считают командой на расстыковку. А вот с новыми – хрен знает, они ж необкатанные. И наша с тобой задача, стажер, разобраться во всем этом.
– Надо было и длинную сцепку с собой захватить, – вздохнул Виталий. – Для вящей уверенности.
– Ну уж нет, – твердо заявил Терентьев. – Никакого необката на борту во время поисков. Мало ли что там еще сгенерится? И как на это необкат среагирует? Сигнал мы, если найдем, – идентифицируем. А не идентифицируем, так запишем. И эксперименты всякие – потом, в подходящем месте и в подходящее время. А главное – в подходящих условиях. Чтобы никто в результате с небес не сверзился и не разбился, как эти бедолаги с «Гиацинта». И самое главное – экспериментировать будем не мы, а специально обученные ребята. Сечешь, стажер?
– Секу, – вздохнул Виталий безрадостно.
– А чего такой кислый?
– Да так… Размышляю.
– О чем?
Виталий взял короткую паузу, чтобы получше сформулировать смутные и пока не оформившиеся мысли.
– Пытаюсь оценить эти чертовы длинные фермы со сцепками. Не годятся они на боевые корабли, как мне кажется.
– Правильно кажется. Если корабль-мультихалл можно заставить расстыковаться внешним сигналом – говно это на палочке, а не боевой корабль.
– На фига же их тогда ставили на «Гиацинты»? О внедрении новых узлов поскорее отчитаться?
– Может, и так. Но скорее никто подобной подляны попросту не ожидал, я так думаю. Внезапно воспроизвелись сразу две неочевидно взаимосвязанных случайности, а не одна. Какая-то побочная функция длинных сцепок и что-то внизу, в степи, генерирующее понятный ей сигнал. И нате, получите! Так, кстати, всегда и бывает. Пара случайных совпадений – и вот тебе чепэ с жертвами.
– Но зачем боевым кораблям такая радость, а длинным сцепкам такая сомнительная функция? – не унимался Виталий. – Это ж условному противнику просто лафа и бесплатное оружие! Или чужие были полными болванами?
– На боевые корабли эти сцепки ставим мы, а не чужие. Мало ли зачем чужие эти сцепки на самом деле придумали? Может, для автоматического сброса грузов. По команде снизу.
Терентьев пожал плечами и умолк. Глайдер стремительно несся над лорейской тундростепью к точке, где по расчетам произошла внезапная расстыковка «Гиацинта». В иллюминатор Виталий наблюдал мало отличную от вчерашней картину: бескрайние равнины, кое-где холмы и редкие рощицы, тучные стада и общее всепобеждающее бурление жизни. Лорея была благополучной в смысле жизни планетой – чистенькой, еще не загаженной разумом, вдобавок она была колонизирована людьми в эпоху климатического оптимума. Но от низколетящего глайдера зверушки уже пускаются врассыпную – начинают бояться. Учатся. Правильно делают…
– Выходим на цель, – объявил пилот вскоре. – Тридцать километров осталось.
Терентьев задействовал прибор, подмонтировал к бортовому терминалу свой планшет, прогнал стартовые тесты и сказал пилоту:
– Давай, как договаривались, по трассе «Гиацинта», с ост-норд-оста.
– Сделаем, – отозвался пилот бодро.
Полторашка заложила плавный вираж.
– Виталя, веди отсчет голосом, вот таймер!
Терентьев указал на меняющиеся каждую секунду цифры в правом верхнем уголке экрана.
– Минута сорок пять, – объявил Виталий послушно, вперившись в таймер. – Минута тридцать!
Глайдер несся над Лореей точно по испытательной трассе.
– Минута пятнадцать!
От минуты следовало считать уже каждые десять секунд, от полуминуты – каждые пять, а от десяти секунд – посекундно. Виталий старательно произносил каждое слово, с интересом косясь в паузах на манипуляции мастера с прибором.
По счету «ноль» не произошло ничего, зато через секунду-другую тревожно пискнул зуммер терминала.
– Ага! – оживился Терентьев. – Есть контакт!
Он оторвался от прибора и прильнул к терминалу. Насколько Виталий понимал происходящее, мастер собирался дешифровать сигнал, разложить на команды, если их было больше одной, и сравнить с эталонными. Но, вопреки ожиданиям, эти действия Терентьев отложил на потом.
– Давай разворот и обратку! – велел он пилоту.
Тот вогнал корабль в новый вираж.
– Виталик, отсчет!
Все повторилось в обратном порядке, только теперь зуммер вякнул примерно за полторы секунды до нуля.
Аккуратно записав и этот сигнал, Терентьев откалибровал условную искомую точку на карте; теперь, по идее, сигнал должен был пройти точно по счету «ноль». В следующем заходе так и произошло.
Четвертый пролет сделали по меридиану, с севера на юг. Сигнал был принят и записан в расчетное время.
Дальнейшие заходы показали, что актуальный курс значения не имеет: сигнал всегда проходил однократно, и время его прохождения если и отличалось, то в лучшем случае миллисекундами.
Очередной пролет Терентьев велел совершить в километре западнее. Сигнала не было. Потом в километре восточнее, южнее и севернее – тоже безрезультатно. Сократили до полукилометра – снова молчание. А вот на трех сотнях метров сигнал вернулся.
Полтора часа глайдер монотонно утюжил пятачок тундростепи около условной нулевой точки, которая, кстати, в результате этих изысканий уточнялась и сдвигалась еще дважды. В конце концов выяснилось, что сигнал уверенно проходит, если глайдер вторгается в зону окружностью около четырехсот пятидесяти метров. Затем сигнал резко слабеет и примерно за четыреста восьмидесятым метром от центра перестает улавливаться вовсе.
Поэкспериментировали и с высотой – получили все те же четыреста пятьдесят метров. Стало быть, как осторожно предположил Терентьев, речь идет скорее о сфере, чем об окружности.
Виталий склонен был согласиться с мастером.
– Ну чего, – оторвавшись ненадолго от терминала, вздохнул Терентьев наконец. – Все вроде бы! Полетели домой.
– Домой – в смысле в полк? – уточнил пилот зачем-то.
– Ну не на Землю же…
– Да мало ли где у вас дом, союзнички, – необидно хмыкнул пилот, ложась на возвратный курс.
– Наш дом – Вселенная! – проворчал Терентьев и лишь сейчас запустил дешифрацию перехваченных сигналов. Много времени это не заняло.
– Ну чего, кадет! – объявил мастер азартно. – В смысле стажер. Что видишь на экране?
– Сигналы идентичные, мультикомандные, четырехкомпонентные. Компоненты частично накладываются и, можно предположить, интерферируют. Значит, число возможных монокоманд серьезно возрастает.
– Верно! – ободряюще кивнул мастер. – Еще что-нибудь?
– Две компоненты мне знакомы, но встречал я их только порознь. Еще две – не уверен: или незнакомые, или просто не отложились в памяти. Может, сверочку?
– Самое время! – согласился Терентьев и запустил автоидентификацию.
Результат не заставил себя долго ждать, хотя, как знал Виталий, число сигнальных компонент, которыми пользовались в автоматике чужие, исчислялось десятками тысяч. Революционным сигнал не оказался: из четырех перехваченных компонент все четыре землянам уже встречались вразнобой, а две из них встречались также и в связке. В остальном сигнал был уникален.
Но главное – этот новый сигнал не имел ничего общего с тем, который официально считался командой на расстыковку капиллярных сцепок обкатанного образца.
– Ну вот и все, стажер, – буднично сообщил Терентьев. – Дело, считай, закрыто. В пассиве – трое погибших и потерянная машина. В активе –
