изнываю… Солнца, света!..
Мертвящей жизни давит гнет,
И нет исхода, нет ответа!
II.
«Помочь тебе, друг мой, хотела бы я,
Недуг твой давно мне знаком», –
Сказала Инесса, подруга моя,
Ко мне заглянув вечерком.
«О друг мой, тебе я могла бы помочь,
Лишь только скажи, повели,
И будешь со мной в эту долгую ночь
Далеко от скучной земли.
Мы тихо скользнем в заповедную даль,
Незримо, неслышно для всех.
Узнаем восторги, узнаем печаль,
Истому нездешних утех.
Я тайной владею; открыла мне мать
Могущество власти своей.
Я грозы и ливни могу вызывать
И слать их на жатвы полей.
Хочу – и надвинутся тучи, как щит,
На ясную неба лазурь,
И гром загрохочет, и вихрь загудит,
И стоны послышатся бурь.
И воронов черных несметная рать
Завьется в сиянье луны…
Ты хочешь ли ПРАЗДНИК ЗАБВЕНЬЯ узнать,
Увидеть бессмертные сны?
Уйдем же туда, в заповедную даль,
Где с воплями борется смех.
Где будут восторги и будет печаль
Истома нездешних утех!..»
III.
Раздвинулись стены. Пред нами сверкал
Пурпурными тканями убранный зал;
Их тяжкие складки казались красней,
Кровавясь под блеском несметных огней.
Мы поздно явились. Окончился бал.
Но воздух от пляски еще трепетал.
И музыки сладкой и нежной, как сон,
Стихал, замирая, серебряный звон.
Собрание странное видели мы:
С людьми здесь смещались исчадия тьмы,
Инкубы и ларвы, меж ведьм без числа
Вилися бесшумно, как призраки зла.
И наши тут были. Узнали мы их.
Среди опьяневших, безумных, нагих,
И тех, что с давнишних считалися пор
За лучших из жен, дочерей и сестер…
Вампиров мне сердце прожгла красота!
Вампиров, как маки, сияли уста,
Как маки кладбища на мраморе плит,
Алели и рдели меж бледных ланит.
И вспухшие губы, пятная любовь,
В лобзаньях по капле вбиравшие кровь,
Змеились улыбкой, дразнили мечты,
Сулили восторг неземной красоты…
Мы ждали. – И миг несказанный настал,
И кто-то, суровый, пред нами предстал,
В венце и порфире, одетый в виссон,
Зловеще-багровым огнем окружен.
И все мы, объятые чувством одним,
Невольно во прахе склонились пред ним.
Но молча и гордо проследовал он
Туда. Где сиял раззолоченный трон.
И арфу он взял, и на арфе играл,
И звуками скорби наполнился зал.
И вздохи той песни росли и росли,
И в царство печали меня унесли!
Он пел о растущих над бездной цветах,
О райских, закрытых навеки, вратах,
И был он прекрасен, и был он велик,
В нем падшего ангела чудился лик.
И дрогнуло сердце отзывной струной,
Далекое вновь пронеслось предо мной,
Как будто, завесу над прошлым моим
Рассек лучезарным мечом серафим.
И вспомнилось время безгрешных годов
Небесных мечтаний, божественных снов,
Унылую жизнь озаривших едва, –
И детской молитвы святые слова…
И плакали, тесной сомкнувшись стеной,
В отчаянье общем и в муке одной,
Бесплотные духи и дети земли,
Что крест свой нести до конца не могли.
О, сколько страданий воскресло вокруг!
Расширенных взоров, ломаемых рук…
И крик матерей, и рыдания вдов,
Мольбы и проклятья, и скрежет зубов.
«Все то же; их горем не тронут я!» –
Сказала Инесса, подруга моя.
«Оставим стенанья юдоли земной,
Мы здесь собралися для цели иной». –
И гроздья она обвила вкруг чела,
И кубок янтарным вином налила,
Высоко взметнула бокал золотой
И стала, блистая своей наготой.
И все оживилось и ринулось вдруг,
Сцепился, завился ликующий круг, –
И бубны звучали, и слышался смех
Средь царства печали рожденных утех…
IV.
Я не помню – когда и не знаю – зачем,
Я очнулась в юдоли земной.
И весь мир мне казался безлюден и нем,
Мне, вкусившей от жизни иной.
И опять потянулись бесцветные дни
Лицемерных молитв и труда.
Все – как прежде, но чистые грезы одни
Не вернутся ко мне никогда.
И со смехом теперь я предстану на суд,
И на пытке не выдам сестер.
Пусть терзают и жгут, пусть на площадь ведут,
Я спокойно взойду на костер.
И скажу я: «Знаком ли вам, дети земли,
Наслажденья восторг неземной,
Тех, что крест свой нести до конца не могли
И вкусили от жизни иной?
Вы знавали ль мгновенья бессмертные тех,
Кто – меж скукой земли и грехом –
Дерзновенно и радостно выбрали грех
И пред смертью не плачут о нем?» –
Но слыву я примерной и доброй женой,
И не говор мне страшен людской;
Я бледна, я больна от печали одной,
Я томлюсь безысходной тоской.
И спешу я во храм, но, смущенная, там,
Как пред дверью с забытым ключом,
Я не смею и взоры поднять к небесам,
И не в силах просить ни о чем.
Я молитву начну и не кончу ее, –
Струны арфы послышатся мне.
И звучит, и вливается в сердце мое
Чей-то голос в немой тишине.
Чей-то голос звучит, чей-то голос поет
О величье тернистых дорог,
Серых дней и забот, чей безропотный гнет
Пред Всевышним, как подвиг, высок.
