Из соседней комнаты послышался голос связиста:
— Да, слышу. Я — «Волна»… Полковник Родимцев — в штабе… Почему не верите? Он возьмет трубку…
— Отлично! — обрадовался Борисов. — Опять налажена связь. Слышите, кто-то не верит, что вы не в плену!..
Оказалось, это звонил Затевахин. В голосе его я расслышал веселое изумление:
— Как же ты так быстро вернулся из плена?
— О, товарищ полковник, умеючи, это недолго! Удалось ускользнуть.
— Докладывай, везучий…
Затевахин выслушал мой доклад и засмеялся:
— Такого водителя медом кормить и говорить ему только комплименты!
Затем перед бригадой была поставлена новая задача: утром нам предстояло прикрыть двумя батальонами направление Конотоп — Казацкое и одним батальоном — Нечаевка — Казацкое. Обстановка быстро менялась. Изменились и боевые задачи. А в последние дни наш начальник штаба не успевал отдавать войскам все новые и новые распоряжения.
С улицы, грохнув дверью, вбежал комиссар Федор Филиппович. Он споткнулся о порог, что-то растерянно пробормотал, прислонился к дверному косяку.
— Александр Ильич!..
— Он самый, — ответил за меня Борисов.
Мягко, неслышно ступая, Чернышев приблизился ко мне. Лицо его передергивалось, протянутые руки дрожали.
— Жив… Ну, ей-богу… Жив! А ведь мы донесение послали.
Вдруг он крутнулся посреди комнаты, пристукнул каблуками.
— Живем, товарищ комбриг!
Бурные проявления его радости прервал связист. Командир 2-го батальона капитан Савва Никифоров докладывал, что немцы после огневого артиллерийского налета перешли в наступление на село Казацкое из района Конотоп — Сохны.
Было раннее утро 11 сентября. Дул резкий северный ветер. Срывался дождь Над селом перекатывались отзвуки канонады.
Мы поспешили в Казацкое. Для подготовки наблюдательного пункта времени не было, и я согласился с предложением Аракеляна обосновать НП на юго-западной окраине села, на высокой соломенной крыше сарая. Почему-то мне показалось, что лучшего места и не отыскать: с крыши был отчетливо виден весь поселок Сохны, окрестная местность, дороги.
Наши связисты разместились в сарае: близко, удобно, незаметно для врага.
Я даже похвалил Аракеляна, но позже спохватился: напрасно похвалил.
Утром над Казацким появилась шестерка «фокке-вульфов». Идя на бреющем полете, она принялась обстреливать село из пушек и пулеметов. Фашистские летчики, конечно, не могли не заметить на крыше сарая группу людей. Шестерка развернулась и сделала заход на наш наблюдательный пункт.
Очевидно, мне помогла тренировка в прыжках, когда я был парашютистом. Слетев на землю, я даже не ощутил боли в ногах. Слежалая солома крыши взвихрилась от пулеметных очередей, будто от ураганного шквала, затрещали стропила, запрыгали щепки… Рядом со мной к стене сарая прижался капитан Аракелян.
— Товарищ полковник, — говорил он торопливо, — я готов идти в цепь любой роты… Хотя бы даже сейчас. Только на эту проклятую крышу я больше не полезу.
Новый наблюдательный пункт пришлось оборудовать на земле. Гитлеровцы тем временем развертывали наступление на Казацкое.
Все теперь перемешалось, и ни я, ни командир корпуса не знали положения на фронте. Временами до нас доносился гул бомбежки. Вероятно, где-то далеко отсюда авиация противника наносила удары по нашим войскам… Где именно? Каковы были замыслы противника? Почему немцы так настойчиво рвались в Казацкое?
Весь день 11 сентября мы отбивали яростные атаки противника, а утром с удивлением заметили, что его войска стали отходить в сторону Конотопа.
Чтобы не допустить прорыва противника на юг, в сторону крупной железнодорожной станции Бурынь, бригаде предстояло немедленно выступить в район Вшивка — Нечаевка — Гвинтовое и занять оборону фронтом на север.
Во второй половине дня бригада снялась с занимаемого рубежа, свернулась в батальонные колонны и двинулась к Нечаевке. Однако немцы обнаружили наше передвижение. Не успели мы отойти от Казацкого на пять километров, как вражеские танки и мотопехота вклинились в наш походный порядок и отрезали головную походную заставу от передового отряда. Закипел жаркий, неравный бой.
Я находился с главными силами бригады. Когда наш передовой отряд столкнулся с противником и пошел в атаку, я принял решение развернуть войска и отбросить немцев.
В передовом отряде были опытные офицеры: майор Борисов и капитан Наумов. Однако, несмотря на все их усилия, им соединиться с заставой не удалось. Только во второй половине ночи к нам как-то прорвался офицер связи и доложил, что наша головная походная застава находится в районе расположения штаба армии.
Место для командного пункта мы избрали в стороне от дороги, возле огромного стога сена. Я видел, как еще в начале боя артиллеристы капитана Кужеля в упор расстреляли и сожгли два танка противника. На нашу батарею двинулись вражеские бронетранспортеры. Артиллеристы не дрогнули. Они подбили шесть бронетранспортеров и рассеяли пехоту. Но неожиданно средоточием боя стал наш командный пункт… Выбран он был явно неудачно. Впрочем, нам было не до поисков более подходящих мест.
Немецкие летчики заметили группу военных у стога сена и, сбросив бомбы в расположении наших подразделений, принялись дырявить из пушек злосчастный стог. Он сразу же загорелся. Нам пришлось отползать ложбинкой к зарослям конопли. К счастью, здесь оказалась довольно глубокая канава.
Бой грохотал и перекатывался над полем звоном металла, гулом бомбовых разрывов, воем пикирующих самолетов, криками, стонами и проклятиями, пулеметными очередями.
Неподалеку от канавы разорвался тяжелый снаряд, и высоко взнесенное черное облако земли долго недвижно стояло на месте. Из этого облака, словно из самого разрыва, вышли трое. Я узнал Борисова. Он широко размахивал руками; автомат покачивался у него на груди. За Борисовым ковылял кто-то незнакомый. Еще дальше мелькнула крепкая, сильная фигура разведчика Мудряка.
А, вот оно что! Борисов и Мудряк привели пленного. Лицо плечистого, дородного фашистского офицера было измазано кровью, зубы выбиты, под глазом синел «фонарь». Я возмутился:
— Как вы посмели пленного калечить?
Мудряк козырнул, стал по стойке «смирно»:
— Так что он сам виноват, товарищ полковник! Когда мы хотели взять его живым, стал, шельма, кусаться… зубастый черт! Он нашему сержанту палец откусил, будто ножом, костогрыз, оттяпал… Ну, сержант взвыл, конечно, от боли и прикладом по челюсти его саданул. Зубы и посыпались, как медь из копилки. Да это и неважно, товарищ полковник, все равно они у него были вставные, металлические.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
