Начинаются они с убийственной статистики и убийственного вывода. Это сравнение количества грамотного населения в проклятом прошлом, то есть в 1897 году, и коммунистическом теперь, — в 1920-м. У мужчин на одну тысячу жителей в Европейской России грамотных соответственно 326 и 422, а у женщин — 136 и 255. Не густой прогресс. Есть цифры и по Северному Кавказу, и по Западной Сибири. Ленинский гнев страшен.
«В то время, как мы болтали о пролетарской культуре и о соотношении ее с буржуазной культурой, факты преподносят нам цифры, показывающие, что даже с буржуазной культурой дела обстоят у нас очень слабо».
А дальше идут отдельные наблюдения, до боли сегодняшние и современные. Неужели это сказано три четверти века назад, а не вчера одним из лидеров оппозиции? Неужели промахали годы, прошла война, было восстановлено и начало угасать в болоте нерешительности и бюрократий народное хозяйство, прошумела контрреволюция, принялись всерьез говорить о демократии и говорим, говорим, говорим. А тогда он сказал:
«…мы не делаем главного. Мы не заботимся или далеко не достаточно заботимся о том, чтобы поставить народного учителя на ту высоту, без которой и речи быть не может ни о какой культуре: ни о пролетарской, ни даже о буржуазной».
Дальше были другие мысли хорошего логика и очень умного человека — о настоящей, глубинной и точной смычке города и деревни: «…мы можем и должны употребить нашу власть на то, чтобы действительно сделать из городского рабочего проводника коммунистических идей в среду сельского пролетариата». Однако: «Никоим образом нельзя понимать это так, будто мы должны нести сразу чисто и узко-коммунистические идеи в деревню. До тех пор, пока у нас в деревне нет материальной основы для коммунизма, до тех пор это будет, можно сказать, вредно, это будет, можно сказать, гибельно для коммунизма». Это то, что тоже было погублено сначала политическим экстремизмом, а потом добито демагогией.
К слову сказать, если снова поднимется высокая народная волна, то она родится не среди городской молодежи поколения, выбравшего определенные и вовсе не полезные напитки, а в деревне, которой нынешним энергичным строем была оставлена единственная перспектива — вымереть.
Наверное, радостнее и труднее всего далась Ленину статья о кооперации. Он предполагал говорить о кооперации на Всероссийском съезде Советов и в первой половине декабря стал готовить тезисы. Выступить не дала болезнь, но эта мысль постоянно беспокоила.
Через Крупскую в январе ему подобрали целую гору книг по этому вопросу. По своему обыкновению он вгрызся в эту литературу и вдруг почувствовал, что он на абсолютно правильном пути. Он знал этот восторг интеллектуальной удачи и предвосхищения темы.
Она кажется вполне очевидной при первом чтении, эта статья, но в ее простоте открытие столь же универсальное, как закон всемирного тяготения. Удивительная вещь, Ньютону понадобилась то ли холера, то ли чума в Лондоне, чтобы уехать и в осенней тиши поместья осмыслить это хрестоматийное яблоко, оторвавшееся от ветки родимой, а Ленину потребовалась собственная смертельная болезнь. До этого были другие задачи: борьба с царизмом, гражданская война, интервенция, неимоверные усилия по удержанию власти…
А сколько сил отнял нэп, как многим, так и ему первоначально казавшийся введенным не от хорошей жизни! Экономика удивительным образом не шла, крестьянская страна стонала и топталась на месте, как корова, на которой пашут землю и которая не идет под кнутом. И в это же самое время на страну, на центральные области, на Поволжье навалился невероятный и неведомый прежде голод, крестьяне поднимали бунты. Все эти временные и стихийные события укрупнялись, наваливались и превращались в повседневное, без продыху и надежд, настоящее.
Просвета не было. Казалось, что многое и очень многое, дабы оно никогда не вернулось, уже без рассуждения было разрушено, но вот со строительством нового мира все было по-прежнему очень неясно. Эта была какая-то притягательная и миражная даль горизонта.
Слова «коммунизм» и «социализм» были замечательными словами, при произнесении их будто бы сладко становилось во рту, и всем, пока не начинали конкретизировать смысл этих слов, все было понятно, ясно и доходчиво, но как же все-таки строить этот радостный и сладкий мир? Каким же образом строить этот прекрасный, как рай, социализм и коммунизм? Нельзя же все время повседневную и в сущности простую жизнь делать счастливой лишь через благодатное насилие! А коммунизм и социализм — это просто достойная обычная жизнь без принуждения. То есть без голода, без ощущения трагичности собственной судьбы, но и не жизнь Иванушки на печи. Это как бы еще и душевное состояние. И путь в это душевное состояние, базирующееся на достатке, — через кооперацию.
Вот оно — найденное и точное слово, надо только теперь развернуть его в понятие. Ну да, конечно, в мечтаниях старых кооператоров много фантазии. Но когда свержение государства эксплуататоров состоялось, теперь многое из того, что было фантастического, даже романтического, даже пошлого в мечтаниях, становится самой неподкрашенной действительностью.
Ну, как же он, старый и опытный экономист и, пожалуй, не менее опытный марксист (в конце концов, кому знаменитая энциклопедия Брокгауза и Ефрона в свое время заказала статью о Марксе, — а они-то уж знали, кому что заказывать, — именно ему, В. И. Ульянову, ставшему потом Лениным) чуть было не проворонил в марксизме главного? Вот он, основной тезис его статьи. По своему обыкновению он всегда начинал с мысли, с логически и политически весомого, а уж потом начинал разматывать всю цепь, следующую за этой мыслью задачу. Сначала политика, за ней — экономика. Впрочем, чаще экономика тащит за собою политику.
«У нас, действительно, раз государственная власть в руках рабочего класса, раз этой государственной власти принадлежат все средства производства, — предполагал и думал Ленин, — у нас, действительно, задачей осталось только кооперирование населения». Каждый хозяин — а какой крестьянин не хочет быть хозяином? — каждый наблюдатель, каждый понимает, что его усилия связаны с усилиями и стараниями других. Ну, конечно, при условии максимального кооперирования населения само собой достигает цели тот социализм, который ранее вызывал законные насмешки, улыбку и пренебрежительное отношение к себе людей, справедливо, наверное, убежденных в необходимости классовой борьбы и борьбы за политическую власть. Ну неужели всю жизнь необходимо только бороться?
Здесь, наверное, Ленин ухмыльнулся: такие люди были. Он только не предполагал, с какой безжалостной энергией они позже претворят его соображение о максимальном кооперировании населения!
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
