Она сообщила, что я выгляжу точно так же, как на фотографиях, которые Брейк присылал из Центра подготовки, и что у нее, слава Богу, остались три дочери, две из них вышли замуж, одна живет в Милуоки, другая – на побережье, а Брейка она назвала в честь героя одной из книг Стивенсона.
Чтобы остановить этот словесный поток, я соврал, что читал эту книгу, и высказал мнение, что Брейк – прекрасное имя.
Миссис Джерден посмотрела на меня сияющими глазами и согласилась:
– Да, чудесное имя.
Обед прошел замечательно. Хозяева уставили стол всеми возможными яствами, о которых на Марсе я и думать забыл. Затем мы уселись на веранде, мужчины достали сигары – и все дружно посмотрели на меня.
Вздохнув поглубже, я спросил, известно ли им, что случилось с их сыновьями. Мистер Миллис ответил – нет, им сообщили только о несчастном случае.
Это облегчило мою задачу. Я уселся поудобнее, буквально пронзаемый взволнованными взглядами.
– Это была та самая случайность, что происходит раз в сто лет. Вы знаете, что на Марс метеориты падают куда чаще, чем на Землю. Его атмосфера очень разрежена, и камни из космоса не успевают сгореть до подлета к поверхности. Так случилось, что один из метеоров попал в цистерну с горючим, и она взорвалась. Я был в это время болен, сам ничего не видел, но мне рассказали товарищи.
Бедняги-родители слушали затаив дыхание, и я продолжил свою небылицу:
– Двое наших парней потеряли сознание и могли сгореть, если бы не подоспели остальные и не залили их пеной из огнетушителей. Пострадавших быстро оттащили от цистерн, но внезапно рядом взорвался еще один бак. Двое спасателей погибли на месте. Это и были Брейк и Уолтер. Они умерли мгновенно и без мучений.
История звучала настолько нелепо, что я опасался, что мне не поверят. Но никто не сказал ни слова, пока мистер Миллис не выдавил:
– Так вот что произошло… Выходит, Господь был милостлив к нашим мальчикам и подарил им безболезненную смерть?
– Да, – сказал я. – Они умерли очень быстро.
– Но тогда я не понимаю, почему командование не рассказало нам правду. Странно…
У меня был готов ответ и на это:
– Все засекречено, потому что руководство NASA не хочет, чтобы люди знали о метеоритной опасности на Марсе.
Миссис Миллис поднялась и сказала, что она дурно чувствует себя и просит извинить – ей надо отдохнуть. Она надеется еще раз увидеться со мной завтра утром.
Вопросов ко мне больше не было, и после обмена ничего не значащими фразами я с огромным облегчением поднялся и, попрощавшись с четой Джерденов, вернулся в свою комнату.
Внезапно в дверь постучали. Это был отец Брейка. Он пытливо посмотрел на меня.
– Вы все это придумали, мистер Хаддон?
От этих глаз некуда было скрыться, и я признался.
– Да, – сказал я. – Все придумал, от первого слова до последнего.
– Я понимаю, у вас наверняка есть серьезные поводы для этого, – глухо сказал он. – Скажите мне только одну вещь. Как бы там ни происходило на самом деле, Брейк вел себя правильно?
– Он вел себя как мужчина, – искренне ответил я. – Он был лучшим из нас, с самого начала и до самого конца.
Мистер Джерден долго испытывающе смотрел на меня, а потом слегка кивнул. Я понял, что он поверил. На прощанье он еще раз пожал мне руку.
– Все правильно, сынок. Так и должно было быть. Брейк прожил хорошую жизнь.
Закрыв за ним дверь, я едва не взвыл от отчаяния. Все, я сыт этим по горло!
Я написал записку – благодарил хозяев и просил простить, – а затем торопливо спустился вниз и тихонько выскользнул наружу. К счастью, меня никто не заметил.
Было уже довольно поздно, и на шоссе было мало машин, но один из грузовиков остановился на мою поднятую руку. Водитель сказал, что едет в сторону аэропорта. Он спросил меня, на что он похож, этот Марс, и я ответил, что там чертовски одиноко.
Ночь я провел в кресле в зале ожидания, и впервые за долгое время кошмары не посетили меня. А днем я уже был дома, в Огайо, и полагал, что мучения мои кончились.
Дело шло к вечеру, когда я въехал в Хармонвилл. Мои родители не знали, что я прилечу в Кливленд ранним рейсом, и потому мне пришлось их долго ждать в аэропорту.
При въезде в поселок я увидел большой транспарант над Маркетстрит:
«Хармонвилл приветствует героев космоса!»
Герой космоса – это был, по-видимому, я. Все газеты пестрели подобными заголовками. Забавно. Мы сидели, втиснутые в тюремную клетку нашего отсека, и ни черта не делали, а вот теперь стали «героями».
Под транспарантом стояли молодые люди в красивой униформе – оркестр местного колледжа. Я не сказал ничего, но отец, похоже, заметил ненависть в моих глазах.
– Фрэнк, понимаю, что ты устал, но эти ребята – твои друзья, и они горят желанием выказать тебе гостеприимство!
А мне только что было так хорошо! Я ехал в машине по своей стране с милым мне названием Огайо, с ее аккуратными деревеньками, пшеничными полями и многочисленными фермами. При виде этой патриархальной глубинки слезы навернулись мне на глаза и я почти успокоился. Но теперь с ужасом понял, что мне вновь придется говорить о Марсе, чтобы ему гореть в адском огне!
Отец остановил автомобиль, и оркестр грянул марш. Мистер Робинсон, наш мэр, а по совместительству дилер фирмы «Шевроле», пошел нам навстречу. Он прочувственно потряс мне руку:
– Приветствую тебя дома, Фрэнк! Ну и как там было, в небесах?
– Там было чертовски холодно, – сказал я. – Ужасно холодно.
Мистер Робинсон понимающе кивнул. Он разбирался в таких вещах – ведь у него дома был отличный холодильник.
– В последний раз ты был здесь в феврале, – сказал он. – Восемнадцать месяцев прошло, а это не шутка!
Он благословляюще махнул рукой, и мы неспешно поехали дальше, а оркестр шествовал впереди и играл марш за маршем. Мимо проплывали раскидистые клены, церкви и старые дома, многие из которых были построены еще в прошлом веке. Вскоре мы подъехали к самому крупному зданию в поселке – местному кинотеатру.
У входа нас ждала небольшая толпа, которая сразу же разразилась аплодисментами – не очень громкими, как бывает только тогда, когда люди искренне счастливы. Я вышел из машины и стал пожимать десятки рук, толком не успевая разглядеть в толкучке лица моих земляков. Здесь бы я завяз надолго, но мистер Робинсон взял меня за локоть и повел в здание, призывая толпу расступиться.
В зале было того хуже. Все места заняты, проходы тоже. На маленькой сцене стоял стол, а стену за ним украшала впечатляющая картина, созданная из живых цветов. Под шаром из красных роз виднелась надпись «Марс», а под таким же шаром из белых роз – «Земля». Между ними, опять же из цветов, очень искусно была изображена ракета.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
