В то время когда император Тунчжи пребывал 24 часа во Дворце воздержания, чиновники Палаты церемоний занимались соответствующими приготовлениями в алтаре Храма неба. В самом центре алтаря они устанавливали большой шатер для обращения к верховному божеству неба — Шан-ди. Сделанный из шелка шатер имел круглую форму и был задрапирован голубым атласом. В нем помещали императорский трон, обращенный в южную сторону. Перед троном находились жертвенные предметы — послание императора к Шан-ди, фрукты, вино, нефрит, свитки шелка, туша молодого бычка.
По сторонам главного шатра были разбиты пять шатров голубого цвета. В каждом из них сооружали трон, раскладывали жертвоприношения и таблички духов покойных императоров.
На двух нижних террасах алтаря Храма неба также разбивали шесть дополнительных квадратной формы шатров голубого цвета. В них размещали таблички духов солнца, луны, звезд, грома, дождя, ветра и туч, а также различные жертвы этим божествам.
Под нижней террасой алтаря Храма неба выстраивались две группы мальчиков — музыканты и танцоры. Они были одеты в древние одеяния и имели при себе древние музыкальные инструменты и оружие — щиты и алебарды.
Утром на третий день поста император покидал Дворец воздержания и в паланкине направлялся к алтарю Храма неба. Его сопровождали высшие чиновники и 132 стражника из императорской охраны. В это время на барабановой башне раздавались громкие звуки барабана и колокола — на колокольной башне, всего 49 ударов. Так жители Пекина оповещались о прибытии императора на алтарь Храма неба.
Тунчжи обходил шатры и припосил жертвы различным духам. Он наливал вино в золотой кубок и совершал возлияние в память Духов усопших императоров; верховному божеству неба — Шан-ди зачитывал послание, которое здесь же сжигали на огне великого жертвоприношения. Танцы и музыка исполнялись все время, пока совершалась церемония, и прекращались только тогда, когда император отбывал в Запретный город.
Тунчжи испытывал моральное удовлетворение от совершаемых им традиционных обрядов: и хотя Цыси фактически правила государством, но именно он, а не она имел право от имени всех подданных обращаться с молитвами к небу и совершать ему жертвоприношения. Это означало, что никто, кроме него, не мог быть Сыном неба.
Воодушевленный мужеством и решительностью своей жены, император предпринимал отчаянные попытки избавиться от контроля матери: отказывался давать на ее рассмотрение государственные бумаги, хотя она требовала их непосредственной передачи ей.
Кан ЮвэйИностранные дипломаты в Пекине длительное время не удостаивались аудиенции у маньчжурских императоров. В 1861 г. император Сяньфэн находился в изгнании в Жэхэ, где его мучил тяжелый недуг, и ни о какой аудиенции не могло быть и речи. Наследник Тунчжи был малолетним, и под этим предлогом иностранцам не разрешалось с ним встречаться. И вот 5 марта 1873 г. в Палату по иностранным делам поступило коллективное послание от иностранных послов, аккредитованных в Пекине, с просьбой устроить аудиенцию у нового императора.
Великий князь Гун сообщил дипломатическому корпусу, что император, внимая просьбам иностранных дипломатов, дал великодушное согласие на аудиенцию.
29 июня 1873 г. послы Японии, Великобритании, Франции, России, США и Нидерландов отправились в Запретный город. Их принял великий князь Гун и угостил чаем. После чаепития они прошли в Павильон цвета фиалки, где на троне восседал император Тунчжи. От дипломатов не требовали совершать челобитье: они в знак приветствия склоняли свои головы.
Аудиенция продолжалась всего полчаса. Император сказал что-то невнятное на маньчжурском языке стоявшему на коленях великому князю Гуну, последний с маньчжурского перевел на китайский.
Смысл сказанного императором был настолько пространным, что никто не мог точно определить его содержания.
«Пекинский вестник» по этому поводу опубликовал короткую информацию: «Хотя иностранные послы не совершали челобитья, тем не менее они испытывали дрожь во всем теле и страх перед образом императора, от которого исходила божественная добродетель».
