– Ну вот, – с облегчением сказал Астрахан, – а ты говорил…
– А я и сейчас говорю, – перебил его Дядя Паша, – не верю я ему. Что-то он крутит. Я сразу сказал, что он неправильный вор, что он крысятничает и тратит общак на себя. Пусть даже он сам эти деньги принес, но теперь они не его, а наши, и то, что он с ними делает – не по понятиям. Что-то он там себе мутит, а нас разводит, как лохов последних! Надо с ним разбираться, да и… В общем, валить его пора. Иначе это все для нас может плохо кончиться. От него один геморрой и никакого толку. Он сказал, что скоро приедет, так что надо поставить его перед обществом и призвать к ответу, а потом – сам понимаешь.
– А как же камни? – спросил Соленый.
– Вот то-то и оно – камни! – вздохнул Дядя Паша. – Камни, конечно, получить нужно. Но после этого – валить его, падлу, иначе…
Дядя Паша не сказал, что иначе, но и Соленый и Астрахан и так поняли, что иначе – добра не жди.
* * *
Наташа лежала на верхней полке, и я видел, как ее расслабленная во сне рука вздрагивает одновременно с ритмичным стуком колес.
Старикан-ветеран, лежавший напротив меня, тихонько похрапывал, в стакане звякала ложка, и в неярком свете горевшего у меня над головой ночного плафона была видна моя куртка, покачивавшаяся на стене у двери.
Я приподнялся и вынул ложку из стакана.
Стало немножко тише, но вот если бы еще дед перестал храпеть…
Устроившись поудобнее, я уставился своим единственным глазом в потолок и стал вспоминать разговор с Губановым, который произошел после того, как я побеседовал по телефону с Алешей.
Понятное дело, я не стал говорить ему, что поеду в Россию за Кораном, потому что он тут же допер бы, что это может оказаться пожирнее, чем три сотни блестящих камушков, а ведь на самом деле так и было. Я был готов поспорить с кем угодно, что дело вовсе не в святыне. Басни о великом Исламе давно уже перестали производить на меня какое бы то ни было впечатление, здесь дело было совсем в другом. Алеша, когда рассказывал мне о том, как выглядит тот Коран, который я должен был выцыганить у старца Евстрата, употребил слово «тоже». Я совершенно не помнил, что именно он сказал, но, убейте меня на месте, он имел в виду, что таких Коранов два. Кроме этого единственного «тоже», в его рассказе не прозвучало больше ни одного намека, и я понял, что ему запретили говорить о двух Коранах. И получается, что он или случайно оговорился, невольно нарушив запрет, или намеренно вставил «тоже» в расчете на то, что я пойму, что он имел в виду. А если так, то это значит, что Алеша не такой уж дремучий индеец и в хитростях кое-что понимает.
А эти восточные тайны мне теперь уже хорошо известны.
Вот были, к примеру, три кольца, а за ними оказалось такое богатство, что мама, не горюй. А теперь, значит, два Корана. И если Надир-шах с легкостью отдает мне за один из них остатки от сокровищ колец, то что же тогда скрывается за тайной двух Коранов? Ну, блин, жить становится все интереснее и интереснее. Этак, может, я когда-нибудь и до Ковчега доберусь?
Главное, чтобы меня на всем скаку не ссадили с моей пока что удачливой лошадки. А то разбегусь я, как тот Индиана Джонс, а мне свинцовую маслину – оп-па, и спокойной ночи, Знахарь.
Да-а-а…
Губанов, понятное дело, услышав о том, что я резко меняю планы, наморщил жопу так, будто ему туда паяльник засунули. Он был страшно недоволен, но в то же время понимал, что я ему не начальник и приказывать он мне не может. А еще я увидел, что пока он был в Египте и вертелся в сотне метров от того места, где у меня камни лежали, жаба взяла его за горло окончательно. Видать, он уже губищу раскатал, думал, что вот оно – сейчас Знахарь вынесет ему волшебную коробочку и… А между прочим, что он там собирается после всех этих дел со своими шестерками делать? Их ведь оставлять никак нельзя. Надо бы у Наташи спросить… А с другой стороны – чего там спрашивать, грохнет он их, да и все тут. Это же просто расходный материал. Я бы на его месте так и сделал.
А насчет самого Губанова…
Он теперь сидит на таком прочном и зазубренном крюке собственной жадности, что, пожалуй, я им теперь управлять буду, а не он мною. И я еще заставлю его сплясать для меня кукарачу с розочкой в зубах. А пока я сказал ему, чтобы он со своими федералами расслаблялся в Каире, на пирамиды смотрел, ну, девочки там местные недорогие имеются, в общем – пусть отдыхает и ждет меня. А я, значит, мухой – в Россию по неотложным делам и сразу же обратно. Губанов пытался настоять на том, чтобы я сначала камушки достал, а уж потом свои дела делал, но я уперся, как бульдозер, и у него не обломилось.
Так что – за Кораном.
И тогда уже будем встречаться с Надир-шахом, а там – как получится.
