На одном из Ново-Гебридских островов зятю можно разговаривать с тещей, но только не с близкого расстояния, и теща слушает зятя, отвернувшись от него. Вообще имена зятя или снохи произносить можно, но ни того, ни другую ни в коем случае нельзя называть по имени. Зато по отношению к брату жены запреты еще более строгие. Его имя вообще никогда не произносится, а встречаясь с ним, муж его сестры должен уступить ему дорогу.
На другом острове — острове Пентекост (Пятидесятницы) — все эти запреты тоже существуют, но, так сказать, временно, только пока за девушку полностью не внесен выкуп.
Ну а на маленьком острове Эфате запреты опять-таки иные. Здесь теща закрывает себе лицо, проходя мимо зятя, да еще старается пригнуться пониже, чтобы ее вообще не было видно. Тестя зять видеть может, но касаться друг друга им нельзя. Если это произойдет, считают островитяне, то либо зять разорится, либо оба они потеряют все свои воинские и прочие качества. Чтобы этих печальных последствий не было, приходится подвергаться специальной очистительной церемонии, для которой закалывают свинью.
Обычаи, о которых мы рассказали, широко распространены и в других частях света. Причем даже у очень далеко друг от друга живущих народов встречаются совершенно схожие обычаи. Так что расскажем лишь о том, о чем раньше не говорилось.
В Африке, например, чаще всего зять укрывается от тещи, а сноха от свекра и свекрови.
У народа галла в Эфиопии тесть или теща не имеют права говорить с зятем. А у сомалийцев еще в XIX веке даже видеть тещу считалось страшным грехом. Некоторые исследователи пишут, что теща не просто избегала зятя, но входила в его хижину, лишь будучи твердо уверена, что его нет дома; в противном случае он мог проломить ей череп. С этим суровым обычаем (точнее говоря, с его существованием) согласны не все специалисты, но даже и те, кто оспаривает его наличие, признают, что зятья-сомалийцы (по крайней мере в XIX веке) ненавидели своих тещ и, более того, не скрывали этой ненависти даже перед посторонними людьми, каковыми, несомненно, были этнографы.
У народности тубу в Республике Чад родственники жены стараются никогда не называть зятя по имени. Если туда, где находится зять, приходит тесть, зять должен встать и уйти; если же приходит шурин (для незнающих — брат жены), то зять остается, а уйти должен шурин.
Примеров можно привести бесчисленное множество.
У ашанти в Гане зять, увидевший тещу или заговоривший с ней, должен был заплатить большой штраф.
У баганда в Уганде, если что-то надо было теще сказать, приходилось это делать через закрытую дверь, через стенку или, если нет рядом ни стенки, ни двери, через третье лицо.
Отдельно следует отметить прекрасное положение тещи в габонском племени лумбу. Мужчина, женившийся на девушке из другой деревни, должен переселиться в ее дом и всячески угождать теще, выполнять ее поручения, заготавливать для нее топливо и прочее. А на всю тещину ворчню отвечать надлежит весело, почтительно и с улыбкой. Говорят, что большинство браков у лумбу происходят внутри своих деревень...
И наконец, у бушменов зять, который всю свою жизнь выказывает тестю большое почтение, свою тещу избегает и никогда с ней не говорит. И теща вовсе на него не в обиде: ничего не поделаешь — обычай...
У индейцев Америки запретов бывало не меньше, чем в Африке, Австралии или Океании. И тут тоже у некоторых племен (сиу, например) зять не мог никогда говорить с тестем и тещей, а сноха со свекром и свекровью. А когда разговора никак нельзя было избежать, он велся только через третье лицо. Если тесть или теща в племени омаха входят в комнату, где находится зять, то этот близкий родственник должен повернуться к ним спиной и поскорее выйти. А если он придет к родителям жены в гости, то тесть тут же отворачивается от него и закрывает себе лицо; и трубку для зятя, и еду для него тесть и теща передают через дочь.
У араваков зятю не полагалось смотреть теще в лицо. Если им приходилось, например, ехать в одной лодке, то теща садилась в лодку первой так, чтобы ей можно было сразу повернуться к зятю спиной и уже не оборачиваться. Если им приходилось жить в одном доме, то их должна была разделять перегородка.
У арауканов (мапуче) раньше практиковалось похищение невесты (впрочем, с согласия самой похищаемой). Родня невесты тут же прощала жениха. Кроме тещи. Она обычно долгие годы не говорила с зятем, а увидев его, поворачивалась к нему спиной. Впрочем, это длилось не всю жизнь. Потом теща с зятем «мирились».
Вообще у многих индейцев эти ограничения носили, так сказать, временный характер. Стоило в племени манданов преподнести теще скальп и оружие убитого зятем врага, как та немедленно начинала разговаривать с ним.
Можно было — в племени арапахо — ограничиться более мирным и скромным подарком — например, лошадью.
У индейцев кри не надо было ничего дарить — ограничения снимались, как только рождался первый ребенок.
Вот этот «временный характер» очень важен для понимания того, что же это за обычаи и зачем они существуют. То зять должен убить врага, то подарить что-то, то стать отцом внука или, как у индейцев пануко, просто прожить с женой мирно и в согласии год.
До сих пор среди ученых идут споры о том, при каких обстоятельствах и почему возник обычай избегания. По-видимому, он связан с историей семьи, с изменениями ее форм. Многое здесь объясняется тем, что когда-то люди, входившие в семью (муж или жена), принадлежали к чужому роду. А чужого надо было беречься, остерегаться, ему не все положено было знать, он должен был многое сделать, чтобы завоевать доверие. И, как мы видели, у многих народов ограничения снимались или после рождения первого ребенка, или после того, как зять примет участие в войне и убьет первого врага, то есть докажет свою преданность новой семье, покажет свою полезность.
В общем, обычай избегания распространен довольно широко — куда как шире, чем нам удалось продемонстрировать. Встречался он и у нескольких десятков народов нашей страны — в Сибири, на Кавказе, в Средней Азии, на Волге... Один американский ученый собрал данные о существовании этого обычая почти у 200 народов мира!
Вряд ли все обычаи у этих народов «влезли» бы в наше объяснение. Возможны и другие. Но, главное, все обычаи, о которых здесь говорилось, следовало (и следует) соблюдать: ведь, что ни говори, а права лаосская пословица: «Хорош зять с тещей — в семействе мир».
Впрочем, это, очевидно, относится не только к тем племенам и народам, о которых мы рассказали...
А. Дридзо, кандидат исторических наук
Лососевый проток
Отрывок из книги X. Лидмана «Звезда Лапландии». Книга выходит в издательстве «Мысль» в 1975 году.
Старая Магган и ее внук Уула сидят в лодке на северо-восточной оконечности озера Инари, что на Васиккасёльке. Магган гребет. Маленькая лодчонка то и дело подпрыгивает, качаясь на волнах. До берега километров десять. Там, вдали, видны островки, но все они такие низкие, что почти сливаются с линией горизонта.
Магган посасывает трубку. Табак уже весь истлел, и трубка совсем остыла. Вместо дыма она втягивает капельки влаги, и хотя на вкус это страшная горечь, но все же немного бодрит.
Магган гребет уже не первый час, но ей к тому не привыкать — она выросла в этих местах, большую часть жизни провела на воде и чаще всего на веслах. Она знает, где водится рыба.
Дует встречный ветерок, правда, не очень сильный. Иногда старуха озирается, затем чуть разворачивает лодку, ориентируясь по какой-нибудь примете где-то далеко за кормой.
Магган — маленькая, щуплая, немного сгорбленная. У нее сильные руки и крепкая спина; за долгие годы в лодке она натерла на ладонях жесткие мозоли. Мышцы ее упруги, и она не знает, что такое усталость. С детских лет Магган познала бедность и нищету.
Сзади в лодке сидит внучек Уула, ему уже двенадцать, он тоже с первых своих лет приучен к жизни на воде. На кисть его намотана леска. Мальчик то и дело зевает.
Последние два часа никто из них не проронил ни слова. Но когда лодка приближается к островкам Васиккасаарет, Магган сбавляет ход и кричит резким-голосом:
— Внимательно, Уула!
Уула снимает с кисти витки лески. Он делает так, как велит бабушка, потому что знает: та всегда права.
Магган вертит головой, озирается, глаза беспокойно блуждают. Лодка замедляет ход, плавно качаясь на волнах. Большая самодельная блесна опускается ко дну.
Уула больше не зевает. Оба сидят в напряженном ожидании.
Бац!
Вот она. Мощная поклевка. Леса натягивается, два резких рывка отдают в руку мальчика. Теперь начнется борьба. Уула отпускает лесу, потом выбирает несколько метров, как его учила Магган. Но сражаться с такой рыбой ему еще не доводилось. Огромный, должно быть, лосось.
