еще не подрос – так со мной разговаривать, – спокойно ответил Евтей, затоптал самокрутку и встал. – Я те покажу, как дрова умею колоть.
Он обернулся к Иллариону:
– Давай топор!
– Чего ты?
– Топор давай, говорю! Надо спесь с Федора малость сшибить.
– Это как? – спросил озадаченно Федор.
– А вот так! По часам. Часы есть? – спросил Евтей у Леонтьева. – Ты гляди, сколько кто из нас за полчаса стешет. А потом проверим по мерке и на глаз, у кого чище работа.
– Это ты брось, друг, – строго сказал Федор. – За каждое бревно я в ответе – не ты. Ты мне здесь игру не устраивай! Здесь не ярмарка.
– Значит, смущаешься? Не осилишь?
Федор мельком, но презрительно посмотрел на Евтея:
– Ох и распетушился ты, дед! Прямо наскакиваешь.
– Я не таких плотников, как ты, переплевывал, – сказал Евтей и снял старый пиджачок. – Знаменитости из себя не строй.
– Проучить тебя надо, вот что! – гневно ответил Федор. – Только потому и берусь. Ну, давай! Становись!
– Вот-вот! – закричал Евтей, засучивая рукава рубахи. – Давай!
Он поплевал на руки, подбросил топор, поймал его на лету и звонко ударил по дереву. Полетели смолистые щепки. В ту же минуту ударил и Федор.
Чем дальше, тем яростнее работали Евтей и Федор. Щепки летели все чаще. Одна из них больно ударила Леонтьева по руке. Он отступил. Илларион, приоткрыв рот, смотрел на Евтея.
Федор бил стремительно, нахмурившись, дышал трудно, со свистом. Евтей ухал и покрикивал:
– Так-то, касимовские! Так-то!
Леонтьев следил за этим стремительным состязанием. Стук топоров все учащался, сливался в тугую дробь. Леонтьев не сразу заметил, что позади собрались рабочие и подошли Баулин и Мария Трофимовна.
– Крой! – кричали рабочие. – Крой, Федя! Не отступай!
– Нас не перекроешь! – хрипел Евтей.
– Ну и чешет старик! Вроде мотор!
Рабочие хохотали.
Баулин потянул за руку Леонтьева, но тот только замотал головой: он не отрываясь смотрел на часы.
– Стой! – закричал Леонтьев и поднял руку. – Стой! Время!
Стук топоров оборвался. Евтей тщательно вытер рукавом потный лоб и сплюнул. Федор отбросил топор и дрожащими пальцами начал свертывать самокрутку.
– Вот, товарищ начальник, – сказал, отдышавшись, Евтей и обернулся к Баулину, – глядите, кто больше да лучше стесал. Ваше слово решительное.
Все притихли.
– Чего там смотреть! – хрипло сказал Федор, ни на кого не глядя. – И так видно. Твоя взяла, дед. Удар у тебя верный.
– Давай руку! – воскликнул Евтей. – Я хоть и стар, а кое-чем располагаю.
Евтей и Федор протянули друг другу руки.
– Вот и хорошо! – засмеялся Евтей. – Я тебе отныне мешать не стану. Ни-ни! Ни капельки! Ты, Федор, своего дела, конечно, артист, только больно горяч.
– Ладно уж! – согласился Федор. – Приходи-ка к завтрему. Еще раз померимся.
– Прийти можно. Мне вот охота и с Илларионом схватиться.
– Куда уж там! – смущенно пробормотал Илларион. – Мне бы свою норму обтесать – и то спасибо.
– Неужто меня не осилишь? – спросил Евтей.
Илларион снял шапку, поскреб в затылке, подумал:
– Это как сказать… Может, и осилю.
– Куда тебе, Илларион! – снисходительно заметил Федор. – Против меня ты куда слабже. Не срамись.
– Это как сказать! – повторил Илларион. – Может, я и против тебя срамиться не соглашусь. Ты не суди, что я с наружности квелый. Я такой с малых лет.
