Причем коснулось это не тех, кто непосредственно воевал с федералами — те либо погибли, либо ушли в Чечню, — а других «неблагонадежных», которые имели возможность участвовать в этих событиях, но не стали этого делать. Через некоторое время начали возникать группы, убивавшие наиболее, по их мнению, виновных в репрессиях офицеров спецслужб и государственных чиновников. Одну из самых успешных групп возглавлял Расул Макашарипов. Мантаев в это время был в Египте, где существует огромная община дагестанских студентов, неформальным лидером которых был Аббас Кебедов, младший брат Багауддина Магомедова, духовного лидера дагестанских ваххабитов. Мантаев стал близким другом Кебедова, придерживающегося более умеренных взглядов, чем его брат. В отличие от брата Кебедов всегда выступал за мирный путь ведения исламского призыва. Дагестанские события коснулись и египетской диаспоры, под давлением российских властей египетские спецслужбы арестовывали и депортировали огромное количество дагестанцев, сам Кебедов несколько раз сидел в египетской тюрьме, но так как реальных претензий к нему не было, его каждый раз отпускали.
Вернувшись в Россию, Мантаев поступил в аспирантуру московской Дипломатической академии. Знакомый Мантаева пишет, что поначалу его исламская жизнь протекала параллельно научной. Как рассказывают его друзья, «во время учебы в дипломатической академии Абу Зарр жил в студенческой гостинице академии. Будучи мусульманином, он вел уединенный образ жизни, отдалившись от кафирских загулов и похождений. Он был красивым мусульманином, и многие не могли поверить, что у него нет «романов». Дело доходило до того, что за ним следили девушки, пытаясь узнать, кто же в его сердце. Но все безрезультатно. Кафир не может понять, что сердце мусульманина занято любовью и боязнью Аллаха»[138]. Мантаев женился после окончания учебы, свадьба была исламской. В 2002 году защитил кандидатскую диссертацию по политологии. Темой диссертации был «Ваххабизм» и политическая ситуация в Дагестане». Диссертация выдержана во вполне взвешенном тоне. Мантаев в ней пишет, что причинами радикализации ваххабизма были как собственная политика ваххабитов по отношению к государственной власти и обществу, так и реакция на противодействие властей. В то же время он одним из первых политологов отмечает, что события 99го года были не вторжением чеченских боевиков в Дагестан, а внутренним противостоянием ваххабитов и дагестанских властей с «вовлечением в него соседней Чеченской Республики». В первой части работы, рассматривая истоки зарождения суфизма и ваххабизма, Мантаев критикует последователей и того, и другого течения. Со временем, пишет Мантаев, суфии стали претендовать на обладание скрытым знанием, якобы получая его непосредственно от Аллаха, принижая заслуги ученых, а также и сами науки, говоря: «Вы получаете знания от смертного к смертному, а мы — от Вечносущего». Суфии стали требовать полного раболепия от учеников, угрожая за малейшее неповиновение и несогласие с шейхом даже в мыслях прекращением получения от него какойлибо помощи. Сами же суфии стали позволять себе нарушения основных положений шариата, претендуя опятьтаки на знание тайного. В их среде получили распространение еретические идеи, наряду с фатализмом и полной социальной индифферентностью охватившие умы многих мусульман. Что касается ваххабитов, то важнейшая черта, объединяющая их с последователями во всем мире, и в частности в Дагестане — это непримиримость и абсолютное неприятие иного мнения. По любому вопросу они признавали свое мнение единственно правильным, а мнение остальных — абсолютно неверным, совершенно исключая возможность собственной ошибки. Во второй части Мантаев анализирует религиозные взгляды суфиев и ваххабитов на основе источников, в том числе арабских. Он приходит к выводу, что все без исключения спорные вопросы, расколовшие мусульманскую общину Дагестана, существуют уже несколько столетий и имеют место сегодня практически во всех странах мусульманского мира, причем каждая из групп приводит доводы из Корана и Сунны. Несмотря на слабость некоторых из них, обе точки зрения все же имеют право на существование. Третью часть Мантаев начинает с характеристики дагестанских ваххабитов, которых, на его взгляд, правильнее называть салафитами. Как пишет Мантаев, салафиты выступают против противоречащих исламу нововведений, укоренившихся, по их мнению, в сознании и религиозной практике кавказских мусульман. Источником вероучения они признают только положения Корана и Сунны, отвергая распространенную в Дагестане традицию «слепого» следования за мнением ученых. Главный объект их критики — суфии и культ «святых». В практике суфийских шейхов братств накшбандийа, кадирийа, шазилийа, открыто возобновившейся после снятия запрета на их деятельность, и в посещении «святых» могил салафиты видят признаки многобожия (ширк) и неверия (куфр). Они отрицают многие традиционные обычаи и обряды кавказских мусульман, такие как чтение Корана на могиле или в доме усопшего, чтение на похоронах талкина (букв. «наставление»), раздачу милостыни на кладбище и у могил «святых», пользование четками, амулетами, празднование мавлида — дня рождения пророка Мухаммада. Салафиты исключают существование в исламе помимо явного, умопостигаемого знания, воплощенного в шариате, еще какого—то скрытого, мистического знания, доступного якобы только шейхам и святым. Также не признают они и приписываемые шейхам способности чтения мыслей на расстоянии, совершения чудес. Не признают они и мистической способности святых выступать в роли заступников за мусульман перед Аллахом еще в земной жизни и отрицают правомерность молитвенного обращения к ним с просьбой о посредничестве (тавассуль). Салафиты также отрицают возможность передачи божественной благодати (баракат) через святых и шейхов или связанных с ними предметов (например, гробниц). Отсюда следует неприятие салафитами таких традиционных для дагестанского общества проявлений религиозности, как посещение гробниц известных святых. Важное место в учении салафитов занимает джихад — борьба за веру, участие в которой вменяется в обязанность каждому мусульманину. Не отрицая принятого в Дагестане толкования джихада как внутреннего самосовершенствования мусульманина, салафиты полагают, что внутренний «великий джихад» неотделим от войны с неверными — «малого джихада». Современных суфиев салафиты обвиняют в уклонении от джихада и поддержке антимусульманских режимов.
Как показывает Мантаев, отвергание горских обычаев — адатов, а также большинства похоронных и поминальных обрядов, было первым, что стало восстанавливать дагестанцев против салафитов. Если вести теологические споры может далеко не каждый дагестанец, то эти обычаи знают все, придерживаются их и передают из поколения в поколение, считая их неотъемлемой частью ислама и своего народа. Поэтому все салафитские общины, появлявшиеся в любом дагестанском селе, вызывали неприятие на начальном этапе со стороны большей части населения, всегда подогреваемой духовенством, видевшем в салафитах конкуренцию и подрыв своего авторитета, и властью, видевшей в них прямую угрозу своему существованию. Плюс к тому внешний вид салафитов отличался от вида других мусульман (пышные бороды, бритье усов, укороченные брюки). Вдобавок большинство членов исламского джамаата составляла молодежь, что также вызывало ненависть к ним, опятьтаки в силу горского адата, согласно которому младший не имеет права спорить со старшим.
