она требовательно, но, увидев вялое лицо родственника, а потом заметив его парадный костюм и бутоньерку в петлице, быстро спросила: – Ты что, работал? Для этой шалавы? Кого она тебе заказала?
– Почему она шалава? – спросил Ягин, выбираясь из кресла. – Майор полиции, миледи, по определению не может быть шалавой. Она может быть стервой или змеей, но не… Погоди, а откуда ты ее знаешь?
– Именно с ее мужем у нас предварительный договор. Я днем видела из окна, как он подъехал на своей тачке к нашему подъезду, а потом показалась она. А ты говоришь – не шалава.
Ягин новостью не впечатлился. Проговорил рассудительно:
– В таком случае понятен ее интерес к нашим делам. А вот я не дотумкал, старею. Выходит, она читала чат, сделала выводы и пришла предложить мне «крышу». Регинка, нужна нам «крыша»? Может, согласиться? Все-таки МУР – это фирма. Подумаем?
– Назовет цену – подумаем, – пробурчала Регина. – Вообще-то нам без надобности. Нас не поймаешь. А если примем ее условия, то, считай, признались во всем. Лучше разговаривать с ней по обычной схеме.
– То есть на сезонное обострение пожаловаться? – прищурившись, спросил Витольд. – Увольте. Устал, надоело. А что у тебя в кастрюльке? Что-то для Адольфика? Ну так поставь в прихожей, что ты с этими потрохами носишься.
– Ты мне не ответил. Почему нарядный такой?
– Если я скажу: по кочану, ты не очень обидишься? Не обижайся. В кои-то веки молодая дама мне визит нанесла, а я буду ее в драном халате встречать? А потом мне захотелось произвести на нее впечатление. Я показал ей, на что способен. Не сразу решился, все-таки тебе раньше обещал, но теперь не жалею. Эта демонстрация заставит ее сделать выбор в нашу пользу. Она очень хитрая особа, эта Путято. Изобразила негодование на меня, и комар носу не подточит, если что. Уважаю. Мы, Регинка, пойдем с ней на контакт. И тогда я спущу в унитаз эту мерзкую выписку из психушки и не придется больше размахивать ею у разных проверяющих перед носом. Это до боли унизительно. Тебе не понять.
Регина слушала, поджав губы. Поставила кастрюльку с потрохами на чайный столик. Уперла руки в бока, спросила:
– Ты распушил хвост перед какой-то полицейской шалавой и поэтому мне придется распрощаться с мечтой? Кто тебе я и кто тебе она, дядя Толя? Для тебя понты дороже племянницы? Забыл, что я твоя единственная родственница и больше никого у тебя нет?
– Ну, погоди, погоди, не горячись так, детка, – посмеиваясь, проговорил Ягин. – Наберусь сил и на следующей недельке смогу пообщаться с твоим протеже. Он муж ей, как я понял? Будет любопытно с ним познакомиться. Судя по ней – подкаблучник, у которого на роду написано быть рогоносцем. А ее любовника приговорить будет для меня определенная радость и удовольствие.
– Мне принцип важен! – не унималась Регина. – Почему я на вторых ролях всегда? Я столько для тебя всего делаю! На работу эту идиотскую устроилась, хотя при твоих деньгах могла бы по курортам разъезжать. Думаешь, я не знаю, на чьи денежки мы живем? На денежки родителей моих покойных. И неизвестно еще, как они к тебе попали, может, ты… – Она запнулась, щеки стали пунцовыми. Торопливо произнесла: – Что-то меня занесло, извини, дядь Толь.
Схватила кастрюльку и, не глядя на окаменевшее лицо колдуна, поспешила в прихожую.
Он вышел следом. Проговорил скрипучим голосом:
– Регина. Деньги, которые достались нам после смерти твоих родителей, давно закончились. На курорты теперь ты ездишь на мои. Кстати, ответь: слова, которые ты мне цитировала от лица этой полицейской дамы, где и как ты могла слышать? Сама их придумала? Захотела мной управлять?
Племянница растерянно молчала.
Развернувшись на каблуках, Витольд бросил через плечо:
– За заботу спасибо. Корм оставь здесь.
Регина суетливо поставила кастрюльку на призеркальную тумбочку, но не ушла, топталась на месте. Как-то нужно исправить собственный ляп, чреватый серьезными осложнениями. Ей пришла в голову гениальная мысль, и Регина поспешила ее озвучить, проговорив ему в спину:
– Я могла бы и больше для нас делать. Я могла бы ездить за пастилками вместо тебя.
Он резко обернулся.
– За какими… пастилками, миледи? – спросил он настороженно.
– Ну… Как за какими… – отчего-то оробела Регина. – За какими ты к Эдику ездишь. Для голосовых связок пастилки, должно быть…
Потяжелевшим взглядом смотрел на нее дядя Толя, молча смотрел, сунув руки в карманы брюк и раскачиваясь с пятки на носок. С легким смешком прервал молчание:
– Ты и про Эдика вызнала, коза? И давно разнюхала? Вот оторва.
Регина перевела дух. Какая же она курица. Хотела оставить этот аргумент на более важный случай, а растранжирила впустую. И вдобавок дядьку разозлила. Повезло, что быстро отошел. Настроение, видно, хорошее.
– Я просто умею делать выводы, – важно проговорила она. – И наблюдать.
«Лучше бы ты была глухой и слепой идиоткой», – желчно подумал Ягин.
Жаль девочку. И себя тоже. Он к ней привязался.
Полоумный пенсионер позвонил ему, когда Толян зашнуровывал в прихожей кроссовки, а Патрик у двери, коротко подтявкивая, поторапливал хозяина.
Факт звонка был неожиданный и внезапный, но Толян не растерялся. «Да пошел ты…» – заржал Кожемяка в мобилу, когда понял, кто с ним разговаривает и что говорит.
Минут через десять, на выходе из подъезда, ему позвонила Виолетта, но на самом деле она Марианна. Девчонка из полиции, с которой они базарили нынче утром. Хотя по возрасту она не очень девчонка.
Похоже, услышав Толянов хрипатый бас-баритон, она удивилась не меньше его самого. «Ой, – сказала она напряженным и отчасти испуганным голосом. – Это телефон Маши Петровой? Я Маше звоню. А вы кто?»
«А я Петя Иванов», – бодро отрапортовал Кожемяка и вновь заржал.
Виолетта ему нравилась. Пусть по ошибке номер его набрала, но, значит, в памяти телефона сохранила.
– Шучу, расслабься, – отсмеявшись, проговорил он. – Кожемяка у телефона. Какие трудности, мэм?
– Кожемяка? Какой Кожемяка? А, припоминаю! – сказала «Виолетта». – Как ты себя чувствуешь, сантехник? Отчего веселый такой? На грудь принял?
– Обижаешь, – сказал Кожемяка и вправду обиделся.
Тема возлияний была для него больной. Он был алкоголиком в завязке, держался исключительно силой воли, не прибегая к препаратам и иным вспомогательным средствам. Было дьявольски трудно. Проходя мимо витрин со спиртными напитками, он явственно чувствовал их вкус в гортани и дразнящий запах в ноздрях, но держался.
Надюха от него ушла после очередной безобразной выходки, а он даже не мог вспомнить, что вытворял. Сначала решил – вернется, не в первый же раз. А она не вернулась. Хорошо, что Патрика не забрала.
Он поменял квартиру, чтобы не оставалось