Систематическое посещение публичных домов не прошло бесследно для Тунчжи: он серьезно заболел. Цыси пригласила для его лечения известных врачей, но состояние больного не улучшалось. Тогда она собрала Верховный императорский совет, чтобы обсудить создавшуюся ситуацию. Совет предложил возобновить сорегентетво Цыси и Цыань до выздоровления императора. Это соответствовало замыслам Цыси. От имени больного императора она обнародовала указ, в котором говорилось: «Мы счастливы, что во время пашей болезни оспой императрица Цыань и императрица Цыси после долгих уговоров согласились взять на себя ответственность за ведение государственных дел вплоть до нашего выздоровления. За такую их чрезмерную доброту и заботу о моей персоне мы глубоко признательны и поэтому даруем им свои почести и выражаем свою благодарность».
И если Тунчжи не вызывал особого беспокойства у Цыси, то его жена Алутэ стала причиной острых раздоров. Отношения между этими женщинами становились все более сложными. Цыси признавала красоту Алутэ. Впоследствии она говорила: «Мы допустили ошибку в выборе жены для императора. Она действительно была красивой, но ненавидела нас».
Цыси любила различные представления, особенно носящие эротический характер. Как-то шло представление с непристойной сценой. Присутствовавшая Алутэ отвернулась и не стала смотреть на эту сцену. Цыси, внимательно наблюдавшая за поведением Алутэ, пришла в ярость: выходит, невестка считает себя более пристойной, чем свекровь.
Неприязнь Цыси к Алутэ имела свои причины: молодая императрица могла занять место Цыси во дворце. Пока жив Тунчжи, Цыси оказывала на него влияние и была царствующей вдовой, однако в случае его смерти Алутэ становилась вдовствующей императрицей, и тогда Цыси должна была уйти на задворки.
Перед смертью императора для его жены Алутэ наступили трудные дни. Цыси смотрела на нее не как на невестку, а, по существу, как на служанку.
Обнаружив на теле Тунчжи страшные сифилитические язвы от посещения домов терпимости, Цыси расценила его болезнь как следствие плохого внимания Алутэ к своему мужу.
Понимая, что ее муж умирает, Алутэ дни и ночи проводила у постели больного. На короткое время наступило облегчение, но затем его состояние резко ухудшилось.
Чувствуя приближение смерти и видя беззаветную преданность своей жены, Тунчжи собственноручно написал указ и поставил на нем императорскую печать. В указе говорилось, что после его смерти Алутэ должна быть регентшей. Вездесущие евнухи узнали об этом и донесли Цыси. Та незамедлительно явилась в комнату умирающего и потребовала показать указ. У императора, который всегда страдал робостью и нерешительностью, не хватило мужества отказать в ее требовании.
Заполучив указ, Цыси здесь же, у кровати больного, сожгла его на горящей свече. Охваченная дикой злобой, она прокляла Тунчжи и Алутэ и, не владея собой, с силой ударила рукой, унизанной кольцами, по лицу Алутэ. Большой перстень, словно острый нож, разрезал нежную кожу на лице молодой жены императора, и из раны хлынула кровь.
Свидетелем этой сцены стала вошедшая в комнату к умирающему сорегентша Цыань. Ее нервы не выдержали, и она упала в обморок. Стоявшая на коленях окровавленная Алутэ поднялась на ноги и не убоялась бросить в лицо Цыси гневные слова. Все это произошло на глазах Тунчжи, который тут же потерял сознание и уже больше не приходил в себя.
По другим источникам, дело происходило иначе. Алутэ явилась в комнату, где лежал больной Тунчжи, и начала ему жаловаться на произвол и жестокость Цыси. Алутэ пожелала супругу скорейшего выздоровления, чтобы они смогли совместно править страной. Предупрежденная вездесущими евнухами, Цыси подслушала этот разговор, пришла в страшный гнев, ее озлоблению не было предела. Она схватила за волосы молодую женщину и начала наносить ей удары. Затем приказала евнухам выдворить ее из комнаты и избить.
Тунчжи умер 12 января 1875 г. на девятнадцатом году жизни. Он был облачен в «халат долголетия» — одеяние, специально предназначенное для удаления в «мир теней», а его лицо повернули в сторону юга.
Цыси изображала смерть сына как большое личное горе. В белом одеянии, она совершила траурную церемонию перед сыном, лежавшим на смертном одре. После традиционного оплакивания вдовствующая императрица завязала ленты на его саване и одела на него туфли, расшитые жемчугом. Много лет после смерти сына, вспоминая свою жизнь, Цыси лицемерно говорила приближенным: «Я думала быть счастливой с моим сыном, ставшим императором Тунчжи, но, к несчастью, он умер, когда ему не исполнилось и двадцати лет».
