На обочине стоит мотоцикл ГАИ. В нем два милиционера; остановившись, они наблюдают за машинами. Хороши — никакой реакции на темно-синий «Москвич». Почему? У них нет рации? Или из-за номера?
Мираж. Просто мираж. Если рассудить спокойно, за чем он сейчас гонится? Может быть, ничего похожего, никакой «темно-синей легковушки» вообще и не было. Запросто не было. Ведь вся его погоня основана на показаниях водителя такси. Но водителю такси все это могло просто показаться. Уж насчет номера и говорить не приходится, ошибиться в номере — раз плюнуть. Почему все-таки он пока встретил только один мотоцикл ГАИ? Что, в УВД не сообразили, что нужно «держать» и выезды? Семенцов наверняка должен был это сообразить.
Некоторое время Ровнин вел свою машину на одной скорости рядом с темно-синим «Москвичом», внимательно разглядывая водителя и пассажиров. Белесые волосы, хрящеватый нос. Сухощавый, в голубой рубашке с закатанными рукавами. Но главное, этот водитель никак не реагирует на него, не обращает никакого внимания на то, что он едет рядом, вплотную, и внимательно его разглядывает. Женщина, сидящая рядом с ним, верней всего, жена. Полная, в открытом платье, с тщательно уложенной сложной прической. Она вообще совершенно спокойна, сидит, будто стараясь рассмотреть что-то на стекле. Сзади дремлет старушка лет шестидесяти. Конечно, может быть, это — самая обычная семья, а машина здесь явно ни при чем.
Ровнин дал газ и ушел вперед. Проехав по свободному шоссе около километра, после поворота он вдруг наткнулся на длинную колонну машин и сразу понял, что машины стоят у опущенного шлагбаума. Далеко впереди виден пустой переезд. Еще не веря своей неудаче, Ровнин резко затормозил. Впереди, метрах в трех перед ним, стоит потертый «газик» с сельским номером. Слышно, что где-то далеко идет поезд, но именно «где-то». Главное, он никак не может разглядеть отсюда всю колонну, и непонятно, есть ли там что-то темно-синее. Выходит, все его ухищрения, погоня, лесенка, скорость — все это потеряло сейчас всякий смысл. Не говоря о том, что если он угадал и они успели проскочить шлагбаум раньше, то сумеют оторваться от него уже прилично, восстановив разрыв в полчаса, если не больше. А там свернут на какой-нибудь проселок. Значит, он может спокойно возвращаться в город. Потому что если их и будут сейчас ловить, то уже другие.
Ждать, пока пройдет состав и поднимется шлагбаум, пришлось около пятнадцати минут. За это время сзади, за его машиной, выстроился целый хвост. Через машину за ним остановился уже знакомый ему темно-синий «Москвич» номер 85-63. Ровнин посмотрел на часы: пятнадцать минут пятого. Да, пока все складывается как нельзя хуже. Причем, судя по переговорам в приемнике, в городе их пока тоже не нащупали. Это называется — крупно не везет. И вот, когда колонна наконец медленно тронулась и Ровнин попытался отогнать мысль о том, что он должен вернуться в город, он вдруг явственно услышал сзади и наверху ровный гул. Он не сразу понял, что это вертолет, а когда понял и выглянул, то разглядел на хвосте низко проплывшего вертолета цифры патрульной милицейской службы. И почти тут же Ровнин увидел впереди, в начавшей не спеша растягиваться колонне, темно-синие «Жигули». Связаться же сейчас с вертолетом он не может: во-первых, он не знает позывных, во-вторых, налетчики могут прослушивать эфир. Он опять пошел лесенкой и понял, что минут через десять нагонит эти темно-синие «Жигули». Правда, он пока не понимал, почему они идут так медленно. Маскируются? Вглядываясь в синее пятно впереди, Ровнин почувствовал прилив сил, почти радость. «Чему же я радуюсь?» — подумал он. — Ведь если в темно-синих «Жигулях» сидят они, то, как только я их догоню, сразу же наверняка последует схватка. Перестрелка, и перестрелка серьезная, не на жизнь, а на смерть». И тем не менее, прислушавшись сейчас к себе, он почувствовал радость. Да, он обрадовался; постепенно он понял, что обрадовался, по-настоящему обрадовался не возникновению темно-синих «Жигулей», а вертолету. Хотя ясно, что ждать сейчас помощи от этого вертолета, который, жужжа, плывет уже где-то впереди, смешно. Ведь вертолет — наверху, и на его борту наверняка никто сейчас даже и не знает, что пролетает над машиной Ровнина. Но глухим жужжанием, доносящимся сверху, вертолет сейчас говорил ему, что Семенцов понял его туманную фразу и догадался, что он выехал на Московское шоссе. Вот до темно-синих «Жигулей» осталось около десяти машин, теперь семь, пять. Продолжая обгон, Ровнин одной рукой открыл лежащий рядом на сиденье кейс и развернул тряпку, в которую был завернут «Малыш». Если в темно-синих «Жигулях» — они, то по тому, как он приближается к ним, то и дело вылетая на встречную полосу, они вполне могут понять, что это погоня. Значит, стрельба может начаться с ходу, как только он поравняется с темно-синей машиной. Правда, сначала он попробует обойтись пистолетом, но не исключено, что придется взяться за автомат. Три машины впереди. Обгон. Две. Обгон. Одна. Ровнин разглядел наконец номер «Жигулей»: 88-52. Не тот. Опять ни четверки, ни единицы. Он обогнал последнюю отделявшую его от «Жигулей» грязно-зеленую потертую «Ниву». Пристроился сзади, вгляделся. Кажется, снова мимо. За рулем «Жигулей» сидит какой-то сжавшийся толстяк. Рядом женщина, на коленях у нее мальчик лет шести-семи. Да, это не то.
Ровнин нагнал темно-синие «Жигули» и пошел с ними рядом, окно в окно. Машина шла медленно, не больше пятидесяти, километров, и их, идущих рядом обходили теперь все машины. Ровнин посмотрел на толстяка. Толстяк посмотрел на него. Толстяку этому лет тридцать пять. Маленький нос. Надутые щеки. На голове — не первой свежести белая кепочка. Интересно, что же это в глазах у толстяка. Что же? Даже мороз пробегает по коже. Жалко человека. Кажется, в глазах у этого толстяка сейчас самый настоящий ужас. Смертельный страх. Что же с ним? Зрачки расширены, губы дрожат. Да и с женщиной, с ней тоже происходит что-то непонятное. Обхватила мальчика, вцепилась в него так, будто его сейчас у нее вырвут. Ей лет тридцать, и лицо как будто очень приятное, если бы не испуг. Что же с ними? Ну и ну! Впечатление, что им секунду назад кто-то приставил нож к горлу. Или прицелился в лоб. Толстяк смотрит так, будто чего-то ждет. Вот судорожно отвернулся. Глотнул слюну. Выждал. Снова смотрит. В глазах у него ужас, застывший ужас. Даже непрофессионал понял бы, что здесь что-то не то. Ровнин нащупал пистолет. Может быть, они тут же? Сидят, спрятавшись под сиденьями? Несколько мгновений он пытался даже не разглядеть, а почувствовать, есть ли еще кто-то в машине. Нет, кажется, кроме этого толстяка и женщины с ребенком в машине никого нет. Ровнин поднял руку и ладонью показал толстяку: прижмитесь к обочине, остановитесь. Спросил кивком: понятно? Толстяк кивнул в ответ: понятно. Свернул к кювету, затормозил. Поставив свою машину впереди темно-синих «Жигулей», Ровнин подошел к левой передней дверце:
