— Из блиндажа… марш! По одному пробираться вдоль берега Сейма в расположение батальона капитана Наумова!..
Мелькнула мысль: не последнее ли это мое распоряжение?
Боец метнулся прямо к гусеницам танка, вывернулся, ловко скользнул по откосу и замер, прижавшись к земле, потом стал отползать к щелям.
Вслед за ним выбежал сержант Бовт с чемоданом секретных бумаг в руке. Он упал, приподнялся, шагнул в сторону, но ствол орудия вспыхнул огнем, и сержант, тяжело раненный, упустил чемодан. Боец-связист не двигался. Он был убит. Третьим из блиндажа выбежал я. За мной, как это уже часто бывало, неотступно следовал комиссар Чернышев. Почему немецкие танкисты замешкались? Причину мы поняли несколько позже. А сейчас, в эти считанные секунды, было удивительно, непостижимо, что танковая пушка молчала.
Я подбежал к сержанту Бовту, попытался его поднять. Мне помог комиссар. Второй боец-связист подхватил чемодан. Тридцать… сорок метров мы молча волокли раненого, и на каждом этом метре я ждал разрыва снаряда.
— Смотрите, товарищ полковник… — оглядываясь, радостно закричал связист. — Вот здорово!..
Я тоже оглянулся. Вражеский танк, тот самый, который только что «утюжил» блиндаж и готовился расстрелять нас, горел. Пламя моментально охватило его бензобаки, башню, борта. Кто-то из наших офицеров поджег его бутылкой с горючей смесью.
— Чудесно, Федор Филиппович… Неужели останемся живы?
— Даже не верится. Кто же это из наших такой молодчина?
На душе сразу стало веселее. Но почему по нас не стреляли другие танкисты? Ведь наблюдательный пункт атаковала четверка вражеских машин?!
Я думаю, они не заметили, как мы выскользнули из блиндажа, а потом горящий танк стал нашим надежным заслоном.
В обрывистом овражке, на дне его глинистого русла мы встретили санитарку Наташу и передали ей сержанта Бовта.
— Сделайте все возможное, чтобы он остался жить, — сказал я Наташе. Сержант услышал. Он приподнялся с носилок, на которые его только что положили, бледный, с почерневшими губами.
— Товарищ полковник… — прошептал он. — Спасибо… Дайте мне, пожалуйста, на прощанье… закурить.
Вместе с комиссаром и бойцом-связистом я направился на командный пункт, где должен был находиться начальник штаба с группой офицеров, но на полпути мы встретились с ними.
В руках у Борисова был автомат. Гимнастерка на нем от плеча и до бедра распорота осколком. Длинные волосы, которые он обычно отбрасывал на затылок, слиплись на лбу и на висках. Открытое, типично русское лицо дышало гневом.
— Наседают, сволочи, — хрипло выговорил он, тяжело вздыхая и вытирая рукавом вспотевшее лицо, — Приходится отстреливаться… Так и отходим с огнем. Безусловно, какой-то мерзавец, гнида, шпион успел доложить немцам о расположении нашего командного пункта. Куда же путь будем держать, Александр Ильич?
— Только в батальон капитана Наумова. На его участке немцы не проявляли большой активности.
Над нами с воем пронесся «фокке-вульф». Мы залегли под обрывом. Самолет возвратился, дал длинную очередь по овражку.
— Неужели и тут заметил, бестия? — удивился Борисов, — Да, это лишь просто сказать, Александр Ильич: мол, пройдем в батальон Наумова.
По крутому скосу овражка на дно его скатился черный от болотной грязи, только белки глаз блестели да зубы, маленький, бойкий солдат.
— Товарищ полковник… — закричал он возбужденно. — А танкисты… те, чертовы колбасники, что на блиндаж напали, так и не вышли из танка. Сгорели. Значит, долго тут будет жареным фашистом вонять!
Кто-то из офицеров засмеялся.
— Ты бы умылся, франт!
Солдат передернул плечами, сверкнул белками глаз.
— Может, ежели бы не эта грязища, что на личность мою налипла, — не жить бы Степану Перепелке. Я троих фашистов из автомата сейчас уложил. Перепугались, когда я перед ними объявился. Может, за черта приняли, а?..
Наш отход был очень сложным. Все перемешалось: не поймешь, где чужие, где свои. Мы шли небольшими группами, маскируясь в кустарнике, в бурьяне. Скопляться в одном месте было опасно, вокруг рвались снаряды, строчили пулеметы и автоматы.
Я остановился на краю болота. Неподалеку отсюда поблескивала стальная полоска Сейма. Если бы выйти на берег, там по песчаным отмелям быстро можно было бы выбраться из этого кипящего котла. Но о пути по берегу не приходилось и думать: там было черно от пехоты противника.
Мы стали пробираться цепочкой в зарослях осоки. Близко зеленел пригорок. С той стороны не слышалось стрельбы. Возможно, за пригорком нет немцев? Но где-то неподалеку зарокотал мотор танка и ощутимо задрожал торфяной болотный покров. На пригорок, брызгая грязью, тяжело выкатилось пять танков противника.
Мы залегли… Передовой танк, двигаясь на большой скорости, врезался в трясину. Остальные застыли на месте, а потом попятились от края болота.
— Внимание, — передал я по цепочке. — Сейчас экипажи будут выручать застрявший танк. Автоматчикам быть начеку!..
Сильная машина беспомощно барахталась в трясине; гусеницы ее неистово вращались, тяжкое брюхо медленно ползло по торфянику, все глубже оседая в зыбкую почву.
Открылся люк, и два немца неторопливо выбрались из машины.
— Спокойствие, — приказал я. — Не стрелять…
Немцы обошли вокруг танка, заглянули под его кузов, прощупали ногами податливую почву. Один из них привстал на гусеницы, помахал рукой и что-то прокричал.
— Помощников зовет… — шепнул мне Борисов.
Крайний танк из четырех, стоявших на пригорке, осторожно двинулся к болоту. На самом краю его, где поблескивала лужица воды, он остановился, и еще два гитлеровца спрыгнули на землю. Они подошли к первому танку, сбились в кучу, видимо, обсуждая, как вытащить машину.
— Огонь… — передал я по цепочке, и полдесятка автоматов грянули одновременно. Штабные офицеры стреляли метко: экипажи двух танков противника так и остались на болоте.
— Есть ли бутылки с горючей смесью? — спросил я у офицеров.
— Имеются! — отозвался Борисов. Один из штабных офицеров подбежал к передней машине и бросил в ее люк две бутылки. Танк задымился, запылал багровым огнем. Через минуту загорелась и вторая машина. Мы снова залегли, теперь укрываясь за горящими танками.
Что будут делать экипажи тех трех машин, которые все еще недвижно стояли на пригорке? Наверное, откроют огонь? Мы ждали долгую минуту. Танки противника развернулись и быстро укатили в сторону Конотопа.
— Как понимать это, Александр Ильич? — изумленно спросил меня комиссар. — Испугались? Не поняли? А где же их взаимовыручка в таком случае?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