Но получиться должно. Точно – должно. Я посмотрел повнимательнее на губановских спецов и понял, что они – ребята что надо. С виду вовсе не герои, но если присмотреться, да еще знать, на что именно смотреть, то можно увидеть, какие они крутые. И без малейшего понта. Сидят себе, пиво квасят, анекдотики травят. А посмотришь в глаза, а там нет-нет, да и мелькнет такой мороз смертельный, что не по себе становится. И опять хи-хи да ля-ля. Ниш-тяк ребята, даже жалко, что Губанов их убьет, когда все кончится.
Старикан-ветеран всхрапнул, как лев в пампасах, и, повернувшись мордой к стенке, умолк.
Я покосился на него и вздохнул. Нехорошо с ним вышло.
Старикану было за восемьдесят, но он еще был вполне крепок.
От ветра его не шатало, как стакан называется, он пока помнил, зубы были вроде свои, да и по адресу Наташи он отпустил парочку таких замечаний, что она только хихикала, а я удивлялся – ишь ты, дед-то боевой еще!
После того как Наташа забралась на верхнюю полку, мы с ним стали раздеваться на ночь, и он увидел меня в полной красе. На брюхе – шрам от бока до бока, ноги в ямах от пулевых ранений, руки тоже покоцаные, ну и одного глаза, понятное дело, не хватает. В общем – одноглазый и одноногий Сильвер, да и только.
Посмотрел он на мою красоту неземную, покряхтел, а когда сам разделся, то тут уже моя очередь рот открывать настала. Спина у него вся в старческих веснушках, волосами седыми заросшая, а поперек нее – автоматная очередь. И одна из дырок прямо на лопатке. Лопатка, стало быть, раскололась, а потом срослась криво и теперь торчит острыми углами. А когда он повернулся ко мне фасадом, то я увидел, что по его груди будто тяпкой огородной прошлись.
Сел я на свою койку, присвистнул и спрашиваю:
– Это где ж тебя так, папаша? Полез за яблоками, а там сторож злой оказался?
Он усмехнулся и ответил:
– Ага, сторож, он самый. Даже два. Тот, что спереди, – под Берлином. У меня там перед самым носом немецкая граната разорвалась. Двоих, что рядом со мной были, – наповал. А я – как видишь…
– А сзади? Это уже, наверное, когда ты с яблоками за пазухой убегал.
Он изменился в лице, помолчал, мотнул головой, привычно отгоняя невеселые мысли, и сказал:
– А сзади… Второй сторож был за два года до Берлина. Сталинская гнида из заградотряда.
Он снова тряхнул головой и, еще раз оглядев меня, спросил:
– А тебя где? Судя по твоему возрасту – Чечня?
– Она самая, – коротко ответил я, и тут мне стало так кисло от собственных слов, что я с фальшивой озабоченностью сказал:
– Чего-то меня сегодня весь день на горшок тянет… Схожу-ка я на сон грядущий.
Выходя из купе, я оглянулся и увидел, что Наташа, лежавшая на верхней полке, проводила меня очень недобрым взглядом. Я незаметно пожал плечами, дескать – а что я мог ему ответить, про жизнь свою корявую рассказ начать, что ли?
И, выйдя в узкий качающийся коридор, я задвинул за собой дверь.
Глава 2
НЕ МОЖЕТ ВОР БЕЗ ЗОНЫ
Я ехал в Ижму уже в третий раз.
Впервые меня везли туда этапом, в «Столыпине», и, понятное дело, никакого удовольствия в этом не было. Потом я отправился на ту же самую зону по доброй воле генерала Арцыбашева и с его шестеркой на хвосте и опять же без всякого удовольствия. И вот теперь я снова направлялся туда же и опять не по своей воле, а в силу обстоятельств, которые были гораздо сильнее меня.
Еще в каирском аэропорту, когда мы с Наташей ждали рейса на Москву, она заговорила со мной о наших делах, и мы пришли к соглашению.
Соглашение было очень простое.
Когда начнутся решительные действия, Наташа будет на моей стороне и, если в этом возникнет необходимость, будет стрелять по своим. Понятное дело, Губанов со спецами был для нее теперь такой же свой, как и для меня, но она сказала именно так – «по своим».
Ну, по своим, так по своим.
Это меня не касается, но то, что в нужный момент Губанов получит нежданку от Наташи, которую считает своей послушной игрушкой, было приятно. Пусть он не думает, что является повелителем жизни любого, кто попал в его грязные лапы. Кроме того, если начнется пальба, то лишний ствол в мою пользу не помешает. А дальше, если все обернется так, как надо, я отдам ей один из германских банков. Там, в Дрездене, камней было где-то миллионов на двадцать пять, и, когда Наташа поставила мне такие условия, я не упирался ни секунды. Все равно ведь при других вариантах я терял или эту сумму, или все вообще. Так что для того чтобы договориться, нам вполне хватило тех нескольких минут, которые ушли на то, чтобы пройти по летному полю и подняться по трапу аэробуса.