– Растравил старик плотников, – сказал Баулин Леонтьеву, когда они вместе с Марией Трофимовной подошли к реке, чтобы посмотреть, как копёр* заколачивал в дно реки сваи. – Такой задиристый, черт, никому не даст покоя!
Поглядев, как работает копер, Мария Трофимовна пошла вниз по берегу реки. Евтей доложил вчера в лесничестве, что километрах в четырех ниже плотины, на девятом кордоне, есть свежие бобровые норы. Надо было их осмотреть и отметить.
Леонтьев отправился вместе с Марией Трофимовной. Стук топоров вскоре затих и сменился стуком дятлов и урчанием воды около коряг. День был яркий, прохладный в тени. С листьев орешника брызгала роса. Река уходила в лес крутыми поворотами. На рудых песчаных ее берегах над омутами густо цвел меж сосен розовый вереск.
Долго шли молча – Мария Трофимовна впереди, Леонтьев сзади. Несколько раз Мария Трофимовна оглядывалась на Леонтьева, и он каждый раз усмехался про себя: вот он, простой объездчик, сопровождает Марию Трофимовну по своему кордону, и она каждую минуту может сделать ему замечание.
Так оно и случилось. Мария Трофимовна остановилась и сказала:
– Что ж это вы? Не заметили бобровых нор на своем участке? Евтей вас опередил. Вроде как Федора.
Леонтьев пожал плечами и промолчал.
– Посидим здесь на берегу, – неожиданно сказала Мария Трофимовна. – Какая тут теплота! И тишина…
– Сказочная река, – сказал Леонтьев, садясь рядом с Марией Трофимовной.
– Да… сказочная.
Мария Трофимовна помолчала.
– Вы скоро уедете?
– Недели через две. Стерлигов выздоровел, на днях возвращается.
– А почему бы вам не остаться? Поживите у нас в лесничестве.
– В Ленинграде дела.
– Странно, – промолвила Мария Трофимовна. – Совсем вы не похожи на делового человека.
– Да я и не деловой, – засмеялся Леонтьев. – Я не так выразился. Просто в Ленинграде у меня работа. Времени у меня впереди мало, а я не сделал еще и половины того, что хочу… и могу, – добавил он неуверенно. – В конце концов, писатели не принадлежат себе. Они принадлежат всем.
– Значит, и мне? – спросила Мария Трофимовна и улыбнулась.
– Отчасти и вам.
– А я думаю – наоборот, – ответила Мария Трофимовна, глядя ему прямо в лицо потемневшими глазами.
– Я не совсем вас понимаю, – сказал Леонтьев. – Что – наоборот?
– Как же не понимаете? – вполголоса, почти шепотом, ответила Мария Трофимовна, все так же глядя на Леонтьева. – Вы чуткий, хороший человек и не замечаете самых ясных вещей. Не вы принадлежите людям, а иные люди принадлежат вам. Вас, должно быть, много любили в жизни?
Мария Трофимовна ждала ответа, но Леонтьев промолчал.
– Конечно, любили, – сказала Мария Трофимовна. – Да и как вас не любить! – добавила она и покраснела.
– За что? – спросил Леонтьев, тут же понял, что не надо было спрашивать, и смутился.
– Ни за что. Просто за то, что вы есть на свете.
Мария Трофимовна быстро наклонилась к Леонтьеву, взяла его руки, прижалась к ним пылающим нежным лицом, вскочила и быстро пошла не оглядываясь вдоль берега.
Вечером Леонтьев возвратился к себе на кордон. На столе лежал томик Лермонтова, тот, что Мария Трофимовна взяла у него после лесного пожара. Значит, она приходила на кордон.
Леонтьев перелистал всю книгу по страницам, но ничего не нашел – ни записки, ни подчеркнутых у Лермонтова строк. Он подумал, что все равно эту книгу отдаст Марии Трофимовне насовсем.
«Вот и всё! – сказал про
